Первая строфа. Сайт русской поэзии

Все авторыАнализы стихотворений

Анализ стихотворения: Коньяк в графине – цвета янтаря

Иосиф Бродский

«Коньяк в графине – цвета янтаря…» принято считать первым «литовским» стихотворением Бродского. По информации Владимира Марамзина, в рукописном варианте у него значилось другое название – «Пану Пятрасу Юодялису с нежностью и любовью». Соответственно, произведение посвящено литературному критику, другу и ментору Иосифа Александровича, бывшему сталинскому политическому заключенному. Прежде, чем заниматься разбором стихотворения, стоит напомнить о восприятии прибалтийских стран советскими гражданами. Литва, Эстония и Латвия считались последним островком культуры Старого Света в СССР. Особенно сильным ощущением своеобразной духовной близости с Прибалтикой отличались ленинградцы, ведь они жили в европейском городе, расположенном на краю азиатской страны. У Бродского любовь к Литве обуславливалась еще одним важным фактором – огромной симпатией к Польше, ее языку и литературе.

В поэтической зарисовке «Коньяк в графине – цвета янтаря…» перед читателями предстают картины конца туристического сезона в Паланге – курортном городе, находящемся на берегу Балтийского моря. Напрямую или косвенно Иосиф Александрович упоминает некоторые особенности и достопримечательности города. В первой строфе поэт пишет о коньяке цвета янтаря – явлении симптоматичном для Литвы. В балтийском регионе добывается огромное количество вышеназванного камня. Янтарь собирается не только в Литве, но также в Калининградской области, Дании, Германии, Польше, Латвии. В пятом шестистишии Бродский касается Костела Вознесения Святой Марии, относящегося к неоготическому стилю и строившегося в период с 1897 по 1907 год. До сих пор он остается самым высоким зданием Паланги. Не обошел Иосиф Александрович вниманием и главные признаки курорта — море, пляж, чаек, солнце.

Городские картины поэт перемежает с меланхоличными философскими рассуждениями о тщетности бытия. В частности, коньяк и осень рождают у лирического героя стихотворения мысли о смерти: «И если сердце разорвется здесь…». Мельком касается Бродский и темы литературы: «Поет апостол рачьего стиха в своем невразумительном журнале…». Эти строки в письме к израильскому литературоведу Зееву Бар-Селле пояснил Томас Венцлов, литовский поэт, друг Иосифа Александровича. По его свидетельству, под апостолом имеется в виду конкретный человек – автор статьи о палиндроме, напечатанной в журнале «Наука и жизнь».

Бродский, впервые посетивший Литву в 1966 году, впоследствии не раз возвращался туда. Небольшой прибалтийской стране посвящен цикл под названием «Литовский дивертисмент» и ряд отдельных стихотворений.

* * *

 

Коньяк в графине – цвета янтаря,

что, в общем, для Литвы симптоматично.

Коньяк вас превращает в бунтаря.

Что не практично. Да, но романтично.

Он сильно обрубает якоря

всему, что неподвижно и статично.

 

Конец сезона. Столики вверх дном.

Ликуют белки, шишками насытясь.

Храпит в буфете русский агроном,

как свыкшийся с распутицею витязь.

Фонтан журчит, и где–то за окном

милуются Юрате и Каститис.

 

Пустые пляжи чайками живут.

На солнце сохнут пестрые кабины.

За дюнами транзисторы ревут

и кашляют курляндские камины.

Каштаны в лужах сморщенных плывут

почти как гальванические мины.

 

К чему вся метрополия глуха,

то в дюжине провинций переняли.

Поет апостол рачьего стиха

в своем невразумительном журнале.

И слепок первородного греха

свой образ тиражирует в канале.

 

Страна, эпоха – плюнь и разотри!

На волнах пляшет пограничный катер.

Когда часы показывают «три»,

слышны, хоть заплыви за дебаркадер,

колокола костела. А внутри

на муки Сына смотрит Богоматерь.

 

И если жить той жизнью, где пути

действительно расходятся, где фланги,

бесстыдно обнажаясь до кости,

заводят разговор о бумеранге,

то в мире места лучше не найти

осенней, всеми брошенной Паланги.

 

Ни русских, ни евреев. Через весь

огромный пляж двухлетний археолог,

ушедший в свою собственную спесь,

бредет, зажав фаянсовый осколок.

И если сердце разорвется здесь,

то по–литовски писанный некролог

 

не превзойдет наклейки с коробка,

где брякают оставшиеся спички.

И солнце, наподобье колобка,

зайдет, на удивление синичке

на миг за кучевые облака

для траура, а может, по привычке.

 

Лишь море будет рокотать, скорбя

безлично – как бывает у артистов.

Паланга будет, кашляя, сопя,

прислушиваться к ветру, что неистов,

и молча пропускать через себя

республиканских велосипедистов.

 

Осень 1967