Первая строфа. Сайт русской поэзии

Все авторыАнализы стихотворений

Анализ стихотворения: Родина

Николай Некрасов

Николай Некрасов по праву считается одним из наиболее ярких русских поэтов-реалистов, который в своих произведениях изображал жизнь без каких-либо приукрашиваний. Очень многие его стихи вскрывают пороки общества, все еще обремененного крепостным правом, показывая резкий контраст между жизнью помещиков и крестьян. Одним из таких обличительных произведений является стихотворение «Родина», написанное в 1847 году, когда Некрасов уже был достаточно известным поэтом и публицистом, а также вполне состоявшимся и зрелым человеком. В этом произведении автор обращается к своим детским воспоминаниям, навеянным поездкой в родовое имение Грешнево Ярославской губернии.

Следует отметить, что детство поэта прошло под знаком вечной тирании отца, отставного поручика. В семье Некрасовых было 13 детей, и, по воспоминаниям поэта, царил казарменный порядок. Мать Некрасова, польская красавица Александра Закревская, вышла замуж по любви без родительского благословения и очень скоро разочаровалась неравным союзом, так как ее избранник оказался человеком неуравновешенным и жестоким. В подобной атмосфере нетерпимости и вырос Николай Некрасов, с детских лет наблюдая над тем, как отец издевается не только над крепостными крестьянами, но и над домочадцами. Поэтому родина у поэта ассоциируется с мрачным и угрюмым домом, темным садом и постоянным ощущением несправедливости. При этом автор отмечает, что «научился терпеть и ненавидеть», а также впервые примерил на себе обличие помещика, стыдясь этого в душе и не имея сил изменить домашний уклад жизни.

Мать свою поэт вспоминает как очень умную, гордую и образованную женщину, которая, тем не менее, всю свою жизнь вынуждена была сносить унижения со стороны мужа-тирана. При всех своих достоинствах Александра Закревская никогда не помышляла о том, чтобы восстать против собственного супруга. Поэтому «все, что вынести в тебе достало сил, предсмертный шепот твой губителю простил», — пишет поэт, обращаясь к матери.

Из стихотворения «Родина» становится ясно, что отец поэта не только свел в могилу свою законную супругу. Такая же участь постигла и многочисленных любовниц помещика Некрасова. Поэтому в холодном большом доме единственной отрадой будущего поэта была няня, к которой он убегал в самые трудные моменты своей жизни. Но даже ее доброту Некрасов называет «бессмысленной и вредной», так как она отравляла существование автора сильнее, чем царившая вокруг ненависть. Поэтому поэт отмечает, что в его юности «отрадного душе воспоминанья нет». И годы, проведенные в отчем доме, вызывают у него чувство злости. Поэт убежден, что этот период жизни стал для него проклятьем, и «всему начало здесь, в краю моем родном».

Именно поэтому картина разрушающегося родового гнезда, которое автор посетил спустя много лет, вызвала у Некрасова чувство отрады. Поэт словно бы хороним вместе со старым домом, вырубленной рощей и опустевшими полями свое безрадостное прошлое, которое ассоциируется у автора с болью, горечью и осознанием того, что он на своей родине почти так же бесправен, как и крепостные крестьяне. Это чувство вполне оправдано, так как юношей поэт был вынужден бежать из дома в Санкт-Петербург, провожаемый проклятьями отца, который грозился лишить его наследства. В итоге в родовом поместье из многочисленных наследников никто так и не захотел жить. Объясняя этот феномен, поэт отмечает, что в доме ему до сих пор чудится «глухой и вечный гул подавленных страданий». А единственным человеком, который ощущал себя здесь по-настоящему счастливым, был его отец.

Родина

 

И вот они опять, знакомые места,

Где жизнь текла отцов моих, бесплодна и пуста,

Текла среди пиров, бессмысленного чванства,

Разврата грязного и мелкого тиранства;

Где рой подавленных и трепетных рабов

Завидовал житью последних барских псов,

Где было суждено мне божий свет увидеть,

Где научился я терпеть и ненавидеть,

Но, ненависть в душе постыдно притая,

Где иногда бывал помещиком и я;

Где от души моей, довременно растленной,

Так рано отлетел покой благословленный,

И неребяческих желаний и тревог

Огонь томительный до срока сердце жег...

Воспоминания дней юности – известных

Под громким именем роскошных и чудесных, –

Наполнив грудь мою и злобой и хандрой,

Во всей своей красе проходят предо мной...

 

Вот темный, темный сад... Чей лик в аллее дальной

Мелькает меж ветвей, болезненно–печальный?

Я знаю, отчего ты плачешь, мать моя!

Кто жизнь твою сгубил... о! знаю, знаю я!..

Навеки отдана угрюмому невежде,

Не предавалась ты несбыточной надежде –

Тебя пугала мысль восстать против судьбы,

Ты жребий свой несла в молчании рабы...

Но знаю: не была душа твоя бесстрастна;

Она была горда, упорна и прекрасна,

И всё, что вынести в тебе достало сил,

Предсмертный шепот твой губителю простил!..

 

И ты, делившая с страдалицей безгласной

И горе и позор судьбы ее ужасной,

Тебя уж также нет, сестра души моей!

Из дома крепостных любовниц и царей

Гонимая стыдом, ты жребий свой вручила

Тому, которого не знала, не любила...

Но, матери своей печальную судьбу

На свете повторив, лежала ты в гробу

С такой холодною и строгою улыбкой,

Что дрогнул сам палач, заплакавший ошибкой.

 

Вот серый, старый дом... Теперь он пуст и глух:

Ни женщин, ни собак, ни гаеров, ни слуг, –

А встарь?.. Но помню я: здесь что–то всех давило,

Здесь в малом и большом тоскливо сердце ныло.

Я к няне убегал... Ах, няня! сколько раз

Я слезы лил о ней в тяжелый  сердцу час;

При имени ее впадая в умиленье,

Давно ли чувствовал я к ней благоговенье?..

 

Ее бессмысленной и вредной доброты

На память мне пришли немногие черты,

И грудь моя полна враждой и злостью новой...

Нет! в юности моей, мятежной и суровой,

Отрадного душе воспоминанья нет;

Но всё, что, жизнь мою опутав с детских лет,

Проклятьем на меня легло неотразимым, –

Всему начало здесь, в краю моем родимом!..

 

И с отвращением кругом кидая взор,

С отрадой вижу я, что срублен темный бор –

В томящий летний зной защита и прохлада, –

И нива выжжена, и праздно дремлет стадо,

Понурив голову над высохшим ручьем,

И набок валится пустой и мрачный дом,

Где вторил звону чаш и гласу ликованья

Глухой и вечный гул подавленных страданий,

И только тот один, кто всех собой давил,

Свободно и дышал, и действовал, и жил...

 

1846