* * *

Я знал четырёх поэтов.

Я их любил до дрожи

губ, языка, гортани,

я задерживал вздох,

едва только чуял где-то

чистое их дыханье.

Как я любил их, боже,

каждого из четырёх!

Первый, со взором Леля,

в нимбе дождя и хмеля,

готику сводов и шпилей

видел в полёте пчёл,

лебедя – в зеве котельной,

ангела – в солнечной пыли,

в браке зари и розы

несколько букв прочёл.

Другой, как ворон, был чёрен,

как уличный воздух, волен,

как кровью, был полон речью,

нахохлен и неуклюж,

серебряной бил картечью

с заброшенных колоколен,

и френч его отражался

в ртути бульварных луж.

Третий был в шаге лёгок,

в слоге противу логик

летуч, подлёдную музыку

озвучивал наперед

горлом – стройней свирели,

мыслью – пружинней рыбы,

в прыжке за золотом ряби

в кровь разбивающей рот.

Был нежен и щедр последний,

как зелень после потопа,

он сам становился песней,

когда по ночной реке

пускал сиявший кораблик

и, в воду входя ночную,

выныривал из захлёба

с жемчугом на языке.

....................................

Оркестр не звучней рояля,

рояль не звучней гитары,

гитара не звонче птицы,

поэта не лучше поэт:

из четырёх любому

мне сладко вернуть любовью

то, что любил в начале.

То, чего в слове нет.