Пролог

Пес твой, Эпоха, я вою у сонного ЦУМа —

чую Кучума!

Чую кольчугу

         сквозь чушь о «военных коммунах»,

чую Кучума,

чую мочу

      на жемчужинах луврских фаюмов —

чую Кучума,

пыль над ордою встает грибовидным самумом,

люди, очнитесь от ваших возлюбленных юных,

чую Кучума!

Чу, начинается... Повар скуластый

мозг вырезает из псины живой и скулящей...

Брат вислоухий, седой от безумья —

чую кучумье!

Неужели астронавты завтра улетят на Марс,

                            а послезавтра

вернутся в эпоху скотоводческого феодализма?

Неужели Шекспира заставят каяться

                 в незнании «измов»?

Неужели Стравинского поволокут

         с мусорным ведром на седой

           голове по воющим улицам!

Я думаю, право ли большинство?

Право ли наводненье во Флоренции,

круша палаццо, как орехи грецкие?

Но победит Чело, а не число.

Я думаю — толпа иль единица?

Что длительней — столетье или миг,

который Микеланджело постиг?

Столетье сдохло, а мгновенье длится.

Я думаю...

Хам эпохальный стандартно грядет

                 по холмам, потрохам,

                                   хам,

хам примеряет подковки к новеньким сапогам,

                                       хам,

тень за конем волочится, как раб на аркане,

крови алкает ракета на телеэкране,

                                хам.

В Маркса вгрызаются крысы амбарные,

рушат компартию, жаждут хампартию.

                                 Хм!

Прет чингисхамство, как тесто в квашне,

                                     хам,

сгинь, наважденье, иль все ото только во сне?

                                        Кань!

Суздальская богоматерь,

         сияющая на белой стоне,

как кинокассирша в полукруглом окошечке,

дай мне билет, куда не пускают после 16–ти.

Невмоготу понимать все...

Народ не бывает Кучумом. Кучумы — это

                                   божки

Кучумство — не нация Лу Синя и Ци Бай–ши.

При чем тут расцветка кожи?

                   Мы знали их,

                           белокурых.

Кучумство с подростков кожу

              сдирало на абажуры.

«СверхВостоку» «СверхЗапад» снится.

               Кучумство — это волна

совиного шовинизма.

         Кучумство — это война.

Неужто Париж над кострами вспыхнет,

                         как мотылек?

(К чему же века истории, коль снова

                         на четырех?)

При чем тут «ревизионизмы»

            и ханжеский балаган?

(Я слышу: «Икры зернистой!» Я слышу:

                     «Отдай Байкал!»)

Неужто опять планету нам выносить на горбу?

Время!

Молись России

         за неслыханную ее судьбу!

За наше самозабвение, вечное, как небеса,

все пули за Рим, за Вены, вонзающее в себя!

Спасательная Россия! Какие бы ни Батый —

вечно Россия.

         Снова Россия.

                  Вечно Россия.

Россия — ладонь распахнутая,

и Новгород — небесам

горит на равнине распаханной —

как сахар дают лошадям.

Дурные твои Батыи —

          Мамаями заскулят.

Мама моя, Россия,

не дай тебе

         сжаться в кулак.

Гляжу я, ночной прохожий,

на лунный и круглый стог.

Он сверху прикрыт рогожей —

чтоб дождичком не промок.

И так же сквозь дождик плещущий

космического сентября,

накинув

     Россию

         на плечи,

поеживается Земля.