Печаль

Дрожит вагон. Стучат колеса.

Мелькают серые столбы.

Вагон, сожженный у откоса,

Один, другой... Следы борьбы.

Остановились. Полустанок.

Какой? Не все ли мне равно.

На двух оборванных цыганок

Гляжу сквозь мокрое окно.

Одна – вот эта, что моложе, –

Так хороша, в глазах – огонь.

Красноармеец – рваный тоже –

Пред нею вытянул ладонь.

Гадалки речь вперед знакома:

Письмо, известье, дальний путь...

А парень грустен. Где–то дома

Остался, верно, кто–нибудь.

Колеса снова застучали.

Куда–то дальше я качу.

Моей несказанной печали

Делить ни с кем я не хочу.

К чему? Я сросся с бодрой маской.

И прав, кто скажет мне в укор,

Что я сплошною красной краской

Пишу и небо и забор.

Души неясная тревога

И скорбных мыслей смутный рой...

В окраске их моя дорога

Мне жуткой кажется порой!

О, если б я в такую пору,

Отдавшись власти черных дум,

В стихи отправил без разбору

Все, что идет тогда на ум!

Какой восторг, какие ласки

Мне расточал бы вражий стан,

Все, кто исполнен злой опаски,

В чьем сердце – траурные краски,

Кому все светлое – обман!

Не избалован я судьбою.

Жизнь жестоко меня трясла.

Все ж не умножил я собою

Печальных нытиков числа.

Но – полустанок захолустный...

Гадалки эти... ложь и тьма...

Красноармеец этот грустный

Все у меня нейдет с ума!

Дождем осенним плачут окна.

Дрожит расхлябанный вагон.

Свинцово–серых туч волокна

Застлали серый небосклон.

Сквозь тучи солнце светит скудно,

Уходит лес в глухую даль.

И так на этот раз мне трудно

Укрыть от всех мою печаль!

13 сентября 1920, Полесье