* * *

О, как всё ликовало в первые пять минут

После того как, бывало, на фиг меня пошлют

Или даже дадут по роже (такое бывало тоже),

Почву обыденности разрыв гордым словом «Разрыв».

Правду сказать, я люблю разрывы! Решительный взмах метлы!

Они подтверждают нам, что мы живы, когда мы уже мертвы.

И сколько, братцы, было свободы, когда сквозь вешние воды

Идёшь, бывало, ночной Москвой – отвергнутый, но живой!

В первые пять минут не больно, поскольку действует шок.

В первые пять минут так вольно, словно сбросил мешок.

Это потом ты поймёшь, что вместо, скажем, мешка асбеста

Теперь несёшь железобетон; но это потом, потом.

Если честно, то так и с Богом (Господи, ты простишь?).

Просишь, казалось бы, о немногом, а получаешь шиш.

Тогда ты громко хлопаешь дверью и говоришь «Не верю»,

Как режиссёр, когда травести рявкает «Отпусти!».

В первые пять минут отлично. Вьюга, и чёрт бы с ней.

В первые пять минут обычно думаешь: «Так честней».

Сгинули Рим, Вавилон, Эллада. Бессмертья нет и не надо.

Другие молятся палачу – и ладно! Я не хочу!

Потом, конечно, приходит опыт, словно солдат с войны.

Потом прорезывается шёпот чувства личной вины.

Потом вспоминаешь, как было славно ещё довольно недавно.

А если вспомнится, как давно, – становится всё равно,

И ты плюешь на всякую гордость, твёрдость и трам-пам-пам,

И виноватясь, сутулясь, горбясь, ползёшь припадать к стопам,

И по усмешке в обычном стиле видишь: тебя простили,

И в общем, в первые пять минут приятно, чего уж тут.