Она любила Баха, но не нас…

Она любила Баха, но не нас.

С тех пор мы все не можем слушать Баха.

В невинном «фуга» слышится фугас.

О память, память, осквернитель праха!

В любой толпе теперь я узнаю

нас, потаённо знавших друг о друге:

Всех, кто любил любимую мою,

И, упустив, возненавидел фуги.

Одна и та же горечь на губах.

Теперь мы – тайный орден «Контрабах».

Задуматься: и чем грозит разрыв?

Несчастный друг, простреленный навылет!

Отвергнутым любовником прослыв,

Сколь многих он теперь возненавидит!

Пейзаж, который видел их вдвоём;

Полуподвал, подъезд, пролёт, проём,

где поцелуй их обжигал прощальный;

весенний дождь, осенний окоём –

Как бы хрустальный, блин.

Как бы хрустальный! –

И Тютчев неповинно вставлен в ряд,

И бедный Блок за ним попал под молот:

влюблённые стихами говорят

И в результате слышать их не могут.

Прощаясь с ней, прощаешься со всем,

Что лучшего имел и бросил в топку.

Осталось только худшее. Зачем

Мне худшее? Я вынесен за скобку,

А Бах себе звучит. Ему плевать,

Что в связке с ним цитата и кровать.

Она любила море, ананас,

Жасмин, сирень, челесту, контрабас,

Халву, весну, зелёные чернила…

Да что там Бах! Не снисходя до вас,

Меня она действительно любила.

Не только крыши, улицы, дворы –

Я сам о ней свидетельствую, воя,

Я сам себе противен с той поры,

Как кровь и ржавь проигранного боя,

Как белый свет, в котором, на беду,

Я всякую секунду на виду.