Через двадцать пять лет

(Баллада)

1

Утро позднее. Небо туманное

Над столицей как саван висит,

И движенье кругом беспрестанное -

Шум, и говор, и звон от копыт.

Всё торопится, с ног всё сбивается,

Словно времени каждому нет,

Но столица не той представляется,

Как назад тому двадцать пять лет.

Вновь проложены улицы многие,

Омнибусы бегут на парах;

Репортеры, как мухи двуногие,

На воздушных летают шарах.

Электричеством весь освещается

Петроград... Каждый день, например,

Домонтович, чтоб в Думу отправиться,

Приготовить велит монгольфьер.

Посмотрите - кругом не Европа ли?

Питер с Лондоном спорить готов.

Обессмертили Струве в Петрополе

Чрез Неву пять висящих мостов.

Телефоны связали все здания,

Все жилища: при помощи их

Композиторов новых создания

Можно слушать в квартирах своих

И, забыв суматоху напрасную,

В зимний или в осенний сезон

Чтоб не бегать в погоду ненастную,

Можно сплетничать чрез телефон,

Разболтавшись при этой оказии

С «дамой сердца» удобно весьма...

Две-три лишних явилось гимназии

И чрез пятый-шестой дом - тюрьма.

Словом, всюду прогресса знамения,

И хоть два миллиона людей -

Невских жителей, стало всё ж менее

Завирательных прежних идей.

Перестроилось общество заново,

Места нет в нем реальным творцам;

Пять домов генерала Мартьянова

Отдаются бесплатно жильцам.

2

На Неву из Усолья далекого

Прикатил коммерсант-сибиряк;

От казны был тяжел кошелек его,

Сам он был далеко не из скряг.

Новичком он явился в Петрополе,

И при виде различных чудес

Не однажды глаза его хлопали:

Восхищал его невский прогресс.

Всё его возбуждало внимание,

Так что с раннего часто утра,

Свой восторг предвкушая заранее,

Он чуть свет покидал номера

И по городу рыскал богатому,

Где смущал его грохот и гул...

Раз - знаком уже был Петроград ему -

В лавку книжную он завернул.

«Подписаться хочу на газету я,

А притом и на толстый журнал.

Укажите, по правде советуя,

Чтобы сам я впросак не попал,

Чьи изданья в ходу теперь более?»

- «Господина Суворина. Он,

Знать такая далась монополия,

Всю печать нынче забрал в полон.

Да-с, один завладел прессой целою,

И других соиздателей нет.

Все журналы - я список вам сделаю -

«Огонек», «Голос», «Слово» и «Свет»,

«Время новое», «Речь», «Иллюстрация»,

«Нива», «Вестник Европы» и «Сын»

(Чтоб в руках была целая нация)

Издавать стал Суворин один,

Чем ужасно была раззадорена

Отставных журналистов толпа...»

- «А вот эта чья лавка?» - «Суворина.

В книжном деле нет выше столпа:

Он убил магазины все книжные,

И бороться нельзя с ним никак.

Верьте в слово мое необлыжное...»

Лишь руками развел сибиряк,

Речь приказчика важного слушая,

И, покинувши лавку, шептал:

«Видно, бил лишь в Сибири баклуши я,

Если дива такого не знал...»

3

Суета на проспекте обычная.

Сибиряк по панели бредет,

Погружен в размышленья различные,

И, лицо свое пряча в енот,

Чтоб от ветра избавиться резкого

(Петербургский неласков зефир),

До угла дотащился он Невского

И Владимирской; видит - трактир

С освещенной парадною лестницей.

К ней стремятся в обеденный час

Туз-делец с рыжекудрой прелестницей,

Правовед, только кинувший класс,

Аферисты, валеты червонные,

Бюрократы, шагистики цвет,

И татары, как бы окрыленные,

Их в особый ведут «кабинет»

Или в общую залу громадную...

Увлеченный толпой, наконец

В ту же залу трактирно-нарядную

Пробрался и сибирский купец.

Заказавши уху со стерлядкою,

Блюдо редкое очень зимой,

Он спросил у слуги с миной сладкою:

«А чей это трактир, милый мой?»

И, вопросом смущенный сильнее, чем

Всякой грубостью, молвил слуга:

«Куплен он Алексеем Сергеичем

Был у Палкина втридорога».

- «Куплен кем? Человеку нездешнему

Ты толковее должен сказать:

Алексея Сергеича где ж ему

По единому имени знать.

Кто такой он?» Татарин куражится,

Посмотрел на купца, словно зверь:

«Господина Суворина, кажется,

Знает каждый младенец теперь».

4

Вечер. Прежнего сада Демидова

Не узнать. В нем огромный вокзал,

И каскадно-заманчивый вид его

Всех невольно к себе привлекал.

А в вокзал так и ломится публика

Торопливо с различных сторон:

Ей знакома газетная рубрика,

Что гласит: «Вновь открыт Демидрон».

Можно здесь позабыть важность чинную,

Все дневные заботы и труд, -

И валит, и валит в залу длинную

Петербургский скучающий люд.

На эстраде - певицы французские,

Знаменитостей целый реестр;

Музыканты приезжие, прусские,

Занимают огромный оркестр;

Плясуны и плясуньи канатные,

Много клоунов, «Новый Боско»,

Шансонетки клубнично-приятные

И игривые, точно клико;

Блеск и шум, гул толпы прибывающей,

Полусвета отборный цветник,

Самый воздух слегка одуряющий -

Всё влечет в Демидрон в этот миг.

Сибиряк сбросил шубу тяжелую,

Занял кресло в четвертом ряду

И певицу в трико, полуголую,

Созерцает в каком-то чаду,

То краснеет, то, жмурясь, волнуется

(Он недаром родился в избе),

А сосед его просто беснуется

И отхлопал все руки себе.

Атмосфера такая уж жгучая,

Быть нельзя хладнокровным никак...

Вот, дождавшись удобного случая,

Речь с соседом завел сибиряк:

«Превеселое здесь заведение,

И пьянит оно, словно вино,

Только думаю - на поведение

Может действовать дурно оно».

- «Почему же?» - взглянул вопросительно

На купца еще юный сосед.

- «Да уж очень здесь всё соблазнительно

И обычной пристойности нет».

- «Отсталое у вас очень мнение...»

- «Чей же, сударь, теперь Демидрон?»

- «Лишь на днях перешел во владение

Алексея Суворина он».

- «Как, и здесь он поспел?» - «Воротилою

Стал он первым у нас на Неве,

Стал финансовой нашею силою,

Да и в прессе стоит во главе.

Хоть в идеях дошел до убожества,

Но барыш от изданья таков,

Что имеет он портерных множество

И четыреста шесть кабаков»

5

День субботний. Погода суровая,

Жмется каждый столичный жилец,

Но отправился в бани торговые

По привычке сибирский купец,

Взял фуфайку, в дороге полезную,

И с бельем небольшой узелок,

Занят думой одной разлюбезною:

«Поскорей бы залезть на полок!»

Вот и баня. Дверь настежь растворена.

Но уж сам порешил сибиряк:

«Вероятно, здесь бани Суворина?»

И швейцар отвечал: «Точно так...»

1879