Педагогический приговор (Орфографическая легенда)

Посреди огромной залы,

Где скользит вечерний свет,

Грамотеи-радикалы

Собралися на совет.

Бродит мысль по лицам важным,

Хмуры брови, строгий вид, -

И лежал пред мужем каждым

Букв российских алфавит.

Час настал, звонок раздался,

И суровый, как закон,

Перед обществом поднялся

Председатель Паульсон.

Двери настежь, и квартальный

Вводит связанную рать -

Букв российских ряд печальный

Счетом ровно тридцать пять.

Для позора, для допросов

Привели на стыд и срам

Буквы те, что Ломоносов

Завещал когда-то нам.

Не скрывайте ж тайных мук вы,

Не сжимайте бледных губ;

Не одной прекрасной буквы

Мы увидим хладный труп.

Первый враг ваш есть Кадинский.

Он, о ужас! (смех и крик)

Думал шрифт ввести латинский

В благородный наш язык;

И, отвергнутый советом,

Чуть не пролил горьких слез...

Но постойте: в зале этом

Начинается допрос.

«Буква _Ять_! -»

И мерным шагом,

Глаз не смея вверх поднять,

Перед всем ареопагом

Появилась буква _ять_.

Как преступница, поникла

И, предвидя свой позор,

От новейшего Перикла

Слышит смертный приговор:

«Буква жалкая! Бродягой

Ты явилась в наш язык,

Сам подьячий за бумагой

Проклинать тебя привык,

За тебя лишь называли

Нас безграмотными всех;

Там, где люди ять писали,

_Е_ поставить было грех.

Даже избранную братью

Педагогов (крики: вон!)

Допекали буквой _ятью_

С незапамятных времен.

Так в тебе гермафродита

Мы признали, - и теперь

Выдти вон из алфавита

Приглашаем в эту дверь!»

Ниц склонясь, как хилый колос,

_Ять_ уходит.

«На места!»

Раздается новый голос:

«Шаг вперед, мадам _Фита_!

Так как с русским человеком

Кровной связи нет у вас,

То ступайте к вашим грекам...»

Но _Фита_ вдруг уперлась:

«Мир ко мне неблагодарен!»

Дама рвется, вся в поту:

«Даже сам Фаддей Булгарин

Век писался чрез _фиту_.

Вашу верную служанку

Не гоните ж...» (резкий звон).

И несчастную гречанку

На руках выносят вон.

Та же участь ожидала

Букву _Э_ и _Ер_ и _Ерь_:

Стража вывела из зала

Их в распахнутую дверь.

Потеряв красу и силу,

Всем им в гроб пришлося лечь,

И теперь на их могилу

Ходит тайно плакать Греч.

1862