Двор

А ташкентский перрон принимал, принимал, принимал эшелоны,

Погорельцы и беженцы падали в пыль от жары,

Растекались по улицам жалкие эти колонны,

Горемычная тьма набивалась в дома, наводняла дворы.

И на нашем дворе получился старушек излишек,

Получился избыток старух, избежавших огня,

И старухи старались укрыться под крыши домишек,

Ибо знали такое, что вряд ли дошло б до меня.

А серёдкой двора овладели, как водится, дети,

Заведя, как положено, тесный и замкнутый круг.

При стечении лиц, при вечернем и утреннем свете

Мы, мальчишки, глядели на новых печальных подруг.

И фактически, и фонетически, и хромосомно

Были разными мы. Но вращательный некий момент

Формовал нас, как глину, и ангелы нашего сонма,

Просыхая под солнцем, всё больше являли цемент.

Я умел по-узбекски. Я купался в украинской мове.

И на идиш куплетик застрял, как осколок, во мне,

Пантюркизмы, и панславянизмы, и все горлопанства, панове,

Не для нас, затвердевших до срока на дворе, на великой войне.

Застарелую честь да хранит круговая порука!

Не тяните меня, доброхоты мои, алкаши, —

Я по-прежнему там, где, кружась и держась друг за друга,

Люди нашего круга тихонько поют от души.

1974