* * *

Запах дома, запах дыма,

Горько–сладкий дым степной

Тонкой струйкой мимо, мимо –

Надо мною, надо мной.

Травки пыльной и невзрачной

Терпкий вкус

         и вздох коня,

Потный конь и дым кизячный –

Детский сон, оставь меня.

Знаю, все необратимо,

Все навек ушло от нас –

Травки вкус

      и запах дыма,

И мангал давно погас.

Я иной судьбы не чаю,

Я другого

     не хочу,

Но так часто различаю,

Напрягусь и различу –

Различу сквозь дым табачный

Этой женщины изящной

Эти волосы копной,

Угадаю дым кизячный,

Пыльной травки вкус степной.

Тонкий стебель,

        горький вкус.

Низкий вырез.

Нитка бус.

Все ушло, что было нашим,

Все навек ушло от нас.

И мангал давно погашен.

И мангал давно погас.

ГОЛОС ПТИЦЫ

Голос птицы

Пир удался, но ближе к утру

Стало ясно, что я не умру,

И умолкла воронья капелла;

И душа задремала без сил,

А потом ее звук воскресил –

То балканская горлинка пела.

Я очнулся; был чудно знаком

Голос птицы с его говорком,

С бормотаньем нелепых вопросов;

И печаль не была тяжела,

И заря желторота была,

И постели был краешек розов.

Там, в постели, поближе к окну

Дочь спала и была на жену

Так похожа, что, если б у двери

Не спала, раскрасневшись, жена,

Я б подумал, что это она,

А подумал: не дочери две ли?

Пировалось всю ночь воронью,

Воронье истязало мою

Небессмертную, рваную душу,

И душа походила на пса,

Что попал под удар колеса

И лежит потрохами наружу.

Но возникли к утру на земле

Голос птицы, тетрадь на столе,

И строка на своем полуслове,

И на девочке розовый свет,

И болезни младенческой след –

Шрамик, оспинка около брови.

Этот мир был моим – и знаком

Не деталью, а весь целиком,

И лепился любовью и болью,

И балканская птица была

Туркестанской – и оба крыла

Всё пыталась поднять над собою.