Инна Лиснянская
* * *
А ты – всего лишь бабочка, поскольку
Ничтожна разница меж днем и веком,
Случайно ты зовешься человеком,
Орфееву играя рольку,
Перебирая палевые струны,
Которые паук в саду расставил,
О чём скорбишь, не оскорбляя правил
Ни музыки и ни фортуны?
О чем скорблю? О пламени, влекущем
Сгореть дотла. Сказать приспело время:
Мы шар земной, а не подсолнух лущим, –
Земля не более, чем семя
В системе Солнечной...
* * *
Ах, неужели я здесь была,
Ох, неужели брала перо
И выводила алое А
И золотое О?
Я ли талдычила при свече
Вместо молитвы, – ах неужель, –
Что человек – есть чёрное ЧЕ
И только в люльке – ЭЛЬ?
И неужели меня здесь нет,
Где и среди суеты сует
Каждая буква имеет цвет,
Каждое имя – свет.
Берег
1
В детстве мечтаем о реках молочных
И берегах карамельных,
В юности – о парусах полуночных
И берегах беспредельных,
В молодости – о пространствах заочных,
О берегах сопредельных,
В зрелости думаем о водосточных
Трубах, квартирах отдельных.
В старости думаем, пусть о непрочных,
Но берегах скудельных.
2
Сбежала река из русла,
Будто бы молоко.
Под рученькой заскорузлой
Око заволокло,
На пальце желтеет сушка
Кольцом последнего сна...
Что высмотрела старушка,
Из своего окна?
А видит: большой водою
Смоет её судьбу, –
С козочкой молодою
Старенькую избу.
Остался стакан бесцельный
Козьего молока...
Поправила крест нательный...
Зверем ревёт река,
А сушка, как жизнь, легка.
3
Что за плечами? – Берег, море, рыба.
Что пред глазами? – Мост, река и берег.
Что на сердце? – Любовь, вина и дыба.
Что на уме? – Сокрытие америк.
А что на картах? – Гробовая глыба.
А что за гробом? – Музыка и берег.
1999
Берёза и алоэ
Елене Макаровой
Что за время удалое?
Алый бант в косе алоэ
Там, где ты, моё дитя.
Здесь, где я, твоё былое
Машет, по небу летя,
Машет веточкой берёзы
Сквозь невидимые слёзы,
Но сквозь видимый туман.
Красный цвет, вплетенный в косы.
Моря Мертвого стакан...
А на дне того стакана,
Как ни глупо, как ни странно,
Косу времени плетя,
Нахожусь я постоянно,
Там, где ты, моё дитя.
* * *
Смерть стала роскошью.
Семён Липкин
Видно, мой ангел-хранитель – одна из ворон,
Только закаркает – в комнате запираюсь,
Так бережливо к столу своему прикасаюсь,
Словно сгодится и он для моих похорон.
Слишком уж дорого вечный обходится сон.
Вот и боюсь, что родне я в копеечку встану, –
Смерть стала роскошью, вот и себя берегу:
Не выхожу я на улицу в дождь и в пургу
И с подозрением я отношусь и к туману.
И молоко от простуды пью в день по стакану.
Днем ем овсянку, а к ночи кастрюлю скоблю.
Вряд ли нужна я родне, и тетради, и другу...
Ангел-ворона, прости меня, горе-хитрюгу, –
Нет, не себя, эту нищую жизнь я люблю.
* * *
Возьми меня, Господи, вместо него,
А его на земле оставь!
Я легкомысленное существо,
И ты меня в ад отправь.
Пускай он ещё поживёт на земле,
Пускай попытает судьбу,
Мне легче купаться в кипящей смоле,
Чем выть на его гробу!
Молю тебя, Господи, слёзно молю:
Останови мою кровь,
Хотя бы за то, что его люблю
Сильней, чем Твою любовь.
1978
* * *
Где живу, там и рай земной.
Меж берёзою и сосной
Проступил в синеве сплошной
Ангел, словно знак водяной.
Больше я не могу о войне
Ни в Сараеве, ни в Чечне,
Этот век так устал во мне,
Что усоп на косматом дне
Простоватой души моей,
Виноватой души моей,
Бесноватой души моей,
Господи, не жалей!
Голос
1
Говорю сама себе: не кисни
Перед угасающим окном,
Смерти нет, поскольку после жизни –
Снова жизнь, но в облике ином.
То, что тенью было, станет светом,
Станет эхо голосом моим,
Из жилья жемчужины воздетым
К берегам, как небо, голубым.
Говорю себе: сиди, работай
В мороке последних сигарет
Пред окном с пчелиной позолотой,
Перед сном, в котором смерти нет.
2
Крыла твои – камыши,
Плеча твои – перегной,
Прошу тебя, не спеши,
Ангел смерти, за мной.
А ты, который хранил
Жизнь мою, не сули
Взмахами белых крыл
Музыку вне земли.
И если солгу, что мне
Плоть моя не нужна,
То провинюсь втройне
И трижды буду грешна.
О Боже, к Тебе приду
В горе, что признаю, –
Мне лучше в земном аду,
Чем у Тебя в раю.
3
Мне слышен голос из-под снега:
Не сорок дён,
А сорок зим душе до брега,
До райских до окон!
И воздух я перекрестила,
А между тем
Блестит в снегу твоя могила,
Как храм из хризантем.
И снова слышу голос давний,
Как наяву:
Мне гроб – ковчег, забиты ставни,
Я сорок зим плыву.
Не тронут ни водой подземной
И ни червём,
Отсюда вижу луч полдневный
И страх в зрачке твоём.
Не бойся! Голос мой – предвестье,
И повторю,
Тебе у райского предместья
Я окна отворю.
1999
* * *
Да, такое времечко,
Да, такие птички!
Что ж, пора, евреечка,
Складывать вещички.
А в какую сторону
Кривая поведёт, –
Знать не надо ворону,
Он пепла не клюёт.
1973
Равновесие
Думала: хоть что-то перестроено,
Но на деле – всё перелицовано,
И твоё лицо, – ты так устроена –
Этою бедою зацеловано.
Смехом её горьким изморщинено, –
Стала правда ложью, гость – непрошеным,
И двуглавый в небе, что подсинено
С краю одного, глядится коршуном.
Коготь да зелёный серпик месяца
Друг о дружку точатся и тупятся.
Жизнь твоя, как погляжу, – нелепица,
Смерть твоя – пред Господом заступница,
Только за кого, – мне знать не дадено,
Как ни морщу лоб – одна испарина.
...Сколько у тебя судьбой украдено,
Ровно столько же тебе подарено.
Жизнь
Улыбкой слезу
Стираю с лица, –
Кому же к лицу
То хворь, то ленца?
Хочу – не в подъём,
В подъём – не хочу,
Вот так день за днём
Я жизнь волочу.
Ленись не ленись,
Болей не болей.
А всё-таки жизнь
Всех жалоб умней:
Снимает, как смерч,
С насиженных мест.
Она – моя речь,
А я – её жест.
* * *
Змиеву жалу,
Коже дорожных лент
Кровь я ссужала
Так, а не под процент.
Вздрогну и вспомню:
В райском саду ни зги!
Долг свой исполню –
Всем отпущу долги.
Сердцу доходней
Так закруглять дела.
...Жертвой Господней
Плоть Сыновья была.
1998
* * *
И я молюсь и грежу, проникая
В библейские места,
Целую, ртом запавшим приникая,
Оазиса уста.
Не то чтобы я страстию палима
Иль жаждою глотка,
Оттуда я, где многоснежны зимы,
Обильны облака
И где смола сосны и сок берёзы
На русском языке
Мне говорят, что лучшие прогнозы
Висят на волоске.
Легко ли через ложные святыни
Душе перешагнуть,
Хоть начался одновременно ныне
Исход и крестный путь.
Песок... Ещё ни манны и ни смоквы,
Ни стойбищ у воды...
Будь глаз мой поострей, найти он смог бы
Грядущего следы.
* * *
Из глубины глухого сада
(Да и сама я глуховата)
Что ведаю, то и повем:
Древесный мир не для парада,
Искусство не для теорем.
Всё требует здесь обожанья, –
Цветущей яблони дрожанье
И елей треугольный флот…
Диктует форма содержанье,
А вовсе не наоборот.
В искусстве схожие законы, –
Чем выше дерево, тем кроны
И опытнее и жалчей.
А летом этот мир зелёный
Не помнит зимних мелочей.
31 мая 2009
* * *
Из духовки – картошка. Солёный груздь.
«Амаретту» принёс мне гость, –
Из меня он пытается вырвать грусть,
Как из стенки кирпичной гвоздь.
Но и шляпки нет у того гвоздя,
Да и нечего в рёбра лезть,
Да и грусть моя много лет спустя,
Может быть, превратится в весть
О земле воспрявшей, ядящей всласть,
О душе, поправшей и смерть и злость.
Эта грусть посильнее, чем бунт и власть,
Хоть ржавее, чем в стенке гвоздь,
Ещё вербой взойдёт из моей груди,
Чтобы благовестить весну.
Пей ликер, мой гость, да груздём хрусти,
Обжигай картошкой десну.
* * *
К чему внимание заострять
На том, что вместе мы и поврозь?
Стрела амура – чтобы застрять.
Стрела Господня – чтобы насквозь.
Сквозь щель поменее, чем ушко,
В какое тщился верблюд пролезть,
Проходит то, что давно прошло,
И то, что будет, и то, что есть.
Вся смерть, прошедшая сквозь меня,
Всем чудом жизни во мне болит,
И воздух, дующий сквозь меня,
Паучьи волосы шевелит,
Колышет иву, колеблет пруд,
Толкает музыку сквозь камыш...
И если песни мои умрут,
То, значит, правду ты говоришь,
И, значит, нету меня темней,
И бред мой сущий – не вещий бред,
А ты бессмертен в толпе теней,
Поскольку свет сквозь тебя продет.
Качели
Вдоль моря длинные прогулки,
Прилив морской, наплыв людской.
И вот я в Мёртвом переулке,
В твоей посмертной мастерской.
Какие столкновенья красок,
Безумства масла! Тот предел,
Где лица не имеют масок,
А души не имеют тел.
Качели на верёвках красных,
На них качается печаль, –
Вся серая, два глаза разных –
Кто эта женщина? Не я ль?
Сейчас ногами оттолкнётся
И вылетит из полотна
К тем берегам, где светит солнце
Внутри лилового пятна,
Где ты живой и невредимый
И я бесстрашно весела,
Где наши дни неисчислимы
И волнам, волнам нет числа.
* * *
Лазурно-изумрудное сиянье
Всегда, где сад, особенно где лес.
Стволы – земной юдоли достоянье,
А листья – достояние небес.
И птиц федеративная держава
Вьёт гнезда на земле и в облаках,
И, как у нас, их певческая слава
Основана на разных языках.
И не грозит им участь Вавилона...
Об этом мне и говорить грешно,
Мне, не постигшей главного закона,
Как отличить от зеркала окно.
Мне всё одно – в себя или наружу
Глядеть, поскольку вижу я всегда,
Как изумрудный свет втекает в душу
И как душа взлетает из гнезда.
* * *
Любовь пылает не во мне –
В Неопалимой Купине
Горит бездымленно.
Рыдает слово не во мне,
А на натянутой струне
Псалма Давидова.
Надежда зреет не во мне,
А в искупительном зерне
Земли божественной.
Сияет вера не во мне,
А в очистительном огне
Звезды Рождественской.
20 июля 2009
* * *
Много пишу. Жизненных сил избыток
В стих загоняю – это одна из пыток,
Данных, скорей землёй, а не добрым небом,
Данных не светлым духом, а чёрным хлебом.
Много пишу. Но богоборца везучесть –
Это есть вера, помноженная на участь
Иова, что из отрепьев и струпьев гноя
К Богу возносит своё всепрощенье земное.
19 ноября 2003
* * *
Мой отец – военный врач,
Грудь изранена.
Но играй ему, скрипач,
Плач Израиля!
Он за музыку, как пульс,
Нитевидную,
Отдал пенсию, клянусь,
Инвалидную.
Он, как видишь, не ловкач –
Орден к ордену,
Но играй ему, скрипач,
Не про родину.
Бредит он вторую ночь
Печью газовой,
– Не пишись еврейкой, дочь, –
Мне наказывал.
Ах, играй, скрипач, играй!
За победою
Пусть ему приснится край
Заповеданный!
За него ль он отдал жизнь
Злую, милую?
Доиграй и помолись
Над могилою.
1975
* * *
Мы остановимся на том,
Что обезлюдел этот дом.
Бог весть, где странствует душа,
Забыв и про уют домашний,
И про камин, где, вороша
Золу, искала день вчерашний.
Ещё не протекает кров,
Ещё горит в сосудах кровь,
Ещё и голова – сосуд.
Да вот ушла душа-жилица…
Зачем, – вершить ли самосуд
Иль в тело новое вселиться?
Но этого не знает мозг,
И то не знает, что он мост,
По коему невесть куда
Невесть зачем душа спешила.
Из пресных глаз течёт вода,
Трещит суставами стропило.
1 июня 2009
* * *
Мы, русские, на мифы падки.
Хоть землю ешь, хоть спирт глуши,
Мы все заложники загадки
Своей же собственной души.
Змею истории голубим,
Но, как словами ни криви,
Себя до ненависти любим
И ненавидим до любви.
Заздравные вздымая чаши,
Клянём извечную судьбу, –
Болит избранничество наше,
Как свежее клеймо во лбу.
2000
На берегу Леты
Жизнь – чёт и нечет, реверс-аверс
От соски до седин.
Меж смертных не бывает равенств,
Но путь у нас один.
Мы мечены одною метой,
И дом один и стол,
А если сравнивать с монетой,
Я – решка, ты – орёл.
И нас подбрасывало время,
И медью-серебром
На землю падали, как семя,
Я – решкой, ты – орлом.
К чему метафора такая?
Но перевозчик прав,
Сказав, пробоину латая,
Что мы не лёгкий сплав.
Срок думать об иной монете...
Чёт-нечет, нечет-чёт...
Но если мы потонем в Лете,
То Лета петь начнёт.
2002
На краю окружной
Что ещё сказать на краю
Окружной, где черна пыльца?
Я придумала жизнь мою
От начала и до конца.
Что сказать на краю утра,
Прохимичевшего зарю?
Я, быть может, лишь тем хитра,
Что нисколечко не хитрю.
Что ещё на краю сказать
Окружной, где крови – алеть?
Научились мне доверять,
Разучились меня жалеть.
На мормышку рыбка клюёт,
На доверие клюю.
Так о чём же рыбка поёт
У погибели на краю?
* * *
На слова мой век разменян
И летит, как вьюга:
Друг от слабости надменен –
Пожалею друга.
Я не вследствие недуга
Жалостью крылата:
Спесь бессилием чревата –
Пожалею брата.
В нищете гнездится злоба –
И сестрицу злую
Пожалею, – в глаза оба
Песней поцелую.
Грех на святости алеет –
Оставляет метку, –
Пожалею, пожалею
Я свою соседку.
А за то, что в зимнем бреде
Правда еле тлеет, –
И меня на этом свете
Кто-нибудь жалеет.
1999
* * *
На этой кухне падает, как снег,
Извёстка с потолка, и перекручен
Над мойкой кран, и капает вода,
Озвучив времени атумный бег, –
Кран отмерять минуты и года,
Под стать часам песочным, не приучен,
А стрелка на будильнике – лишь знак
Безвременья. И если Пастернак:
«Какое бы, – спросил, – тысячелетье?»,
Ну что бы я ответила ему,
Природы русской певчему ребенку?
Наверное б, сказала: это – третье
До Рождества, о коем никому
Не ведомо в Давидовом дому
Или волхву мерещится спросонку...
* * *
Дочери
Недалеко от бухты
В пору большого клёва
Я разбросала буквы,
Ты собираешь слово.
Быль это или небыль?
Возле воды – всё просто:
Я разбросала пепел,
Ты собираешь звёзды.
Тысячелетий возраст
Около моря проще:
Я разбросала хворост,
Ты собираешь рощи.
Море. Метаморфозы.
Мысли, близкие к тайне.
Я разбросала слёзы,
Ты собираешь камни.
15 июля 2009
* * *
Ничего – ни строки, ни словечка,
Ничего, точно я умерла.
Лишь табачного дыма колечко
Над углом раздвижного стола.
В синей гжели кофейная гуща.
Ничего, – ни словечка о том,
Как сияет июньская куща
За прозрачным, как сердце, окном.
В этом сердце две маленьких птички
Говорят меж березовых свеч,
И похожи они на кавычки,
И прямая таинственна речь.
Я две вилки воткну в удлинитель –
Чайник, лампу, раскрою блокнот, –
Ничего. Видно, ангел-хранитель
От меня же меня бережет.
1994
* * *
От девочки, сидящей в позе лотоса,
От девочки, не знающей о йоге,
Я ухожу, оставив отсвет логоса
И музыку бесформенной дороги.
И пахнет море осетровым паюсом,
И от тяжелой нефти кареоко.
Я ухожу под одиноким парусом,
Сама, как этот парус, одинока.
От девочки, сложившей ноги лотосом,
Я ухожу, а девочка не знает,
Что овладеет в жизни только голосом,
Которому лишь море подпевает.
1 июня 2009
* * *
Оттуда, где римлян пугали галлы,
Где ветви хитрей корней,
Вернись ко мне, читатель отсталый,
И присмотрись ко мне.
Между раскроек Третьего Рима
Не подымусь с колен, –
Кровопролитие неистребимо
В периоды перемен.
Я расскажу тебе небылицы,
Пугаясь своих же слов:
Цивилизованные убийцы
Выросли из рабов.
Но Рим твой ещё не умер на карте,
И град мой не стёрли с карт.
Меня подстрелили, но в этом факте –
Меньшая из утрат.
Всмотрись! Ещё не смертельна ранка.
Но вряд ли припомнишь ты,
Как из туники патрицианка
Выкраивала бинты, –
Розой алели иль кровью алой?
Мимо меня пройди!
Ты ведь и скор, поскольку отсталый, –
Прошлое – впереди…
14 июля 2009
* * *
Повзрослевшей листвы беглый почерк...
Соловьиная дрожкая грудь...
Неужели меж датами прочерк –
Это весь человеческий путь?
Но в руках сигарету кромсая
И табак отрясая с колен,
Вспоминаю пророка Исайю,
Вавилонский медлительный плен.
Сквозь надсадные вопли и толки
Мы с тобою спускались к реке, –
Ты шёл с палкой и в синей ермолке,
Я с узлом и в седом парике...
25 мая 2003
* * *
Под берёзой на скамеечке
По её пишу линеечке,
И хоть время пахнет бойнею,
Мне становится спокойнее:
Разлинованное дерево –
Суть страданья одинокого, –
В нём чутье почти что зверево,
В нём слеза почти что богова.
Под созвездием Пса
Ночь не наносит глазам ущерба,
Хоть обжигает искрой падучей,
Будучи кошкой, землю и небо
Ночью я вижу гораздо лучше.
Созвездие Пса за мною в погоне
Зря пребывает – неуловима,
Ныне на мраморном я балконе
Древнеприютного Ерусалима.
Евреи собак не держали, к тому же
Им любы египетские химеры, –
Днём я внутри, а ночью снаружи
Не потому, что все кошки серы.
Созвездию Пса улыбаясь с ехидцей,
С тенью играю от кипариса
Иль за почтовой охочусь птицей
С первою весточкой из Мемфиса.
Весть из отечества, в чьём дизайне
Храмовом я повредила ногу.
Тайна язычества в том, что втайне
Служит оно единому Богу.
Гибкий мой ум с рассеяньем свыкся,
Есть и в Исходе моя повадка…
Вот и кажусь загадочней сфинкса,
Ибо сама для себя загадка.
1998
* * *
Подпираю воздух плечом
А дорогу ступнёй торю.
Втайне ведая, что почём,
О возвышенном говорю. –
Для чего мне вести учёт
Злобе дня и его добру?
Если мир сегодня банкрот,
Человек – что рубль на ветру.
Но я трепета не люблю,
Вот и жму на все тормоза,
И глазами солнце сверлю,
И светило жмурит глаза.
29 октября 2008
* * *
Почтовый ящик – как скворцов обитель,
Он из досок и к дереву прибит.
Но ни один эпистолы любитель
Писать мне не спешит.
Февраль. И до скворцов ещё так долго,
Лишь глупенькая белка иногда
В почтовый ящик сунется без толку,
Откуда в нём еда?
Почтовый ящик или же скворешник, –
Всё может петь – от писем до скворца.
Пою, и мрёт во мне мятежный грешник,
Идущий на Творца.
Так больно одиночество даётся,
Так больно бьёт словотворящий ток,
Что мнится мне: вот так из богоборца
Рождается пророк.
2000
* * *
Продолжается время распада,
Еле теплятся совесть и честь.
Как ни грустно, я всё-таки рада
Жизни какой ни на есть.
Ах, как тихо в июньской дубраве,
Ах, как громко птицы поют
О своём неотъемлемом праве
На перелёт и уют.
Тишина – не отсутствие шума,
Тишина – состоянье души.
Но горящий глагол Аввакума
Жжёт моё сердце в тиши.
Ну куда мне податься, куда мне...
Я не знаю, где ты и где я, –
Не оставила камня на камне
Чёрная память моя.
* * *
Рассвело, расступилось, настало,
Снизошло по златому лучу.
Я об этом ещё не сказала,
И о том я ещё промолчу,
Что столпилось, сгустилось, пропало,
Седовласой петлей завилось.
То и это – ни много ни мало –
Мною жизнью и смертью звалось.
Божий крест – неужели всё тот же?
И я слышу на стыке веков
Со столичных балконов и лоджий
Упреждающий крик петухов.
Не второе ль пришествие ждётся?
Неужели предаст ученик,
А другой ученик отречётся
Под петуший отчаянный крик.
Свеча
Горит свеча, не видя ничего –
Ни Матерь Божью, ни её Младенца,
Свеча слепа от света своего,
От фитильком пропущенного сердца
Сквозь стеарин. Но слышит, как молюсь,
В словах одних и тех же повторяясь:
«Прости, Господь, помилуй нашу Русь!»
И чувствует, – молюсь, над ней склоняясь.
И лишь когда свеча почти сгорит,
Черноресничным всмотрится огарком
В два лика, пред которыми стоит, –
И свет свой обнаружит в нимбе ярком.
Отметит мельком то, что я жива,
Что, в сущности, одно творили дело:
Я пыл души влагала во слова,
Она во славу Господа горела.
1999
* * *
Словно начало жизни, начало дня.
Кофе, тетрадь, молитва и сигарета.
Это потом начинается колготня
Всякого рода и до скончания света.
В лампе, чью кнопку ты нажимаешь с трудом,
Ибо уже проглотила две сонных пилюли,
Чтобы не спятить от пережитого днём...
Благословенно и это утро в июле:
Дождь за окном, предоставленный сам себе,
Кажется, что и к тетради перпендикулярен,
Льётся, не думая о предстоящей борьбе
С пылью, асфальтом, пятой, – и судьбе благодарен.
Пересекаются капли дождя и слов.
О как чудесно их утреннее перекрестье!
Ну, а потом ты готова, и дождь готов
Жить под ногами у всех, в колготе и в безвестье.
Да и, признаться, ты рада доле такой, –
Что только кнопка от лампы тебе подвластна,
Что лишь подушку давишь своей щекой...
Раннее утро, как раннее детство, прекрасно.
* * *
Слыть отщепенкой в любимой стране –
Видно, железное сердце во мне,
Видно, железное сердце моё
Выдержит и не такое ещё,
Только всё чаще его колотьё
В левое мне ударяет плечо.
Нет, это бабочка в красной пыли
Всё ещё бьётся о сетку сачка...
Матерь, печали мои утоли!
Время упёрлось в стенные часы,
Сузился мир до размера зрачка,
Лес – до ресницы, река – до слезы.
1982
Сожжённые слезы
Я сожгла свои слёзы на дне глазном,
На сетчатке остался пепел,
Чтобы гость незваный в дому моём
Их не видел, и друг их не пил.
Я могла бы слезами землю залить
Перед тем, как в небо отчалить.
Но к чему мне недруга веселить
И к чему мне друга печалить.
* * *
Средь упований наших и разрух,
Среди деревьев с пеной на устах, –
Как ночь прошла – запомнила кровать,
Как день прошёл – запомнила тетрадь,
Как жизнь прошла – запомнит снег и пух,
Как смерть пройдёт – запомнит пыль и прах.
1999
* * *
Тебя тащили в эту жизнь щипцами,
Щипцовым и осталась ты дитём,
Вот и живёшь между двумя концами –
Недорождённостью и забытьём.
Вот и живи и не нуждайся в сходстве
С тебе подобными. Какая дурь
Не видеть благости в своем юродстве
Среди житейских и магнитных бурь.
Ищи угла, огрызок жуй московский.
Непрочная, тебе ли в прочность лезть?
Есть у тебя заморские обноски,
Даже кольцо салфеточное есть.
Переводи на пузыри обмылки,
Дуди в необручальное кольцо.
Ну что тебе охулки и ухмылки,
Да и плевки не в спину, а в лицо?
Ты погляди, как небеса глубоки,
И как поверхностен овражий мрак,
И научись отваге у сороки,
Гуляющей среди пяти собак.
Как барственна походочка сорочь
Средь пригостиничных приблудных псов!
Я расстелю тебе и этой ночью
Постель из лучших подмосковных снов.
* * *
Тень от славы липнет к поэту,
К тени лепится ремесло.
Разметало мысли по свету,
И судьбу в сугроб занесло.
Намело, намело в отчизне –
На земле лежат облака.
Тяжело, если прежде жизни
Умирает в тебе строка.
2006
Триптих двоих
1.
Там, за спиною, больничный порог,
Здесь я всем сердцем пирую:
Первую жизнь подарил тебе Бог,
Я подарила вторую.
Я оказалась сильнее всех нянь,
И в предпасхальную сырость
Я отпихнула костлявую длань
И не дала тебя выкрасть.
Радуйся жизни! Дыши и пиши,
Мальчик мой седоголовый,
В этой воистину райской глуши
С видом на берег сосновый.
2.
От земной до небесной ступени
Проследят твой жизненный путь,
Но твоей не заметят тени,
Да и ты обо мне забудь.
А была я смиренной лаской
И стелилась к твоим стопам,
А ещё я была подсказкой,
Той, что ты не заметил сам, –
Здешней музыки, здешней славы.
А в раю, где ангелов сень,
Не теряют листву дубравы,
Не отбрасывают и тень.
3.
Под утро сломала вьюга
У царственных врат весны
Две любящие друг друга,
Две сросшиеся сосны.
Их общий пень, как надгробье,
Не тронутое резцом,
Являет любви подобье
И служит нам образцом.
Но, спаянные судьбою,
Не так мы безгрешны, чтоб
Достались бы нам с тобою
И вьюга одна и гроб.
1992
* * *
Ты всегда говорил мне: – Молись и верь! –
И талдычил как на беду:
– Всё, что надо мне, чувствую, будто зверь, –
И нашла я тебя в саду.
Ты бесшумно ушёл, как уходит лев,
Не желая почить в норе.
И нашла я тебя между двух дерев,
Я нашла на снежном дворе.
То ли первый снег, то ль последний снег...
Смерть не знает про календарь.
Ты пришёл на землю как человек
И ушёл как праведный царь.
26 апреля 2003
У Стены Плача
Юный друг втолковывал мне
И вчера, и сегодня:
Что ни камень в этой Стене,
То – слеза Господня.
Отвечала ему: не учи!
И зимою, и летом
Божьи слёзы – звёзды в ночи, –
Он и плачет светом.
3 ноября 2006
* * *
У тайны нет загадочной повадки,
Она проста, как мой житейский сон,
Где яблони стоят в своем порядке
И муравьи свой строят Вавилон.
Сокрыт ромашкой телефонный кабель
И муравьиный Вавилон сокрыт...
Еще мне снится, что воскреснет Авель
И Каина ревнивого простит.
* * *
Уснул мой гений права и порядка.
Твоя могила, как большая грядка
Посеянной травою прорастёт.
Твоя могила станет, как тетрадка,
Где каждая травинка запоёт.
Граниту, твоего покоя ради
Придам я очертание тетради, –
Пусть памятник стоит как фолиант.
Здесь мартовские иды будут кстати,
О мой многозаветный музыкант!
Ты музыкой своей торил дорогу,
В индийский храм, в дацан и в синагогу,
В храм христианский и на минарет.
Ты и пальто умел носить, как тогу,
И как венец умел носить берет.
29 апреля 2003
Утро такое
1.
Утро такое, что ветер пропах жасмином
Да и сиренью.
Время такое, что словно на поле минном
Жду со смиреньем
Взрыва. Но разве можно в утро такое
Думать такое?
Ветер жасмина, ветер сирени, ветер левкоя,
Ветер покоя.
Утро такое с веком в испарине смерти
Не совпадает.
С чем мы вступаем в тысячелетие третье,
Ветер не знает.
Разве что сердце – дрожащая роза –
Мыслит тверёзо
В утро такое, где лучше б не думать о взрывах
Разного рода.
Небо – в надрывах, во вскрытых нарывах
Матерь-природа.
2.
Ветер жасмина, ветер сирени, ветер левкоя,
Ветер покоя
В противоречье с враждой людскою,
С лютой тоскою.
Утро такое с временем родины бедной
Не совпадает, –
Время разбоя, время тротила, радиобездны...
Рёбра бодает
Сердце – рогатая роза, роза терпенья,
Роза раденья.
* * *
Что делать? – спросила у Жизни, – сказала: умри!
Что делать? – спросила у Смерти, – сказала: живи!
Чтоб что-нибудь делать, в духовке сушу сухари,
А дождь за окном, как мерцательный трепет в крови.
То ангел меня посещает, а то – сатана,
И каждый выходит из зеркала против окна,
И только себя я не вижу в стекле никогда,
А время течёт, как течёт дождевая вода.
Я ангелу плачусь, но тут же приходит другой,
Меж нами я воздух крещу обожжённой рукой.
Мне кажется, ночь – это уголь сгоревшей зари,
А это сгорели в духовке мои сухари.
1980
* * *
А.И.Солженицыну
Что за мельник мелет этот снег,
Что за пекарь месит эту вьюгу?
Делается волком человек,
Волком воет да на всю округу.
Где же лекарь русскому недугу?
Ничего я нынче не пойму,
В голове ни складу и ни ладу.
Ломтик льда я за щеку возьму,
Глядь – и подморозится надсада
Хоть на миг... А большего не надо.
* * *
Что поделаешь, сдвинут рассудок по фазе,
Вбиты между делами и мыслями клинья.
Мало кто за собой оставляет оазис,
Мы идём, за собой оставляя пустыни.
Мы идём, за собой оставляя потопы,
Мало кто за собой оставляет дорогу,
Вдоль которой хлеба, и небесные стропы
Держат ангелов, чтобы продолжить эклогу.
Мы идём, за собой оставляя руины,
Мало кто за собой оставляет хоругви…
И в глазах то одни, то другие картины,
А в стихе буква нехотя тянется к букве…
27 июня 2009
* * *
Эта старуха устала, устала быть молодою, –
На побегушках у всех и у всех под рукою –
Лекаркой, банщицей, стражницею и связною,
Грелкой душевной и книжицей записною.
Так что не троньте ее, не троньте, не троньте,
Как опустевшую гильзу на жизненном фронте,
Так что оставьте её, оставьте, оставьте,
Как отшумевшую воду на шумном асфальте.
* * *
Уста работают, улыбка движет стих...
Мандельштам
Я возвращаюсь в разговор о Данте,
Уста работают, улыбка движет стих
О вряд ли управляемом десанте
Пыльцы космической и бабочек ночных.
Жизнь не игра. А всё-таки блефую,
И вместо козыря – шестёрок мошкара.
Зачем нащупываю точку болевую,
Когда последнюю поставить бы пора?
Но и в последней жизнь и смерть, поверьте,
Пересекаются, не образуя крест,
И через голову пустынноглазой смерти
В луга стигийские свершаем переезд.
* * *
Я днём обижаюсь
Всё горше и злей,
А ночью склоняюсь
Над книгой твоей, –
Там не двоеженец
Вершит произвол,
А Божий младенец
Вздымает глагол
Над гетто, где воздух
Лежит на земле
И жёлтые звёзды
Мерцают в золе,
Над снежной юдолью,
Где лагерный скит
Кровавою солью
Обильно полит...
И ночи теченье
Рыданьем дробя,
У Слова прощенья
Прошу за тебя.
1975
* * *
Я и время – мы так похожи!
Мы похожи, как близнецы,
Разноглазы и тонкокожи...
Ну, скажи, не одно и то же
Конвоиры и беглецы?!
Ярко-розовые ладони,
Каждый светится капилляр, –
Я – в бегах, а оно – в погоне,
У обоих мир двусторонний –
Там наш пепел, а здесь пожар.
Я и время – мы так похожи!
Врозь косые глаза глядят...
Как ты нас различаешь, Боже?
Ну, скажи, не одно и то же
Взгляд вперёд или взгляд назад?!
Преимущества никакого
Ни ему не дано, ни мне,
Лишены очага и крова,
Мы бежим, как за словом слово
В обезумевшей тишине.
1971
* * *
Я не знаю лица беды,
Но оно мне видится так:
Из болотной чёрной воды
Вверх подмёткой торчит башмак.
Я не знаю лица вражды,
Но оно мне видится так:
Из недвижной красной воды
Заржавелый торчит тесак.
Я не знаю лица нужды,
Но оно мне видится так:
Из густой тротуарной воды
Желторёбрый торчит пятак.
Я не знаю лица доброты,
Но оно мне видится так:
У речной голубой воды
Серебристый лежит черпак...
1966
* * *
Я речами сыта ветвистыми
И делами сыта бесславными, –
Раб крадёт, и грабит хозяин.
И по горло сыта убийствами
Заказными да и державными
От Москвы до самых окраин.
Всё ж надежду мою не выветрить
Да и веры моей не вытравить
Солью лжи, сулемой событий.
Слёзы жгу, – как на коже мебельной,
На глазах лежат пылью пепельной, –
Не глядите в глаза, не глядите!
Не глядите в глаза мои пыльные,
Твари тёмные, светы небесные,
Не глядите, Авель и Каин.
У меня ведь силы стожильные,
И, конечно, нервы железные,
И, конечно, сердце что камень.