Переправа через Янцзы

Мы плывем на лодке через Янцзы -

Голубую реку,

я, переводчик

и еще три человека.

Мы плывем на тот берег - в Учан

из Ханькоу.

А река!

Какая река!

Я еще не видел такого!

Дождь моросит над Янцзы,

по воде - маленькие кружки.

До правого берега - плыть и плыть, а левый

еле виден из-под руки.

Под мокрыми, черными парусами

вниз, к Нанкину, уходят джонки -

жаровня шипит,

кто-то поет,

женщина кормит ребенка;

бочонки с вяленой рыбой,

дрова,

в желтых циновках рис,

капуста, наваленная до бортов, -

все проплывает вниз.

А навстречу идет пароход с баржами,

зелеными от солдат,

на корме, в чехле, - полковое знамя,

и часовые стоят.

Наверно, в верховья плывут, к Чунцину,

где еще Чан Кай-ши;

спешат, чтоб землю отдать крестьянам.

Счастья желаем им от души!

Большая река,

большая страна,

большой народ -

можно о многом передумать,

пока лодка реку переплывет.

Я этого вот человека люблю,

сидящего рядом в лодке, -

зеленый ватник,

красная звездочка,

как на наших пилотках.

Он окунает руку в Янцзы

и там забывает ее надолго...

Наверно, и я бы вот так задумался,

плыви мы через Волгу.

Он вполголоса тянет какую-то песню,

широкую, как плес, -

может быть, их «Дубинушку»

или «Есть на Волге утес»?

Потом с усталым вниманьем

поворачивается ко мне,

но глаза его далеко отсюда -

где-то там, на войне.

Он вспомнил о ней,

глядя вслед плывущим

к Чунцину солдатам.

А ему вот надо ездить со мной,

быть моим провожатым:

говорить,

объяснять,

отвечать на вопросы:

- Как то у вас?

Как это у вас? -

И немножко досадно,

и интересно,

и - приказ есть приказ.

Я этого человека люблю

и, мне кажется, понимаю,

хотя не бывал у него дома

и его языка не знаю.

Но мы с ним оба - политработники,

привыкли к схожим вещам.

Знаем, что такое - субботник,

митинг,

разговор по душам,

знаем, что такое -

когда

солдат не пообедал,

Знаем, что такое беда

и что такое - победа;

приходилось обоим и отступать,

и наступать,

и писать листовки,

и хоть это не главное

в нашей работе, -

самим брать в руки винтовки.

Переводчик нам переводит слова,

но это техника дела,

а вообще-то

мы понимаем друг друга,

мой товарищ из политотдела.

Понимаем, где черное

где белое,

кто враги,

кто друзья.

Плывем по Янцзы,

и я понимаю:

это Волга твоя.

Эти рыбаки в синих робах,

наваливающиеся на руль,

этот парус на старой джонке,

дырявый от пуль,

бурлаки в соломенных шляпах,

бредущие с бечевой,

вода за кормой,

чайки в небе,

солнце над головой,

дымок над жаровней,

далекая песня,

ребенка кормящая женщина -

все это твоя милая родина,

твоя Полтавщина

или Смоленщина.

Вот и я зачерпнул воды из Янцзы,

она синяя-синяя.

Я все время расспрашиваю,

хочешь -

ты расспроси меня.

Большое дело -

вера друг в друга!

На том и стоим:

я - с тобой,

мы - с вами;

мой народ - с твоим.

Вот и берег холмистый правый,

как мы быстро доплыли!

Недаром целую переправу

молча проговорили.

Чалку ловит старый крестьянин

из любезности,

просто прохожий.

Не правда ль,

все добрые старики

друг на друга чем-то похожи?

Я ваш разговор

читаю по жестам:

он глядит на меня, сюда,

и спрашивает тебя: «Советский?» -

И ты отвечаешь: «Да».

Он приветливо,

медленно собирает

все морщинки лица...

Хорошая у него улыбка!

Как у моего отца.

1954