Дым

Ох, холодно!.. Жаль, градусника нету...

А у меня, с заутрени, мороз

На стекла набросал гирлянды белых роз,

И все — одна в одну, как есть по трафарету...

И все — одна в одну — под небом голубым,

Все трубы в небеса стремят посильный дым.

И засмотрелся я на них сегодня...

Трубы!

Все оглянул я вас и думал: «Люди грубы:

Твердят им мелочность и гордость свысока,

Что жизнь юдольная ничтожна и низка

И вообще внизу узка у жизни тропка.

О трубы!.. Не понять не зябшим, что есть топка,

Что на земле она, но что порой и дым

Летит о господе под небом голубым

И — может быть — горе рассказывает что-то.

Быть может...»

Вот и я, пиитом чердачка,

Столицу обозрел, конечно, свысока,

И видел я: Нева, и Крепость, и Исакий,

И Академия, и мост через Неву,

И Стрелка с Биржею, и всё, что видит всякий,

Побывши в Питере, во сне иль наяву...

Я «питерщик» вполне... На Питере съел зубы:

Затем и говорят со мною даже трубы,

И дымом говорят.

«Вот,— говорит одна,—

Вы, сударь, видите, что я совсем бедна,

Что истопель принес мне дворник за послугу...

Да как же к празднику не угодить друг другу?»

«Ариша!— говорю я мысленно трубе.—

Жила бы ты себе у батюшки в избе,

Доила бы коров, купалась под Купало

И...»

Только из трубы дым по ветру умчало...

Но пристально за ним я по ветру смотрю:

Он обнялся с другим...

«Ариша!— говорю.—

Как раз туда! для нас, чернорабочих братий,

Там постлан целый ряд фланелевых кроватей;

Там есть и доктора, там есть и фельдшера;

Там, помнишь, родила Марфушина сестра?..

И померла...»

Бежит родоприимный дым,

Стеляся саваном под небом голубым...

А рядом — черный дым, как с чумного погоста,

Как с погребального потухшего костра,

Где зараженных жгли с полночи до утра.

Да, заживо здесь жгут, под буйный возглас тоста,

Безумных юношей...

И вьется чумный дым,

Ехидною клубясь под небом голубым,

С собою унося весь пепел лицемерья

Перед природою, обмана чувств, безверья —

И радужных бумажек...

Вот валит

Дым тучей; где-то здесь — недалеко горит.

Кто погорел — бедняк или богатый?

Что вспыхнуло — лачуга иль палаты?..

Иль просто занялись сарай и сеновал?

Иль пламя охватить готово весь квартал?

Не знаю... Пусть горит: быть может, и сгорело

В пожаре темное и казусное дело...

Вот, мерной сотней труб, строений длинный ряд

Дымится, окаймив широкий плац-парад,

И за колонною подвижная колонна,

Волнуяся, идет на приступ небосклона,

И кажется — в дыму сомкнулися полки,

И веют знамена, и искрятся штыки...

Вот жиденькой и седенькой кудрёй

Завился дым в лазури голубой...

Одним-один дрожит согбенный над камином

Сановник отставной, томим чиновным сплином.

Давно ли, кажется, в приемной у него

Просители пороги обивали?

И целые часы почтительно зевали

В надежде встретить взор орлиный самого?

Давно ли, важен, горд и величав по месту,

Он мог рассчитывать на каждую невесту

И твердо сознавал, что каждой будет мил?

Но он себя берег и браком не спешил...

Да для чего ему и торопиться было,

Когда по нем у стольких сердце ныло,

Когда у Кларочки иль Фанни столько раз

Сверкали молнии любви из томных глаз!

Давно ли? А теперь фортуна изменила —

И Кларочка свой взор с насмешкой отвратила...

Коварная судьба всё разом отняла —

И вот, уж под судом за добрые дела,

Покинутый, больной, дрожит перед камином

Сановник отставной, томим чиновным сплином.

Перед камином же задумалась и ты...

Кругом тебя ковры, и бронза, и цветы,

И роскошью всё дышит горделивой...

Так что ж ты вдаль глядишь с улыбкою ревнивой

На стиснутых губах? Зачем в глазах тоска?

Не образ ли своей соперницы счастливой

Ты видишь в трепетном мерцаньи камелька!

И вот летит струя лукавого дымка,

И вот разносит он, на воле и просторе,

Сожженными в письме, любовь твою и горе...

И много говорят мне трубы... В клубах дыма

Я вижу образы живые... Много их,

И малых и больших, чредой воздушной мимо

Промчались в небесах морозно-голубых.

Сказал бы я им вслед... А впрочем, что скажу я?

Ужели, от трубы к иной трубе кочуя,

Я стану говорить, что дороги дрова;

Что вот последний грош сейчас сожгла вдова

Страдальца бедного...

Что далее, вот там,

Дымится фабрика, а здесь — науки храм,

А тут — гостиный двор, театры, магазины;

А это-де — не дым, а пар, и от машины,

Что, может быть, уйдет за тридевять земель,

В то царство, где никто и не бывал досель,

Где, может быть, и нет, под многотрубной крышей,

Ни вздорожалых дров, ни дворника с Аришей,

Ни бесприютных вдов; где не бежит из труб

Каким-то узником тюремным дымный клуб

И будто говорит с выси такие речи:

«Нет солнца, холодно — зато есть плошки, свечи,

Пожалуй, и дрова казенные и печи...»

В такое царство я с тобою, беглый дым,

Понесся бы теперь под небом голубым...

Да!.. есть глубокий смысл в сравненьи

простодушном

Всей нашей жизни сей с тобой, полувоздушным.

Да!.. есть глубокий смысл в предании святом,

Из века в век таинственно хранимом,

Что весь наш грешный мир очистится огнем

И в небесах исчезнет дымом.