Забытые ямбы

Итак, вы ждете от меня

Письма по-русски для науки?

. . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . С юных лет

Слова: письмо, печать, пакет

Во мне вселяли отвращенье.

Я думал: «Господи! писать

И слать по почте уверенье

В любви, и в дружбе, и в почтеньи,

Ведь это значит просто лгать:

Лгать перед сердцем, перед духом.

Коль человек полюбит раз,

Духовным оком, вещим слухом

Он видит нас, он слышит нас.

К чему ж писать? Я слышу, вижу».

Так думал я, и потому,

Совсем не веруя письму,

Я переписки ненавижу.

Но если отдан уж приказ,

Непослушанье безрассудно...

С чего начать?

       Давно уж в моде

Беседу с дамой заводить

Намеком тонким о погоде,

А уж потом и говорить...

И говорить о всем об этом,

Что говорится целым светом,

На что с самих пеленок мать

Учила дочку отвечать,

Или сама, а были средства —

Через мадам, мамзель иль мисс...

(Здорова ли madame F[ern]iss?1)

Простите: дней счастливых детства,

Дней первых слез, дней первых грез

Коснулся я... Бог с ними! Были

Да и прошли. Господь унес...

Мы о погоде говорили...

У нас плоха. Панелей плиты

Так и сочатся под ногой,

А крыши с самых труб облиты

Какой-то мыльною водой,

Как будто — вид довольно жалкой!—

Природа лапотки сняла,

Кругом подол подобрала

И моет грязною мочалкой

Всю землю к празднику весны...

Еще простите... Право, сны

О вечном солнце, вечном мае,

О том далеком, чудном крае,

Где дышишь вольно, где тепло,

Волнуют желчь мне тяжело...

Но станет и у нас погодка.

Весна идет: ее походка,

Ее приемы и слова —

Без льдинок катится Нева,

Мосты полиция наводит,

По мокрым улицам давно

Ночь белая дозором бродит,

Глядит порой ко мне в окно,

Особенно когда разгрязнет

И ехать некуда,— глядит,

Да так упорно, словно дразнит:

«Ну, что не спишь-то? — говорит.—

Ведь люди спят, ведь сон-то нужен;

Диви бы бал, диви бы ужин:

Нет, так вот, даром баловать!

Гаси свечу, ложися спать!»

И верить я готов беличке

И изменить готов привычке

Не спать ночей...

             А есть в ночи,

Вы сами знаете, такое,

Что и светлей и жгучей втрое,

Чем солнца вешние лучи.

Дни длинны, ровны, монотонны,

Как ржавых рельсов полоса,

А ночи, ночи... небеса

Бывают звездны и бездонны,

Как чьи-то глазки...

                   Я не лгу

И доказать всегда могу

Сродство ночных небес с глазами.

Теперь, конечно, между нами,

Теперь я сплетничать начну.

Я видел некую жену

И видел девочку: глазенки

По сердцу гладят... Отчего

Намек на женщину в ребенке

Не занимает никого?

Как будто бог зерно положит,

И уж зерну не возрасти,

Как будто девочка не может

Девицей красной расцвести!

Нет! Я красавиц угадаю

И в зрелых женщинах узнаю,

Всегда узнаю, и впопад,

Какими в отрочестве были...

И вот одна вам наугад:

Соболья бровь, лукавый взгляд,

Лицо как кипень, плечи всплыли

Как две кувшинки — или две,

С ночи заснувшие в траве,

Две белотрепетные пташки

Всплывают рано на заре

Из моря донника и кашки

В росном, зернистом серебре...

Да, на цветы, на перья птицы,

На росы майского утра

Идет не столько серебра,

Как на плечо отроковицы,

Когда создатель сам на ней

Печать любви своей положит —

А всё, что создано, очей

Свести с красавицы не может.

Но переход-то мой к мечте

От сплетен слишком уж поспешен.

Что делать, аз есмь многогрешен

И поклоняюсь красоте.

. . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . .

Недавно ночью проезжал

Я мимо графского аббатства...

Остановился... Старый дом

Темнел завешанным окном

Угольной комнаты угрюмо,

Смотрел с такою тайной думой

На водополую Неву,

Что бог весть как, но предо мною

Восстали тени чередою...

И вот вам греза наяву.

Не бойтесь, нет во мне привычки

Пугать могилами: сову

На перышко последней птички

Вовеки не сменяю я;

Мне дроги, гроб и панихида,

И лития, и кутия,

Поверьте, смертная обида...

Так вот-с... почудился мне бал.

Сверкали люстры и уборы,

Цветился зал, звучали хоры,

Весь дом гудел, благоухал

И трепетал под стройным звуком.

На диво всем, в науку внукам

В нем дед вельможный пировал

Затем, что — было это время —

Он взял на плечи, и не зря,

Тяжелое, честное бремя

С рамен великого царя.

И вот он сам. Густые кудри

Белеют в благовонной пудре;

Лилейно-нежная рука,

Как мрамор дышащий мягка,

Красуется под кружевами.

Полусклоненный мощный стан

Затянут в бархатный кафтан,

Горит алмазными звездами

Грудь вдоль широкого рубца

Лазурной ленты, а с лица

Не сходит тонкая улыбка —

Почет приветливый гостям...

Но мчатся тени, мчатся шибко —

И улетели...

       Вновь темно

Угольной комнаты окно...

Постойте! Снова озарилось:

Тихонько в комнату вошла

Она... задумчиво-светла,

Как ранний месяц... Мне приснилось,

Почудилось, быть может, но...

Портрет я изучил давно...

Кругом сиянье разливая,

Из рамы вышла как живая

И села, голову склоня...

Вы можете дразнить меня,

Осмеивать все эти грезы,

Не верить даже — я не прочь...

Но платье красное и розы

Такие, как у ней точь-в-точь,

Но белокурый пышный локон

Я видел явственно в ту ночь

В угольной комнате у окон...

Опять темно... и свет опять...

По тем же залам и гостиным,

Дивясь статуям и картинам,

Толпится не былая знать,

А новое, иное племя,

Грядущей «жатвы мысли семя»:

При блеске люстр, и ламп, и свеч,

Под звуки музыки стостройной,

Гуляют гордо и спокойно,

Ведя насмешливую речь.

Гостей встречает внук-вельможа,

Но не по платью одному:

Дорога знанью и уму!..

Теперь, покойных не тревожа

И отрекаяся от грез,

Я предложу живой вопрос:

У вас весна и незабудки?

И соловьи? и ночь тепла?

И вся природа ожила,

Не отрекаясь от побудки

Жить долго-долго?.. Сами вы

Спокойны, веселы, здоровы?

Или с чугунки и с Москвы

Все ваши нервные основы,

Как нить натянутой струны,

Тревожливо потрясены?

Еще вопрос. Решите сами,

Зачем пишу я к вам стихами?

Без шуток следует решить...

Быть может, потому, что с вами

Неловко прозой говорить?

Иль, выражаясь безыскусно,

Не потому ли, может быть,

Что вместе тошно, порознь грустно?..