Маяковский

(Последняя ночь государства Российского)

Как смертникам жить им до утренних звезд,

И тонет подвал, словно клипер.

Из мраморных столиков сдвинут помост,

И всех угощает гибель.

Вертинский ломался, как арлекин,

В ноздри вобрав кокаина,

Офицеры, припудрясь, брали Б–Е–Р–Л–И–Н,

Подбирая по буквам вина.

Первое – пили борщи Бордо,

Багрового, как революция,

В бокалах бокастей, чем женщин бедро,

Виноградки щипая с блюдца.

Потом шли: эль, и ром, и ликер –

Под маузером всё есть в буфете.

Записывал переплативший сеньор

Цифры полков на манжете.

Офицеры знали – что продают.

Россию. И нет России.

Полки. И в полках на штыках разорвут.

Честь. (Вы не смейтесь, Мессия.)

Пустые до самого дна глаза

Знали, что ночи – остаток.

И каждую рюмку – об шпоры, как залп

В осколки имперских статуй.

Вошел

    человек

        огромный,

            как Петр,

Петроградскую

           ночь

             стряхнувши,

Пелена дождя ворвалась с ним.

                          Пот

Отрезвил капитанские туши.

Вертинский кричал, как лунатик во сне:

«Мой дом – это звезды и ветер...

О черный, проклятый России снег –

Я самый последний на свете...»

Маяковский шагнул. Он мог быть убит.

Но так, как берут бронепоезд,

Воздвигнулся он на мраморе плит

Как памятник и как повесть.

Он так этой банде рявкнул: «Молчать!» –

Что слышно стало:

               пуст

                 город.

И вдруг, словно эхо, в дале–е–еких ночах

Его поддержала «Аврора».

12 декабря 1939