Циклоп

Предисловие

Переводчик   эклог   Виргилиевых   и   идиллий  Феокритовых,  в  Москве

напечатанных, страдания от любви Феокритова Циклопа так описывает:

            Цвет юности алой угас, и кудри не вьются.

И  прибавляет:  "от  горести  вянет  лицо  и  кудри  не  вьются».  Стих сей,

незнакомый  Феокриту, знаком каждому русскому, он из песни. Не знаю, кто как

другой,  а  я  думаю,  что переводчику хотелось Циклопа сицилийского сделать

московским.  Эта  благородная  смелость  мне  очень  полюбилась, я, подражая

московскому  переводчику,  отложил  старинные  предрассудки,  что в перезоде

древних  должно  рабски  сохранять  физиономию  и  характер, - оставил такое

мнение  писателям  малодушным, пустился по следам московского переводчика и,

смею  сказать,  был  счастливее  его.  Мой Циклоп есть житель петербургский:

физиономия   его   моим   читателям  должна  быть  знакома.  Об  достоинстве

перевода,  об  стихах  моих  ни  слова.  Хвалить  самому себя в предисловии,

писанном  от  имени издателя, оставляю Делилю и гр. Хвостову. Хотя, впрочем,

для  такого  предисловия  и  толь  низких похвал и предлагал мне свои услуги

некто  г.  Батюшков,  но я очень рад, что предисловие его ко времени издания

труда  моего  не готово, или в самом деле от неумения написать его достойно,

как  он  сам сознавался, или от зависти к новым успехам музы моей. Желаю ему

от зависти лопнуть, а читателю веселиться.

Ах, тошно, о Батюшков, жить на свете влюбленным!

Микстуры, тинктуры врачей - ничто не поможет;

Одно утешенье в любви нам - песни и музы;

Утешно в окошко глядеть и песни мурлыкать!

Ты сам, о мой друг, давно знаком с сей утехой;

Ты бросил давно лекарей и к музам прибегнул.

К ним, к ним прибегал Полифем, Циклоп стародавний,

Как сделался болен любовью к младой Галатее.

Был молод и весел циклоп, и вдруг захирел он:

И мрачен, и бледен, и худ, бороды он не бреет,

На кудри бумажек не ставит, волос не помадит;

Забыл, горемычный, и церковь, к обедне не ходит.

По целым неделям сидит в неметеной квартире,

Сидит и в окошко глядит на народ православный;

То ахнет, то охнет, бедняга, и всё понапрасну;

Но стало полегче на сердце, как к музам прибегнул.

Вот раз, у окошка присев и на улицу смотря,

И к_о_ рту приставив ладонь, затянул он унывно

На голос раскатистый «Чем я тебя огорчила?»:

«Ах, чем огорчил я тебя, прекрасная нимфа?

О ты, что барашков нежней, резвее козленков,

Белее и слаще млек_а_, но горше полыни!..

Ты ходишь у окон моих, а ко мне не заглянешь;

Лишь зазришь меня, и бежишь, как теленок от волка.

Когда на гостином дворе покупала ты веер,

Тебя я узрел, побледнел, полюбил, о богиня!

С тех пор я не ем и не сплю я, а ты и не тужишь;

Мне плач, тебе смех!.. Но я знаю, сударыня, знаю,

Что н_е_мил тебе мой наморщенный лоб одноглазый.

Но кто же богаче меня? Пью всякий день кофе,

Табак я с алоем курю, ем щи не пустые;

Квартира моя, погляди ты, как полная чаша!

Есть кошка и моська, часы боевые с кукушкой,

Хотя поизломанный стол, но красного древа,

И зеркало, рот хоть кривит, но зато в три аршина.

А кто на волынке, как я, припевая, играет?

Тебя я, пастушка, пою и в полдень и в полночь,

Тебя, мой ангел, пою на заре с петухами!

Приди, Галатея, тебя угощу я на славу!

На Красный Кабак на лихом мы поедем есть вафли;

Ты станешь там в хоре плясать невинных пастушек;

Я, трубку куря, на ваш хор погляжу с пастухами

Иль с ними и сам я вступлю в состязанье на дудках,

А ты победителя будешь увенчивать вафлей!

Но если, о нимфа, тебе моя рожа противна,

Приди и, в печке моей схватив головешку,

Ты выжги, злодейка, мой глаз, как сердце мне выжгла!..

О циклоп, циклоп, куда твой рассудок девался?

Опомнись, умойся, надень хоть сюртук, и завейся,

И, выйдя на Невский проспект, пройдись по бульвару,

Три раза кругом обернися и дунь против ветра,

И имя навеки забудешь суровой пастушки.

Мой прадед, полтавский циклоп, похитил у Пана

Сей верный рецепт от любви для всех земнородных».

Так пел горемычный циклоп; и, встав, приоделся,

И, выйдя на Невский проспект, по бульвару прошелся,

Три раза кругом обернулся и н_а_ ветер дунул,

И имя забыл навсегда суровой пастушки.

О Батюшков! станем и мы, если нужда случится,

Себя от любви исцелять рецептом циклопа.

1813