На погорелом месте

Славу богу, хоть ночь-то светла!

Увлекаться так глупо и стыдно.

Мы устали, промокли дотла,

А кругом деревеньки не видно.

Наконец увидал я бугор,

Там угрюмые сосны стояли,

И под ними дымился костер,

Мы с Трофимом туда побежали.

«Горевали, а вот и ночлег!»

- «Табор, что ли, цыганский там?» - «Нету!

Не видать ни коней, ни телег,

Не заметно и красного цвету.

У цыганок, куда ни взгляни,

Красный цвет - это первое дело!»

- «Косари?» - «Кабы были они,

Хоть одна бы тут женщина пела».

- «Пастухи ли огонь развели?..»

Через пни погорелого бора

К неширокой реке мы пришли

И разгадку увидели скоро:

Погорельцы разбили тут стан.

К нам навстречу ребята бежали:

«Не видали вы наших крестьян?

Побираться пошли - да пропали!»

- «Не видали!..» Весь табор притих...

Звучно щиплет траву лошаденка,

Бабы нянчат младенцев грудных,

Утешают ребят старушонка:

«Воля божья! усните скорей!

Эту ночь потерпите вы только!

Завтра вам накуплю калачей.

Вот и деньги... Глядите-ка сколько!»

- «Где ты, бабушка, денег взяла?»

- «У оконца, на месячном свете,

В ночи зимние пряжу пряла...»

Побренчали казной ее дети...

Старый дед, словно царь Соломон,

Роздал им кой-какую одежу.

Патриархом библейских времен

Он глядел, завернувшись в рогожу;

Величавая строгость в чертах,

Череп голый, нависшие брови,

На груди и на голых ногах

След недавних обжогов и крови.

Мой вожатый к нему подлетел:

«Здравствуй, дедко!» - «Живите здоровы!»

- «Погорели? а хлеб уцелел?

Уцелели лошадки, коровы?..»

- «Хлебу было сгореть мудрено,-

Отвечал патриарх неохотно,-

Мы его не имели давно.

Спите, детки, окутавшись плотно!

А к костру не ложитесь: огонь

Подползет - опалит волосенки.

Уцелел - из двенадцати - конь,

Из семнадцати - три коровенки».

- «Нет и ваших дремучих лесов?

Век росли, а в неделю пропали!»

- «Соблазняли они мужиков,

Шутка! сколько у барина крали!»

Молча взял он ружье у меня,

Осмотрел, осторожно поставил.

Я сказал: «Беспощадней огня

Нет врага - ничего не оставил!»

- «Не скажи. Рассудила судьба,

Что нельзя же без древа-то в мире,

И оставила нам на гроба

Эти сосны...» (Их было четыре...)

1874