Ночь президента

Не грогом горячим, но жиденьким пивом,

Луны подкисающей пеной

Обрызгана Ревель, покоит обрывы

Баронских домов неизменных.

Спят воры и вороны - стражники тут же

Замки проверяют во мраке,

И в теплой постели, как в бархатной луже

Спит цезарь Эстонии - Аккель.

Не звезды, а доллары льют небеса,

Картофеля преют громады на складе,

Покорней турнепса - эстонцы, он сам

Богатые лысины ласково гладит.

Как тихи семейные ночи Эстонии,

Проснулся, и в спальне - покой огорода,

Но гулко у дома растут спросонья

Шаги неизвестной породы.

И к дому спешит небывалый народ,

Одетый не для парада

И громко поет дверной переплет

Под теплыми лбами прикладов.

Не все ли равно в сияньи ль, во мраке ль

Приветствовать край родной?

Так выйди же к этой Эстонии, Аккель,

Раскланяйся с ней заодно.

На бочку - цилиндр - но Аккель, икая,

Дверями расхлопался выше и выше,

И двери двоятся, и туфли спадают,

Как скаты старинной крыши.

В нетопленых стенах декабрьский режим

Не хуже республики колет, -

Но Аккель вбегает в чердачный зажим,

Как римлянин в Капитолий.

Другая Эстония в утреннем мраке

Пришла - шершавая - та,

Та самая, что загнала тебя, Аккель,

Под крышу, на старый верстак.

Пусть Ревель стучит в глухом промежутке

Сухою стрельбой одиночек.

Недаром гранаты, как черные утки,

Ныряют и рвутся на клочья.

Слабеет иль крепнет борьбы чехарда, -

Но Цезарь дрожит откровенно,

Порой ему кажется мирный чердак

Утесом святой Елены.

Но вот тишина точно жидкое пиво

Шипит, пригорев на огне.

И Аккель - подмерзшая, синяя слива,

Маячит в чердачном окне

И видит: опять у камней на ладони,

Сжимая тюремный кулак,

Проходит, как лаком облитый, Лайдонер

Со сворой вспотевших собак.

И свора играет, и Аккель, рыдая,

Зовет ее стуком руки

И доги, маститые морды вздымая,

Слюняво трясут языки.

<1926>