О гончарах

Мне просто сквозная усмешка дана,

да финские камни — ступени к Неве,

приплытие гончаров, и весна,

и красная глина на синеве.

(Уж гиблые листья сжигают в садах,

и дым беловатый горчит на глаза —

о, скупость окраски, открыты когда

лишь сепия веток и бирюза...)

Звенящая глина тревожит меня,

и я приценяюсь к молочникам утлым.

Старик балагурит, горшки гомонят,

синеет с воды валаамское утро,

и чаек безродных сияет крыло

над лодкою — телом груженым и длинным.

Почетно древнейшее ремесло —

суровая дружба с праматерью–глиной...

С обрывов коричневых глину берут,

и топчут, и жгут, обливают свинцом,

и диким узором обводят потом

земной, переполненный светом, сосуд,

где хлебы затеют из теплой муки,

пока, почернев и потрескавшись в меру,

он в землю не сложит свои черепки,

на ощупь отметив такую–то эру.

И время прольется над ним без конца,

и ветрам сходиться, и тлеть облакам,

и внуки рассудят о наших сердцах

по темным монетам и черепкам.

1927