Семья

Недосыпали.

В семь часов кормленье.

Ребенок розовый и мокрый просыпался,

и шло ночное чмоканье, сопенье,

и теплым миром пахли одеяльца.

Топорщилась и тлела на постели

беззубая улыбка.

А пока

стучал январь. Светало еле-еле.

Недолго оставалось до гудка.

Рассвет, рыжее утреннего чая,

антенн худую рощу озарял.

Мы расходились,

               даже не прощаясь,

шли на работу, проще говоря...

А вечером, как поезд, мчался чайник,

на всех парах

             кипел среди зимы.

Друг заходил, желанный и случайный,

его тащили — маленькую мыть.

Друг — весельчак,

                 испытанный работник,

в душе закоренелый холостяк —

завидовал пеленкам и заботам

и уверял, что это не пустяк.

Потом маршруты вместе составляли

(уже весна прорезывалась с силой),

и вдруг,

        стремглав, окачивали дали,

крик поезда сквозь город доносило.

И все, чем жил

              любимый не на шутку

большой Союз,

и все, что на земле

случалося на протяженье суток,—

переживалось наново в семье.

Так дочь росла,

               и так версталась повесть,

копилась песенка про дальние края,

и так жила,

           сработана на совесть,

в ту зиму комсомольская семья.

1933