Путь на Семиге

Мы строили дорогу к Семиге

На пастбищах казахских табунов,

Вблизи озер иссякших. Лихорадка

Сначала просто пела в тростнике

На длинных дудках комариных стай,

Потом почувствовался холодок,

Почти сочувственный, почти смешной, почти

Похожий на ломоть чарджуйской дыни,

И мы решили: воздух сладковат

И пахнут медом гривы лошадей.

Но звезды удалялись все. Вокруг,

Подобная верблюжьей шерсти, тьма

Развертывалась. Сердце тяжелело,

А комары висели высоко

На тонких нитках писка. И тогда

Мы понимали - холод возрастал

Медлительно, и все ж наверняка,

В безветрии, и все-таки прибоем

Он шел на нас, шатаясь, как верблюд.

Ломило кости. Бред гудел. И вот

Вдруг небо, повернувшись тяжело,

Обрушивалось. И кричали мы

В больших ладонях светлого озноба,

В глазах плясал огонь, огонь, огонь -

Сухой и лисий. Поднимался зной.

И мы жевали горькую полынь,

Пропахшую костровым дымом, и

Заря блестела, кровенясь на рельсах...

Тогда краснопутиловец Краснов

Брал в руки лом и песню запевал.

А по аулам слух летел, что мы

Мертвы давно, что будто вместо нас

Достраивают призраки дорогу.

Но всем пескам, всему наперекор

Бригады снова строили и шли.

Пусть возникали города вдали

И рушились. Не к древней синеве

Полдневных марев, не к садам пустыни -

По насыпям, по вздрогнувшим мостам

Ложились шпал бездушные тела.

А по ночам, неслышные во тьме,

Тарантулы сбегались на огонь,

Безумные, рыдали глухо выпи.

Казалось нам: на океанском дне

Средь водорослей зажжены костры.

Когда же синь и розов стал туман

И журавлиным узким косяком

Крылатых мельниц протянулась стая,

Мы подняли лопаты, грохоча

Железом светлым, как вода ручьев.

Простоволосые, посторонились мы,

Чтоб первым въехал мертвый бригадир

В березовые улицы предместья,

Шагнув через победу, зубы сжав.

. . . . . . . . . . . . . . . .

Так был проложен путь на Семиге.

1932