Верблюд

Виктору Уфимцеву

Захлебываясь пеной слюдяной,

Он слушает, кочевничий и вьюжий,

Тревожный свист осатаневшей стужи,

И азиатский, туркестанский зной

Отяжелел в глазах его верблюжьих.

Солончаковой степью осужден

Таскать горбы и беспокойных жен,

И впитывать костров полынный запах,

И стлать следов запутанную нить,

И бубенцы пустяшные носить

На осторожных и косматых лапах.

Но приглядись, -  в глазах его туман

Раздумья и величья долгих странствий...

Что ищет он в раскинутом пространстве,

Состарившийся, хмурый богдыхан?

О чем он думает, надбровья сдвинув туже?

Какие мекки, древний, посетил?

Цветет бурьян. И одиноко кружат

Четыре коршуна над плитами могил.

На лицах медь чеканного загара,

Ковром пустынь разостлана трава,

И солнцем выжжена мятежная Хива,

И шелестят бухарские базары...

Хитра рука, сурова мудрость мулл, -

И вот опять над городом блеснул

Ущербный полумесяц минаретов

Сквозь решето огней, теней и светов.

Немеркнущая, ветряная синь

Глухих озер. И пряный холод дынь,

И щит владык, и гром ударов мерных

Гаремным пляскам, смерти, песне в такт,

И высоко подъяты на шестах

Отрубленные головы неверных!

Проказа шла по воспаленным лбам,

Шла кавалерия

Сквозь серый цвет пехоты, -

На всем скаку хлестали по горбам

Отстегнутые ленты пулемета.

Бессонна жадность деспотов Хивы,

Прошелестят бухарские базары...

Но на буграх лохматой головы

Тяжелые ладони комиссара.

Приказ. Поход. И пулемет, стуча

На бездорожье сбившихся разведок,

В цветном песке воинственного бреда

Отыскивает шашку басмача.

Луна. Палатки. Выстрелы. И снова

Медлительные крики часового.

Шли, падали и снова шли вперед,

Подняв штыки, в чехлы укрыв знамена,

Бессонницей красноармейских рот

И краснозвездной песней батальонов.

...Так он, скосив тяжелые глаза,

Глядит на мир, торжественный и строгий,

Распутывая старые дороги,

Которые когда-то завязал.

1931