Малиновая рубаха

Ложь на моих губах! Малиновых не сто

я износил рубах – всего одну. И то –

не хвастался я ею, и вовсе не носил,

а лишь надеть, примерить однажды попросил.

В чулане, где задачников не нынешних гора,

и примус с талией осы и два пустых ведра,

из ящика, где бабочки и ржавое ружье,

достала мать рубаху. Ту самую. Ее.

Такую вот по праздникам носили мужики

и круглый год цыгане – стальные каблуки.

Вместо спецодежды она у них была...

Малиновая вылезла – как пламя из угла!

И я ее примерил. И захватило дух...

Я словно загорелся весь. А мир вокруг потух.

И вышло – слов особенных ждут люди от меня...

И огляделся я. И устыдился я.

Остановились бабки и овцы у ворот,

слетелись все вороны на мамин огород.

Коль так уж нарядился – так, значит, есть резон?

А что скажу я: хвастаюсь? Я что скажу: влюблен?

... Но вновь ее напялил я. Теперь я – бунтовщик,

товарищ Емельяна, елабужский мужик.

Горит она, родимая, как ветер мятежа,

как сотня красных петухов иль лезвие ножа!

По поясу веревочка – сушеная змея...

Но тут я испугался, и огляделся я.

Стоит и с любопытством толпа глядит сюда.

А что скажу я людям? Мол, шутка? Ерунда?

Лишь в праздники народные иль в лютую беду

надену я малиновую, с соседями пойду.

(Иль слово вдруг великое росиночкой со лба...)

А просто так носить – нет, не моя судьба!

Я просто так не буду, не натяну зазря.

Шатры кочуют в мире. Качаются моря.

Сжимает рожь дорогу. Спит автоматов сталь...

А ну, кому померить? Нисколечко не жаль.

1976