Мухи

На дачной скрипучей веранде

Весь вечер царит оживленье.

К глазастой художнице Ванде

Случайно сползлись в воскресенье

Провизор, курсистка, певица,

Писатель, дантист и певица.

«Хотите вина иль печенья?»

Спросила писателя Ванда,

Подумав в жестоком смущенье:

«Налезла огромная банда!

Пожалуй, на столько баранов

Не хватит ножей и стаканов».

Курсистка упорно жевала.

Косясь на остатки от торта,

Решила спокойно и вяло:

«Буржуйка последнего сорта».

Девица с азартом макаки

Смотрела писателю в баки.

Писатель за дверью на полке

Не видя своих сочинений,

Подумал привычно и колко:

«Отсталость!» и стал в отдаленьи,

Засунувши гордые руки

В триковые стильные брюки.

Провизор, влюбленный и потный,

Исследовал шею хозяйки,

Мечтая в истоме дремотной:

«Ей–богу! Совсем как из лайки...

О, если б немножко потрогать!»

И вилкою чистил свой ноготь.

Певица пускала рулады

Все реже, и реже, и реже.

Потом, покраснев от досады,

Замолкла: «Не просят! Невежи...

Мещане без вкуса и чувства!

Для них ли святое искусство?»

Наелись. Спустились с веранды

К измученной пыльной сирени.

В глазах умирающей Ванды

Любезность, тоска и презренье –

«Свести их к пруду иль в беседку?

Спустить ли с веревки Валетку?»

Уселись под старой сосною.

Писатель сказал: «Как в романе...»

Девица вильнула спиною,

Провизор порылся в кармане

И чиркнул над кислой певичкой

Бенгальскою красною спичкой.

1910