Эпилог

Я прошёл не очень много

и не очень мало:

от привала до привала,

от границы до границы,

от криницы до криницы,

от села и до села.

И была моя дорога

и трудна и весела.

Что скрывать:

бывало грустно

и тревожно одному.

В древней крепости у Хуста,

в низких тучах, как в дыму,

я решил: пора домой,

пошатался по дорогам;

я решил: окончен мой

путь по каменным отрогам.

Но меня окликнул вдруг

фольклорист из МГУ:

– Поломалась бричка, друг!

Помоги!

– Что ж, помогу...

Колесо, разбрызгав дёготь,

в пыль свалилось па шоссе.

Я бы мог его не трогать,

и поймут меня не все:

я забыл о дальнем доме,

позабыл обратный путь.

Бричка в цокоте и громе

понесла под облака.

Мы лежали на соломе,

захмелевшие чуть-чуть.

Кони встали на подъёме,

как меха раздув бока.

И клубился пар горячий,

будто горн у них внутри.

Только утро звёзды спрячет

и почистит медь зари,

фольклорист очки снимает,

умывается росой.

Всё на свете понимает

фольклорист из МГУ –

хворост с грохотом ломает,

ходит по лесу босой

и записывает песни

на некошеном лугу.

Песни те, что записали

на некошеной траве,

грянут в лекционном зале

в шумном городе Москве.

Встанут, небо подпирая,

из-за песенной строки

люди сказочного края –

пахари и горняки.

...Мы прощаемся.

И снова

мне, выходит, по пути

с агрономом в плащ-палатке.

– Не могли бы подвезти?

И по сёлам Верховины

мы кочуем до утра.

А потом на переезде

приглашают шофера:

– Едем с нами на бумажный

комбинат!

– Едем лучше на солотвинскую соль!

– Ты ведь не был в заповедниках

Карпат!

– Пригласить тебя к дорожникам

позволь!

И опять по Закарпатью

я скитаюсь до утра.

...Мы прощаемся.

И снова

мне, выходит, в путь пора.

Нет конца моей дороге

и не ждёт меня порог!

Видно, снова в эпилоге

Начинается пролог.

1946–1947