В черноморской кофейне

О, город родимый!

            Приморская улица,

где я вырастал

          босяком голоштанным,

где ночью

      одним фонарем караулятся

дома и акации,

      сны и каштаны.

О, детство,

      бегущее в памяти промельком!

В огне камелька

      откипевший кофейник...

О, тихо качающиеся

            за домиком

прохладные пальмы

            кофейни!

Войдите!

      И там,

            где, столетье не белены,

висят потолки,

        табаками продымленные,

играют в очко

      худощавые эллины,

жестикулируют

      черные римляне...

Вы можете встретить

         в углу Аристотеля,

играющего

      в домино с Демосфеном.

Они свою мудрость

         давненько растратили

по битвам,

      по книгам,

            по сценам...

Вы можете встретить

            за чашкою «черного» –

глаза Архимеда,

      вступить в разговоры:

– Ну как, многодумный,

            земля перевернута?

Что?

   Найдена точка опоры?

Тоскливый скрипач

            смычком обрабатывает

на плачущей скрипке

               глухое анданте,

и часто –

        старухой,

            крючкастой,

                  горбатою,

в дверях появляется

               Данте...

Дела у поэта

      не так ослепительны

(друг дома Виргилий

         увез Беатриче)...

Он перцем торгует

            в базарной обители,

забыты

   сонеты и притчи...

Но чудится – вот–вот

              навяжется тема,

а мысль налетит

            на другую – погонщица, –

за чашкою кофе

         начнется поэма,

за чашкою кофе

         окончится...

Костяшками игр

         скликаются столики;

крива

   потолка дымовая парабола.

Скрипач на подмостках

               трясется от коликов;

Философы шепчут:

         – Какая пора была!..

О, детство,

      бегущее в памяти промельком!

В огне камелька

         откипевший кофейник...

О, тихо качающиеся

               за домиком

прохладные пальмы

               кофейни.

Стоят и не валятся

               дымные,

                    старые

лачуги,

     которым свалиться пристало...

А люди восходят

            и сходят, усталые, –

о, жизнь! –

          с твоего пьедестала!