Аз усумняюсь...

Аз усумняюсь. Есмь сплошной сумятицы псалом,

горящий глаз старообрядца,

косматей волосом, чем сам Авессалом,

и в голове моей Ты можешь затеряться,

как в детских дебрях. Но Тебя пою,

душой рыдаючи до умопомраченья.

Ты ревность зришь великую мою,

мое тысячесердое раченье.

Аз собран есмь у ног Твоих псалмом,

всей горечи и скорби красноречьем.

Кипучим городом валяюсь за холмом,

опутанный Твоим бурливым Седьмиречьем.

Лежу, вытягиваясь всем умом

к Тебе, как бы рукой – предместьем как предплечьем.

Всем скопищем домов хочу Тебе молиться,

аз – согрешившая, развратная столица.

Ты, Боже, зришь столпов или колен преклон.

Как стогна, я открыт Тебе широко

вместилищами грозного порока,

моей души раскинув Вавилон,

где нараспашку всё – на улицах, под кровлей

кипит смятеньем, блудом и торговлей.

И жизнь моя не торжище ли есть,

где суетой торгуют на таланты,

где горького безденежья не счесть,

где, Господи, убог и рван Ты!

Аз есмь ширококаменное море,

подобное Содому и Гоморре,

и, не успевши выйти из пелен,

аз, Боже мой, Тобой испепелен.

Но нет! Аз есмь Господень вечный град,

открытый тысячью и уст и врат,

и сколько сердце Божье ни гневил я –

распутная блудница Ниневия, –

есмь Божий город и безумьем горд,

в песках и роскоши блаженно распростерт.

Аз есмь священный Иерусалим,

Господним гневом крепок и палим,

аз есмь Твой гордый Рим и мудрые Афины,

орлиный клик и зрак совы,

и не сечет Твой меч моей повинной,

в грехе склоненной головы.

Аз есмь, витийствуя и плача, Византия

с язычники и ангелы святые,

аз есмь Твоя последняя глава

той книги, что раскрыта, как ворота

церковные, и криворото,

как закоулками бредущая молва,

юродиво гугню про что-то,

лохмато-бородатая Москва.

Перед тобой собрался я толпой,

великой давкой, руганью и бранью,

и се молюсь, убогий и слепой,

о подаянии сему собранью.

И се бросаюсь городским прибоем,

потоком улиц – и домов валы

гремят Тебе раскатами хвалы.

Но, Боже, боязно с Тобою нам обоим,

что мы себя столь беспощадно строим

и что впадаем в смерть, как в бесноватый грех,

как бы в одну из тьмы прорех

на грубом рубище гноящегося мира.

И се есть, Господи, Твоя порфира!

Пою псалмы, ревет моя триодь,

как плоть стихирная: велик, велик Господь!

Греми Ему хвалу, моя стихира!

А Ты – Ты в городах моих погряз.

А Ты – Ты нищий царь еси. И усумнихся аз.

1942