Сад

Написать на куртине бы лето!

И от солнца холст полосат.

Как в последней картине балета,

весь на сцену выходит сад.

От решетки и до калитки,

будто прыткие пастушки,

пораспрыгались маргаритки,

но прыжки их – лишь на вершки.

Ход подсолнухов одинаков:

тик да так они – так да тик!

Вьются в такт им юбочки маков,

жмутся нежно фижмы гвоздик.

И петуний китайские шляпки

закивали во все углы...

Свищут пеночки и оляпки,

и малиновки, и щеглы.

Георгины еще в покое,

а пионы уже трубят,

но как лебеди спят левкои,

Лоэнгрины белые спят.

В страсть кидаясь и в пыл шиповный,

разворачивают розы рты,

размалевывают, как поповны,

девы-мальвы свои мечты.

И звенит жемчугами франта,

и в зенит идет и в надир

голос – палевое бельканто,

гладиолус, тенор, Надир.

И статс-дамами астры встали

в перьях страусовых, и вот –

сам Прокофьев ведет из дали

королевских лилий гавот.

И от солнечного оркестра

расписной и зной и туман.

Машет палочкой Август-маэстро,

сумасшедший балетоман.

Нет, не в «Фаусте» заклинали

вас, цветы, именами менад –

это в летнем балетном финале

весь на сцену выходит сад.

1944