Сорок лет со дня смерти Андрея Белого

Жизнь – костлявая катастрофа.

Лодкой плавает в глине гроб.

Словно вспученная Голгофа,

чуть не лопнул от муки лоб.

И лазурь в замогильном воске –

как захлопнутая веком ширь.

И вздувается на повозке,

на последней – булыжный пузырь.

Был рунист и жирел, как валух.

А экран был – как ранка к ранке.

Жизнь, заверченная на штурвалах,

колесованная на баранке.

Распят был на себе, как Бог.

Молодец посреди богородиц.

О буддический скоморох,

изнасилованный юродец.

Во взошедший над веком лбище,

как в огромную полусферу,

когтем вписывала судьбища

и отчаяние, и веру.

Как малиновый куст, кипел

шут атласный в багровой рясе

и кровавые сгустки пел,

уходя навек восвояси.

В три пространства, как бес, свища

вдоль по осени оробелой,

мозгу ярого был свеча,

только мозг был белый-пребелый.

1974