* * *

А я когда–то думал,

Что седые

Не любят,

Не тоскуют,

Не грустят.

Я думал, что седые,

Как святые,

На женщин

И на девушек глядят.

Что кровь седых,

Гудевшая разбойно,

Как речка,

Напоившая луга,

Уже течет

И плавно

И спокойно,

Не подмывая

В страсти берега.

Нет,

У седой реки

Все то же буйство,

Все та же быстрина

И глубина...

О, как меня подводит седина,

Не избавляя

От земного чувства!

Анни

Тебе благодарность,

       Небесный Отец!

Огневая горячка

       Прошла наконец.

И болезни, что жизнью

       Зовется, - конец:

Грустно, что сил

        Больше нет, но тоской

Не томлюсь, не грущу,

        Потревожить покой

Не хочу - я ценю

        Безжеланный покой.

И спокойный, и тихий я

       Здесь наконец, -

Подумают люди,

        Взглянув, что - мертвец,

В испуге шепнут они:

        "Это - мертвец…»

И грезы, и слезы,

        И вздохи, и муки

Прошли - и теперь

        Не тревожат и стуки

Там, в сердце, - жестокие

        Жуткие стуки.

Затих нестерпимый

        Мучительный шум;

Конец лихорадке,

        Терзающей ум,

И горячечной жизни,

        Сжигающей ум.

Там жуткою жаждой

       Я был истомлен -

Нефтяною рекой ее,

        С давних времен

Истерзал меня страсти

        Мучительный сон, -

Но источником светлым

       Я здесь утолен.

Быстролетной воды

        Запевающий звон -

Успокоил, сверкающий,

        Сладостно он,

Убаюкал, ласкающий,

       Радостно он.

Глупец скажет, быть может,

       Что темен покой

И что узкое ложе

        В постели такой, -

Но кто спал когда

        На постели другой,

Если спать, несомненно,

        В постели такой.

Отдыхаю, не знаю

        Томительных гроз -

Забыл и не вспомню

        Я запаха роз,

Бывалой тревоги

        И мирта, и роз.

Лежу беспечальный я,

        Тихий, бесстрастный;

Доносится запах

        Ромашки прекрасный,

Шиповника запах

        Густой и прекрасный

И скромной фиалки

        Простой и прекрасный.

Отрадно мне, тихому,

        В грезном сиянии

С думой-мечтой

        О любимой мной Анни,

Укрывшись волною

        Волос моей Анни.

Целуя, шептала:

        "Земное, уйди…»

И радостно я

        Задремал на груди -

Забылся, уснул

        На любимой груди.

В погасающем свете

        Нежна и светла,

Она Божию Матерь

        Просила от зла

Уберечь, ограждая

        От горя и зла.

Я - укрытый от горести -

        Сплю, наконец;

Знаю, что любит,

        А вы мне «мертвец»,

Сокрушаясь, твердите, - но

        Это ль конец?

Если весь я - любовь,

        Разве это - мертвец?

О нелепые бредни, - нет,

       Я не мертвец.

Всё светлее на сердце -

        Как в звездном сияньи;

Нежно ко мне

       Наклоняется Анни,

Я вижу лицо

        Дорогой моей Анни, -

Словно звезды, глаза

        Убаюкавшей Анни.

1953

Баллада о звенящем солнце

Проснётся новое семя,

И вырастет из земли

Цветок новой зари.

Виктор Хара

Зови, гитара,

Греми, гитара:

Они не заткнут

Мне рот! –

Любимец рабочих

Виктор Хара

Последнюю песню

Поет.

В ней столько гнева,

В ней столько жара!

В ней столько

Звенящей души,

Что кажется солнцем

Его гитара

Всем людям

В щемящей тиши.

На переполненном

Стадионе

Нынче

Кровавый матч.

Бесстрашный певец

Палачам разъяренным

Забьет

Свой последний мяч.

– Зови, гитара,

Греми, гитара:

Они не заткнут

Мне рот! –

Запел

Свою дерзкую песню

Хара.

Её подхватил

Народ.

Солдаты забегали,

Бьют в бессилье,

Ладонью заткнули

Рот.

Гитару разбили,

Руки скрутили,

А он всё поёт,

Поёт...

В нём столько гнева,

В нём столько жара!

Упал

В студёную тьму.

Чилийское солнце

Звенящей гитарой

На миг показалось

Ему.

Зови, гитара,

Греми, гитара!

Пусть камни

Прожжёт слеза.

Убийцы повесили

Нашего Хара,

Но песню повесить

Нельзя.

Зови, гитара,

Греми, гитара:

Они не заткнут

Нам рот!

Над крышами

Грозных

Рабочих кварталов

Звенящее солнце

Встает.

Без тебя, без ушедшей...

Без тебя,

Без ушедшей,

Остались со мной

Лишь утраты.

Я почти сумасшедший...

Вот до чего довела ты!

Белая роза

Со всеми ждала,

Сторожила тепло,

Потом зацвела,

Когда все зацвело.

Белели купины,

Как взлет лебединый:

Терновники,

Яблони,

Вишни,

Рябины.

Раскрыла бутон,

Красоты не тая,

И белая–белая

Роза моя.

Пчелы отпели.

Шмели отгудели,

С веселых деревьев

Цветы облетели.

Уже и плодам

Наступил свой черед,

А белая роза

Цветет и цветет.

Росла,

Наливаясь,

Зеленая завязь,

Округлились вишни,

На зорях румянясь,

А роза моя

В первозданной чести

Еще продолжала

Цвести и цвести.

Над нею,

Некрасной,

И время не властно,

Цвела она пышно,

Цвела она праздно,

Цвела все отчаянней

День ото дня,

Любимая

Белая роза моя.

К плодам,

Будь лишь влага,

У яблони тяга.

Старался, работал

Мой сад, работяга,

Скрипел и вздыхал

От тяжелых плодов

И ей не прощал

Ее белых цветов.

Бутоны,

Бутоны

Стриги, как купоны.

Она презирала

Природы законы.

Она оставалась

Такой, как была,

Она красовалась,

Пышна и бела.

И сад мой

С досадой

Желтел от надсады.

Смеялась она

Над усталостью сада.

И я разлюбил,

И уже не люблю

Беспечную

Белую розу мою.

* * *

Беспокойно.

Дома не сидится.

Ухожу в окрестные леса.

Радуюсь деревьям,

Травам,

Птицам...

Чудеса!

Ей–богу, чудеса!

Песни птичьи

Заманили в дебри,

К вековому дубу привели.

Что ты знаешь

О таком шедевре

Истинной художницы –

Земли?

Может быть,

Под золотою грудой

Этих листьев

С мезозойских лет

Затаилось

И таится чудо,

Так и не рожденное на свет.

Бетховен

Он счастья ждал...

Когда ему дались

Все звуки мира —

От громов гремучих

До лепета листвы;

Когда дались

Таинственные звуки полуночи:

Шуршанье звезд

На пологе небес

И лунный свет,

Как песня белой пряжи,

Бегущей вниз...

Когда ему дались

Все краски звуков:

Красный цвет набата,

Малиновый распев колоколов,

Далась ручьев

Серебряная радость,

Дались безмолвья

Черная тоска

И бурое кипенье

Преисподней...

Когда ему дались

И подчинились

Все звуки мира

И когда дались

Все краски звуков,—

Молодой и гордый,

Как юный бог,

Стоящий на горе,

Решил он силу их

На зло обрушить.

Закрылся он,

Подобно колдуну,

Что делает из трав

Настой целебный,

И образ он призвал

Любви своей,

Отдав всю страсть

Высоким заклинаньям.

На зов его,

На тайное — «приди»

С улыбкою,

Застенчивой и милой,

С глазами тихими,

Как вечера,

Вошла Любовь,

Напуганная жизнью.

Вошла Любовь,

Печальна и бледна.

Но чем печальнее

Она казалась,

Чем беззащитнее

Была она,

Тем больше сил

Для битвы

В нем рождалось.

Уже потом

От грома,

От огня,

От ветра,

От воды,

От сдвигов горных

Он взял себе такое,

Перед чем

В невольном страхе

Люди трепетали.

Когда же это все

Соединилось

И стало тем,

Что музыкой зовется,

Пришли к нему

На гордое служенье

Апостолы

Добра и Красоты.

Они пришли

И принесли с собою

Валторны,

Флейты,

Скрипки,

Контрабасы,

Виолончели,

Трубы и литавры,

Как верные его ученики.

По знаку

Бурное его творенье

Со злом

За счастье

Начало боренье,

За чистоту,

За красоту страстей,

С жестокостью,

С пороками людей.

В громах и бурях

Небывалой мощи,

Преодолев презрение свое,

Он полоскал их души,

Как полощут

В потоке чистом

Старое белье.

И вот уже,

Испытывая жажду

Добра,

Любви,

Красивой и большой,

Томились люди,

И тянулся каждый

За просветлевшею

Своей душой.

Недоброе

И пагубное руша,

В борении

Не становясь грубей,

Он вскидывал

Спасенные им души

И в зал бросал,

Как белых голубей.

Великие

Преодолев мученья,

Всей силою

Своих волшебных чар

Он победил.

И мир его встречал

Слезами

И восторгом

Очищенья.

Он вышел в ночь

Сказать свое спасибо

Громам,

Ветрам,

Луне золотобокой,

Сказать спасибо

Водам серебристым

И поклониться

Травам и цветам.

Он проходил

И говорил спасибо

Высоким звездам,

Что ему светили,

Косматым соснам,

Рыжим тропкам леса

И перелетным иволгам

В лесу.

А на заре,

Когда он возвращался

К своей Любви,

Раздав благодаренья,

У городских ворот

С ухмылкой мерзкой

Несправедливость

Встретила его.

— Ты зло хотел убить,—

Она сказала.—

Убей свою любимую сначала.

Любовь тебе, великий,

Изменила,

Тебя

Пустому сердцу предпочла.

Он был упрям

И сразу не поверил,

Все шел и шел.

Гонимый той же страстью,

Все шел и шел,

Пока лицо Измены

Не подступило вдруг

К его лицу.

Бетховен вздрогнул

И остановился,

Закрыл глаза

От горя и обиды

И, голову клоня

Перед судьбою,

Взревел,

Как бык,

Ударенный бичом.

И лоб его,

Досель не омраченный,

Тогда и рассекла

Кривая складка,

Что перешла потом

На белый мрамор

И сохранилась в камне

На века.

Убитый горем,

Он восстал из праха,

Тряхнул своей

Бетховенскою гривой,

Сжал побелевшие

От гнева губы

И стал опять

Похожим на бойца.

— Ты сгинешь, зло,—

Грозил ему Бетховен,

А вместе с ним

Грозил и всем порокам,—

Вы все–таки погибнете,

Пороки,

Умрете,—

Он сказал,—

В утробе зла!

Постыдные,

Сегодня вы живете

Лишь только потому,

Что я ошибся,

Лишь только потому,

Что в нетерпенье

Не соразмерил

Голоса стихий.

Людское зло

Я изгонял громами,

Людской порок

Я изгонял огнями,

Не догадавшись вовремя,

Что ими

И без того

Уже разбужен страх.

На этот раз

Начну совсем иначе,

Возьму в расчет

Совсем иные силы.

Я поступал

Как гневный небожитель,

А поступлю

Как скорбный человек.

На этот раз

Из всех звучаний мира

Все нежное

Возьму себе в подмогу,

И то,

Чего не сделал

Страхом кары,

Свершу любовью я

И красотой.

Закрылся он,

Подобно колдуну,

Что делает из трав

Настой целебный,

Призвал на помощь

Горести свои,

Чтоб силу дать

Страстям исповедальным.

Теперь он взял

От всех земных красот:

От птиц,

От зорь,

От всех цветов,

От речек —

Все чистое,

Все доброе, чему

В любви притворной

Люди поклонялись.

Все это взял он,

Как пчела нектар,

Как листья свет,

Как темный корень влагу.

Все это взял он

И соединил

Своей неутоленного

Печалью.

Соединив,

Разъял,

Как белый свет

На переливы радуг

Семицветных

Разъять способны

Капельки дождя,

Когда они

Встречаются с лучами.

Еще разъял —

И с нотного листа

Глядели знаки

Красоты дробимой.

Так нужно было,

Ибо красота

Лишь в чистом сердце

Станет неделимой.

— Да сгинет зло!—

Сказал себе Бетховен,

В зал поглядел

И пригрозил порокам:

— Вы все–таки погибнете,

Пороки,

Умрете вы

В самой утробе зла!

Он подал знак,

И в сутеми вечерней

Запели скрипки

И виолончели.

И повели,

Перемежая речи,

По горестным

Извилинам души

В тревожный мир

Исканий человечьих,

В тот новый мир,

Где не бывает лжи.

И юных повели,

И поседелых,

И павших всех,

И не успевших пасть —

За самые далекие пределы,

Где злое все

Утрачивает власть.

Они вели

К той милой,

Чистой,

Гордой,

К Возлюбленной,

Чье имя Красота,

Дойти к которой

По дороге горной

Всю жизнь мешала им

Недоброта.

И отреклись они

От жизни прошлой,

Порочной и корыстной,

В первый раз

Не от беды,

Не от обиды ложной

Заплакали,

Уже не пряча глаз.

Как дровосек

Со лбом разгоряченным,

Усталым жестом

Смахивая пот,

Он поклонился

Новообращенным

И вышел в ночь

Из городских ворот.

Он вышел в ночь

Сказать свое спасибо

Лесам,

Полям,

Создавшим человека,

И потому

Со дня его рожденья

Имеющим над ним

Большую власть.

— Я победил!—

Торжествовал Бетховен.

Я победил!—

В порыве благодарном

Упал на травы он,

Раскинул руки

И прошептал земле:

— Благодарю!

Земля молчала,

И молчали птицы,

Леса молчали,

И молчали реки.

— Что вы молчите?!—

Закричал Бетховен

И не услышал

Крика своего.

До сей поры

Он не был одиноким

Друзья ушли —

Любимая осталась,

Любимая ушла —

Была природа...

Теперь сама природа

Отреклась.

Когда он шел

Дорогою безмолвья,

Его опять

На перекрестке жизни

Уже беззвучным смехом

Повстречало

Убитое

И проклятое зло.

Бетховен побледнел,

Остановился,

Нахмурил лоб

Под гривой богоборца,

С глубин души

Призвал для битвы звуки

И тайным слухом

Он услышал их.

И победил

Сраженный победитель.

В борьбе со злом

Постиг он все законы.

Зло изощрялось

В хитрости,

В коварстве —

В искусстве добром

Изощрялся он.

И лоб его,

Отмеченный скорбями,

Еще не раз

Пересекали складки,

Что перешли потом

На белый мрамор

И сохранились в камне

На века.

1961

Библейский мотив

Жалуются девы:

Стало-де сложней

Для души и тела

Выбирать мужей.

Жалуются мужи,

Страхом сражены:

Дескать, стало хуже

С выбором жены.

Бог Адама выпорол

Не по той вине.

У Адама выбора

Не было в жене.

И у Евы в доме

Друга своего

Был Адам, а кроме -

Тоже никого.

Впрочем, два наива

Весь библейский срок

Жили бы счастливо -

Не вмешайся Бог.

Боюсь не смерти я...

Боюсь не смерти я.

Нет, нет!

И не предсмертного мученья,

Боюсь до смерти отлученья

От увлечений юных лет.

Не то боюсь,

Что жизнь утрачу,

Но без любви и без огня,

Боюсь того, что не заплачу,

Когда разлюбишь

Ты меня.

Не страшно,

Что приду к излому,

Что стану нем и недвижим.

Страшней всего

Всему живому

Вдруг сразу

Сделаться чужим!

* * *

Была любовь.

Была сомнений смута.

Надежды были.

Молодость была,

Да, молодость была,

Но почему–то

Она большого счастья

Не дала.

Она ушла,

Но слезы не прольются.

Ушла.

Иди.

И не зови трубя.

Нет, не хочу я

В молодость вернуться,

Вернуться к дням,

Где не было тебя.

* * *

Было все.

Всего нелепей

Заклинал ее: страшись!

Поклянись на белом хлебе,

Поклянись на белом снеге,

Синим небом

Поклянись!

Было все.

Всего нелепей

Клятв ее звучала страсть.

И клялась на белом хлебе,

И клялась на белом снеге,

Синевой небес

Клялась.

Потеряла клятва силу,

Потеряла клятва власть.

Поклялась и изменила,

Изменив,

Опять клялась.

* * *

В глазах твоих,

Чужих и злых,

В липучей тине дно,

Измена даже в помыслах

Измена все равно!

Душа моя

Восстанет вся,

Восстанет – стает снег.

Неверная, расстанемся,

Наверное, навек.

С незажитыми ранами

Уеду, бредя елями,

Лечить себя буранами,

Целить себя метелями!

* * *

В горячке

Выпил все отравы,

До самой горькой и хмельной.

Капризы и любви и славы

Уже не властны надо мной.

Еще душа не долюбила,

Еще до радостей горазд,

Но радостней того, что было,

Мне, знаю, жизнь уже не даст.

Случится, память потревожу, –

Тогда, повторов не терпя,

Начну бояться быть похожим

В любви на прежнего себя.

И радость встреч,

И провожанье

Под невысокое окно

Вдруг огорчит,

Как подражанье

Чему–то бывшему давно.

А слава?

Кто–то стал спесивей,

Кого–то в ней не узнаем.

Она была куда красивей

В воображении моем.

Я представлял себе, как знойно

Горит над чубом славы круг.

Она была моих достойна

Воображаемых заслуг.

Иному без нее тревожно,

А мне с давно пережитой

Спокойно,

Ибо все ничтожно

В сравнении

Со славой той.

Над глупым сердцем

Есть управа,

Над суетностью

Страж двойной.

Капризы и любви и славы

Уже не властны

Надо мной.

* * *

В наше счастье

Веры больше нету.

Мне обидно,

Что в чужом краю

Принял я за чистую монету

Легкую привязанность твою.

И не то мне жаль,

Что, пламенея,

Я тебя и нежил и ласкал.

Жаль мне то,

Что, от тебя пьянея,

Я своей любимой

Не искал.

Поглядеть бы

На любовь–потерю,

Тронуть кудри

Ласковой рукой...

В мире есть такая.

Я не верю,

Чтобы в мире

Не было такой.

Может, поздно?

В муках угрызений

Сердце бьется

В поисках порук.

В мире было столько

Потрясений,

Сколько было горестей...

А вдруг?..

Может быть,

В надежде тосковала,

Все ждала

И уставала ждать?..

Может, ей меня

Недоставало,

Чтобы жить

И в жизни устоять?..

Есть такая!

Каторжной работой

Сто каналов

К ней готов прорыть.

Если сердце

Бьется для кого–то,

Значит, этот кто–то

Должен быть.

* * *

В небесах

Монотонные песни разлук...

От пустынных полей,

От холодной земли

Улетают на юг,

Улетают на юг,

Улетают на юг журавли.

Если сердце устанет

Стучать для людей,

Если страсти во мне откипят,

Призову лебедей,

Попрошу лебедей —

Пусть мне осень мою

Протрубят.

1960–1961

* * *

В своей

Скитальческой судьбе

Я много думал о тебе.

Словами строгими,

Как в гимне,

Не помышляя о тепле,

Я думал:

Все пути легки мне,

Пока ты ходишь по земле.

Я думал,

Думаю и ныне,

Что справлюсь

С трудностью любой,

Пока мой разум не покинет

Надежда встретиться с тобой.

Я думаю:

Ничтожны муки,

И сколько ни пришло бы их, –

Пока приветливые руки

Касаться будут рук моих.

Но в эту ночь по Барабе

Такие ветры завывали,

Что даже мысли о тебе

Меня уже не согревали.

Застыли ивы в декабре...

И я под вой пурги истошный

Припал лицом

К рябой коре

Холодной ивы придорожной.

О, если бы она дала

В тот час утратившему силы

Хоть толику того тепла,

Которое в себе таила!..

В жестоком

Снежном мятеже,

Когда зарыться в снег охота,

Я замерзал – и глаз уже

Коснулась смертная дремота.

И ты пришла...

И в полусне

Ты все–таки пришла ко мне.

Сквозь непроглядную метель

Идти меня поторопила,

Сказав, что постлала постель

И печку в доме затопила.

И голос твой

Меня увлек...

Разгоряченного от бега

Ты привела на огонек

И растворилась

В хлопьях снега.

Словами строгими,

Как в гимне,

Не помышляя о тепле,

Я говорю:

Пути легки мне,

Пока ты ходишь по земле.

1950

В этом нет моей вины...

В этом

Нет моей вины,

И отчаиваться нечего.

У поэта нет жены,

У поэта только Женщина,

Только Женщина - да, да!-

Пусть простит мне жизнь убогая,

Только-только та одна,

Недоступная,

Далекая.

Только та,

Что темноту

Отгоняла светом вымысла,

Только та, что красоту

Из моих мечтаний вынесла.

Мой порыв ее вознес

Выше нашей повседневности,

Выше горя,

Выше слез,

Выше страха,

Выше ревности.

В ней

Все чудо,

Все мое.

Но тебя люблю ведь тоже я,

Потому что на нее

Ты немножечко похожая.

Вам, девушки, к семье идущим...

Вам, девушки,

К семье идущим,

Желал бы я

Из благ земных -

Детей, не слишком озорных,

Мужей, не очень много пьющих.

Весь город утопал в закате...

Весь город утопал в закате

Необычайной густоты.

Застежками на синем платье

Темнели невские мосты.

Без позолоченных уборов,

Забыв о боге вспомянуть,

Клонились головы соборов,

Чтоб на красавицу взглянуть.

Великий Петр,

Перед рекою

Вздымая дикого коня,

Грозил им медною рукою,

Осатанев: «Она - моя!»

Лишь я,

Уставший от исканий

И от мелодий, чуждых мне,

Без этих царских притязаний

Свой взгляд покоил на волне.

Катились волны еле-еле,

Но плеск их был притворно тих...

Вот так прошли,

Отшелестели

Все лучших девять лет моих.

И снова к ней душа стремится,

Как будто я в горячке дней

Забыл как следует проститься

С ушедшей юностью моей.

Не нарушая горькой думы,

Еще дремотней, чем волна,

В привычные для слуха шумы

Вплелась мелодия одна.

Родившись где-то за стеною,

Она, чуть слышимая мне,

Пришла как будто не за мною,

Бродила долго в стороне.

Сидел

И слушал и не слушал,

Но, как бывает только в снах,

Она вдруг захватила душу

И сердце понесла в руках.

Другие звуки налетели -

Как пленник шел я в их кругу,

И вот почудились метели,

Костры на голубом снегу.

И те костры, со мной блуждая,

Вели куда-то вдоль Невы...

Подъезд...

И здесь,

Чуть-чуть зевая,

Лежат египетские львы.

Я подошел,

Стою на месте,

И львы ленивые лежат.

Что - честь ее или бесчестье

Они, слепые, сторожат?

А было,

Я не сомневался,

Не отравлял мне душу яд,

Когда вот так же поднимался

К любимой

Девять лет назад.

Весь отдаваясь помыслу...

Весь отдаваясь помыслу,

Надежде на тебя,

По радуге,

Как по мосту,

Поднялся к солнцу я.

За красоту,

За радости,

За то, что счастье знал,

В порыве благодарности

Я солнце целовал.

* * *

Влюбленных шумно

Легок воз,

Зато любовь влюбленных тихо –

Как горе горькое без слез,

Как боль, болящая без крика.

Таюсь.

Молчу.

Боюсь наскучить.

Иным признанье – трын–трава.

Меня же долго будут мучить

В груди застрявшие слова.

Иной споет

И отпоется,

А у меня гудит душа,

И сердце тяжелее бьется,

Готовое для мятежа.

Восточный мотив

Я скажу: «Милая...»

Я скажу: «Милая!..»

Я скажу: «Милая!!»

Раз скажу «милая» –

Губы раскроются,

Два скажу «милая» –

Сердце раскроется,

Три скажу «милая» –

Душа распахнется.

Милая – сильное слово,

Милая – очень сильное слово,

Но слово «люблю» – сильней.

Шепну ей: «Люблю...» –

Сердце заколотится.

Скажу ей: «Люблю!..» –

Голова закружится.

Спою ей: «Люблю!!» –

Слезы выступят.

«Земля» – доброе слово,

Но оно для любви.

«Весна» – теплое слово,

Но оно для любви.

«Звезда» – дивное слово...

И оно для любви.

Все для любви:

И земля,

И весна,

И звезды.

Весь год

Трудилась вселенная,

Весь год хороводила,

Чтобы пришло

Великое противостояние

Наших сердец.

* * *

Вот попробуй

И душу вырази,

Если ночью,

И ночь не впрок,

У соседа

На строгой привязи

Плачем плачет

Малый щенок.

Отучают его

От радостей,

Приучают

В страхе ночей

К дикой злости,

К волчьей зубастости,

А щенок не поймет

Зачем.

Ты на злость

Его не натаскивай,

Ржавой цепью

Его не бей.

Я ведь знаю щенка,

Он ласковый,

Ищет дружбы

У всех людей.

Мой Варяг,

Это, брат, собачище,

Да и то не бывал

В цепях.

У меня собаки

В товарищах,

И щенки у меня

В друзьях.

Ночь холодная

Пасть раззявила.

Ты не плачь, щенок,—

Сам реву...

Я убью

Твоего хозяина,

Цепь железную

Разорву.

* * *

Все вижу.

Твой немой укор...

Ты смотришь,

Будто ждешь ответа:

Где живость,

Где горящий взор,

Где озарение поэта?

Глаза тусклы,

Почти что злы,

Как у пропойцы до загула.

О, ужас!

На плебейских скулах

Застыли желваков узлы.

Ты думала:

Неотразимый.

Ни в чем не знавшая потерь,

Ты думала,

Что я красивый.

Не отворачивайся.

Верь.

Красивы мы,

Светлей, чем зимы,

Иконописнее, чем Спас.

В том и беда,

Что мы красивы,

Когда никто

Не видит нас.

И кровь кипит,

Душа парит.

В ней, чуткой,

Все находит отклик.

Как у идущего на подвиг,

Лицо отвагою горит.

Но вот погасло вдохновенье,

И, к людям открывая дверь,

Мы вновь темны,

Мы снова тени

Самих себя...

Как я теперь.

* * *

Все равно

Нам с тобою не слиться,

Как сливаются вольные реки.

Ревновать буду часто и злиться,

Как ревнуют и злятся

Калеки.

Дорогая,

Волной серебристой

Мы, сойдясь, не покатимся оба.

Даже в речке, большой,

Но не быстрой,

Ты осталась бы речкой особой,

Беспокойной,

Всегда серебристой.

Но и тихие реки весною,

До краев наполняя излуки,

По долинам,

Дразня белизною,

Тянут к милым

Разливные руки...

Без тебя мне

И больно и грустно.

Навсегда расставаясь с тобою,

Я свое помелевшее русло

Берегами крутыми прикрою.

* * *

Всё речи да речи...

Молчи, фарисей!..

Никто не поверит,

Имея понятье,

Что дети родятся

От жарких речей,

От жарких речей,

А не жарких объятий.

Душа да душа!..

Замолчи ты, ханжа!

Мы тоже святые,

Но разве же худо,

Что к женам нас манит

Не только душа,

А женского тела

Горячее чудо.

Ты книжный,

Ты скучный.

Должно, не любя,

Тебя зачинали,

Когда заскучалось...

Все люди как люди,

И, кроме тебя,

Ошибок в природе

Еще не случалось.

* * *

Все чаще, чаще падаю,

Все чаще грудь болит.

Уже вино не радует.

А только тяжелит.

Любил и пил запальчиво

И разгадал давно,

Что женщины обманчивы,

Как сладкое вино.

А жизнь была не гладенькой,

Не чистеньким кювет.

Уже кому–то дяденька,

Уже кому–то дед.

Здесь новые возможности.

Но горько между тем,

Поскольку к новой должности

Я не готов совсем.

* * *

Всевещий ум пророка,

Я б заглянул

В грядущие года:

Куда меня,

Взметенная высоко,

Пригонит жизни

Быстрая волна?

Имел бы я

Магические призмы,

Я подсмотрел бы

Вопреки годам,

Что даст мне мир,

В который был я призван,

И что я сам

За это миру дам.

Хотя б на миг

Из тех далеких далей

Единый миг

Приблизился ко мне,

Чтобы понять,

Зачем меня призвали,

Что должен я

Исполнить на земле.

Второй огонь

Любовь горела,

А не тлела.

И все же, к радости моей,

Не до золы она сгорела,

Но, как береза,

До углей.

Она,

Ничем не оградима,

Перемежая страсть и гнев,

Вся изошла огнем и дымом

И вся распалась,

Почернев.

Погибла?

Нет.

Вернее прочих

Я знаю цену угольку

И каждый черный уголечек

В душе холодной берегу.

В моей душе,

Как в горне грубом,

Небесполезно им лежать.

Лишь только б огонек...

Да губы...

Да губы,

Чтобы подышать.

Не гибнут страсти.

Над враньем

Опять смеюсь.

Пусть не лукавят.

Любовь горит

Вторым огнем.

В таком огне

Железо плавят.

* * *

Высокой дружбой

Похвалюсь.

Мои друзья –

Поэты, зодчие,

Но все сильнее

К вам тянусь,

Мои товарищи

Рабочие.

Хвалюсь, –

Добра моя строка!

Но мысль одна

Бросает в холод:

Не разучилась бы рука

Держать при этом

Серп и молот.

* * *

Где плыву?

Куда причалю?

Ты не гнись,

Мое весло.

Не заметил,

Как печалью

Лодку в горе

Унесло.

А у горя,

Как у моря,

Волны черные дики.

И любовь,

Со мною в споре,

Погасила маяки.

Ты плыви,

Плыви далеко,

Спорь с туманом

Над волною.

И красива

И жестока,

Но жестока

Лишь со мною.

* * *

Где–то ходим,

Чем–то сердце студим,

Ищем сказку не в своей судьбе.

Лет с двенадцати пошел по людям

И в конце концов

Пришел к себе.

И всего на свете интересней

Стало то,

Что было от сохи...

Здравствуйте, покинутые песни!

Здравствуйте, забытые стихи!

1960–1961

* * *

Говорят,

Моя строка

Про любовь,

Что так горька,

Детям хуже яда...

Детям

Дайте Маршака,

А меня

Не надо.

Далекая

(поэма)

Права любви

Да будут святы.

Настроенный на этот лад

Все девять лет,

Я на десятый

Решил поехать в Ленинград.

Я поклонился Ленинграду

И предъявил законный иск

За девушку, что в дни блокады

Он отсылал в Новосибирск.

Скажу, в детали не вдаваясь,

Вам, ленинградцы, не в упрек,

Что я, и бедствуя и маясь,

Ее, красивую, сберег...

Шли дни.

Закончив подвиг ратный,

Еще горячий от огня,

Ваш город взял ее обратно,

Точнее - отнял у меня.

Мы можем боль нести годами

И все стерпеть,

Но иногда

Мы ссоримся и с городами,

Когда обидят города.

И вот

Над невскою волною,

Неподражаемо велик,

В час утренний

Передо мною

Предстал любви моей должник.

Еще тогда,

В перронной давке,

Он, хитрый, на моем пути

Поставил будочку Горсправки:

Мол, так легко ее найти.

И, отсылая к доброй даме,

Он знал, что та меня убьет

Обыкновенными словами:

«У нас такая не живет».

Мне объясняют осторожно...

Нет, нет! Не надо объяснять,

Что девушкам совсем не сложно

Свои фамилии менять.

Зашел я в первый переулок

И, глядя на дома, стою...

В какой из каменных шкатулок

Ты скрыл жемчужину свою?

Скажи, куда заставил деться,

Ответь мне, за какой стеной

Стучит загадочное сердце,

Так и не понятое мной?..

И слышу:

Из соседней улицы,

Где люди толпами снуют,

Рояль и скрипки, как союзницы,

Мне тихий голос подают.

Хотят судьбу мою улучшить,

Совет спасительный мне дать:

Ходить под окнами и слушать -

Она не может не играть.

* * *

До того,

Как средь множества прочих

На твоей появиться земле,

Мимо звезд, набегавших из ночи,

На стальном я летел корабле.

Наши сроки межзвездные кратки:

Там минута – здесь жизнь.

Не таю,

Лишь на время одной пересадки

Забежал я на землю твою.

Забежал,

У огня отогрелся

И так многое сделать хотел,

Но в глаза я твои загляделся

И успеть

Ничего не успел.

А меня уже –

Ты ведь не слышишь –

Мой корабль отдохнувший зовет;

Тише ветра,

Дыхания тише

Он сигналы свои подает.

И хочу я,

Согласно науке,

Чтобы ты уже с первого дня

Бесконечной

Последней разлуки

Улетевшим считала меня.

* * *

Долго

Поклонявшийся железу,

Сделавшийся пасмурней

И злей,

К людям не тянусь,

Тянусь я к лесу.

Мне в лесу

Отрадней и теплей.

Что–то чувствую

В себе больное...

Может быть, порывисто дыша,

Обо все железное, стальное

Иступилась чуткая душа.

Люди — судьи.

Что мне пользы в судьях?

А в лесу, повеселев умом,

Буду снова думать я о людях,

О любимой,

О себе самом.

Веруя,

Что путь еще не пройден,

Сяду в затененном уголке.

Стану свою душу на природе

Править,

Как на вечном оселке.

Другу

Не удивляйся,

Что умрешь.

Дивись тому,

Что ты живешь.

Дивись тому,

Что к сердцу близко

Однажды ночью голубой

Горячая упала искра

И стала на земле тобой.

Не скифом

И не печенегом,

Минуя сотни скорбных вех,

Ты сразу гордым человеком

Явился

В наш двадцатый век.

– Мы – люди.

Нас легко обидеть.–

Но ты подумал ли хоть раз,

Что я бы мог и не увидеть,

Мой друг,

Твоих печальных глаз?

Нас, гордых,

Жизнь не стала нежить,

Нам горький выдался посол.

Мы люди,

Нас легко утешить

Напоминаньем больших зол.

В любви,

В крови,

В огне боренья,

Со славой тех, кто первым пал,

Сменялись,

Гибли поколенья

За это все, что ты застал.

Все чудо:

Солнце, весны, зимы.

И звезды, и трава, и лес.

Все чудо!

И глаза любимой –

Две тайны

Двух земных чудес.

Да будь я камнем от рожденья,

Я б в жажде все одолевать

Прошел все муки превращенья,

Чтоб только

Человеком стать.

Не удивляйся,

Что умрешь.

Дивись тому,

Что ты живешь.

1948

Дружба

Закон у дружбы

Был всегда суров.

Ни жалости не зная,

Ни боязни,

За фальшь и скуку

Стихотворных строк

Мы предаем друг друга

Страшной казни.

Солгавшего

Легко предостеречь

От злой беды,

Еще, быть может, дальней.

Мы — как мечи,

А создается меч

Меж молотом,

Огнем

И наковальней.

Все в дружбе есть:

Огонь, чтоб согревать,

И молот есть,

Взлетающий упруго,

И наковальня,

Чтобы поддержать

При дружеском ударе

Сердце друга.

Так будем же

Крепить себя в огне,

От дружеских ударов

Закаляться,

А в смертный час

Спиной к спине

Мы станем, друг,

И будем драться.

1960–1961

Душе безысходной...

Душе безысходной,

Как будто весь мир сиротлив.

У моря сегодня

Какой-то печальный мотив.

Как будто тоскует

О верной,

О вечной любви,

Как будто толкует

О всех, кто остался в глуби.

О Черное море,

Зачем же о берег так бьешь?

О Черное море,

Тоскуя, не жертвы ли ждешь?

О Черное море,

Готов я к любому броску...

Неужто собою

Твою утолить мне тоску?

Прости меня, море,

Что медлю,

Что в мире тревог

Насытиться жизнью

Я, Черное море, не смог.

Печалью певучей

Над теми, кого не спасти,

О Черное море,

Не мучай,

Не мучай...

К любви отпусти!

Елена Прекрасная

Не верили,

Отмахивались:

Миф!

Но по дворцам,

По стенам, взятым с бою,

Давно доказано,

Что был правдив

Старик Гомер,

Воспевший гибель Трои.

Над нею, павшей,

Вечность протекла,

Землей укрыла

Рухнувшие стены.

Виновных нет.

И все–таки была

Всему виной

Прекрасная Елена.

Неоспоримы

Слезы,

Муки,

Беды,

Неоспорим

И бога Зевса пыл,

Когда торжественно

В купальню Леды

Он, женолюбец,

Лебедем приплыл.

И родилась Елена всеблагая.

Затмившая

Эгейскую зарю,

Доставшаяся в жены Менелаю,

Суровому спартанскому царю.

Где красота,

Там правота каприза,

А где любовь,

Там бой идет не зря.

Неоспорима

Молодость Париса,

Отнявшего Елену у царя.

Неоспоримо

Менелая сердце,

Стучавшее тараном у ворот.

Неоспоримо

Мужество ахейцев,

Поклявшихся

Не постригать бород.

А годы мимо...

Годы мимо,

Мимо...

В крушении

Приамовых дворцов

Неоспоримо все,

Но оспорима

Житейская

Забывчивость бойцов.

Пал Менелай

В печали и тоске.

Изъела корабли

Морская пена.

Состарилась

Прекрасная Елена.

Скорбела Пенелопа

Вдалеке.

За девять лет,

Приученные драться,

Копьем и дротиком

Вести бои,

Уже ахейцы

Стали оступаться

О клятвенные бороды свои.

В крови,

В скорбях,

В осадной суете

Они,

Вослед приплывшие под Трою

За юною,

За дивной красотою,

Успели позабыть о красоте.

И мы в бою,

И мы твердыни рушим!

Но, увлекаясь

Праведной борьбой,

Лишь одного хочу,

Чтоб наши души

Не отросли

Ахейской бородой.

1963

* * *

Если б

Богом я был,

То и знал бы,

Что творил

Женщину!

Если б

Скульптором стал,

Высек бы

Из белых скал

Женщину!

Если б

Краски мне дались,

Рисовала б

Моя кисть

Женщину!

Но

Не бывшую со мной

И не ставшую женой

Женщину!

Если сердце ошибется...

Если сердце ошибется,

Пусть его любовь накажет,

Но не верю я, чтоб сердце

Ошибалось хоть на миг...

Если разум ошибется,

Пусть его затмит измена,

Но не верю я, чтоб разум

Был плохим поводырем.

Почему, как Прометея,

И меня ты приковала,

Неужели я похитил

Пламень сердца твоего?!

* * *

Еще недавно нам вдвоем

Так хорошо и складно пелось.

Но вот гляжу в лицо твое

И думаю:

Куда все делось?

Но память прошлое хранит,

Душа моя к тебе стремится...

Так, вздрогнув,

Все еще летит

Убитая в полете птица.

* * *

Жизнь поэта

Не простая штука,

Если он страстями опален,

Жизнь поэта,

Да не жизнь, а мука,

Если он влюблен, –

А он влюблен.

Пошутил

Веселой эпиграммой,

Подмигнул звезде –

И мир разъят.

Вот уже ему

Семейной драмой,

Мировой трагедией

Грозят.

Милая моя,

Мы счастьем бредим

Большим,

Чем встречаем наяву.

В наших душах

Тысячи трагедий...

И еще одну

Переживу.

За позднюю вину...

За позднюю вину,

За то, что грудь остыла,

Того не прокляну,

Что прежде Счастьем было.

Пусть рана

Жжет в глуби,

Но все ж за эту рану

Я прошлое любви

Обкрадывать не стану.

Припомню те черты,

И сердце тронет жалость.

Кто виноват, что ты

Той, прежней,

Не осталась!

* * *

Зимний ветер,

Гигикни над елью,

Над сосной, где укрылся глухарь,

Закружи меня белой метелью,

Подними

И о землю ударь.

Сделай так, чтобы в снежные хоры

Голос рощи все время вплетал

Позабытую песню,

С которой

Я когда–то легко засыпал.

Песню матери,

Певшую в горе

О наказе купца,

Чтоб жена

К беспокойному синему морю

Не водила коня–бегуна.

«Он приказывал,

Он наказывал,

Не води коня на сине море,

На сине море,

На быстру реку.

А она его не послушалась,

Повела коня на сине море,

На е море,

На быстру реку...»

Мать споет

И сама прослезится.

Под старинную песню ее

Пусть засну я

И пусть мне приснится

Ускакавшее счастье мое.

1958–1960

* * *

Знакомо,

Как старинный сказ,

Уходят женщины от нас.

Они уходят

И уносят

Холодный блеск

Холодных глаз.

Была нежна

И влюблена,

Была так долго

Мной пьяна.

Так неужель

В ней не осталось

Ни капли

Моего вина?

Зачем любить?

Зачем гореть?

Зачем в глаза

Другой глядеть?

Увы! Уму непостижимы

Две тайны:

Женщина и смерть!

* * *

И мороз,

И снег бескрайний.

На стекле, прикрыв закат,

Зарождается из тайны

Белый,

Белый,

Белый сад.

Все бело,

Как в дни цветенья:

Ветви, листья и трава.

Нежные до изумленья

Зачинаются слова.

Слышу

Птичье щебетанье,

Вижу белых гроздьев дрожь.

Только знаю,

На свиданье

В этот сад

Ты не придешь.

* * *

Измаянная тишиной,

Мысль за тобою гонится.

За радость ночи

Той,

Одной,

Плачу

Сплошной бессонницей.

За страсть,

Сжигавшую дотла,

Я б согласился с карою,

Что узаконена была

Царицею Тамарою.

Счастливец

Много ли терял,

Когда от стона светлого

С ее груди

Летел в Дарьял,

Уже ко стону

Смертному.

И знал он,

Брошенный на дно,

Что после расставания

Его убили б все равно

Потом

Воспоминания.

Не длил бы я

Постылых дней,

Когда бы не иллюзия,

Что ты нежней,

Что ты умней,

Добрей царицы Грузии.

* * *

Как в чаще,

В юности тревожной,

Не глядя слишком далеко,

О жизни думается сложно,

А совершается легко.

Зато теперь,

Как в старой роще,

Просторней стало и видней.

О жизни думается проще,

А совершается трудней.

* * *

Как второе пришествие,

Как сто крыльев на взлете,

О веселое сумасшествие

Торжествующей плоти!..

Нежность

До первозданного

Побледнения лика,

До глухого, гортанного

Лебединого клика.

И восторг

До отчаянья,

До высокого очень,

До немого молчания,

До безмолвия ночи.

Лебедь

Крылья разбросила,

Замедляя движенье...

Как на заводи озера,

Ты – мое отраженье.

* * *

Как наяву точь–в–точь,

Шальное сердце билось.

Подряд из ночи в ночь

Ты, грешная, мне снилась.

Шептала: «Помолчи!..

Не предавай огласке...»

И были горячи

Неистовые ласки.

Но взял я не свое.

Под ласками моими

Чужое, не мое

Ты повторяла имя.

Я скованный лежал,

Стыдясь тебя коснуться,

Как будто крепко спал

И не хотел проснуться.

* * *

Как случилось,

Не заметил,

Что в тебя я так влюбился,

Как случилось,

Что, целуя,

Оторваться не могу!..

Как случилось, дорогая,

Что ты стала всех дороже,

Как случилось, что другая

Потеряла красоту!..

* * *

Как умру,

Мое забудь ты имя.

После ласк

В полночной тишине

С лучшими, чем я...

Да, да, с другими

Говорить не надо обо мне.

Жены о мужьях,

Чтоб стыд утишить,

Нежно говорят, других любя.

Мне,

Когда случалось это слышать,

Больно было так,

Как за себя.

Если спросят,

Что так мало жил я,

Ты в своем ответе не таи

То, что я страдания чужие

Принимал все время,

Как свои.

Как хорошо, что за крутыми...

Как хорошо,

Что за крутыми

За гребнями

Далеких гор

Меня, забытого другими,

Ты вспоминаешь

До сих пор!

О, вспоминай!

В строках послушных

О нежных чувствах

Святословь.

Люби меня!

Средь равнодушных

Мне так нужна

Твоя любовь!

Бывало часто,

С жизнью споря,

Слабел я, горе затаив,

Мне чудились

В минуты горя

Цыганские глаза твои.

И было в них

Так много света,

Огня, как в золотом вине.

Как хорошо,

Что где-то, где-то

Ты вспоминаешь

Обо мне!

Как цветы на заре...

Как цветы на заре,

Так и люди в любви хорошеют.

Неразгаданный взгляд

Мое вольное сердце потряс.

Руки пьяно, как хмель,

Оплели мою гордую шею,

И глаза почему-то

Нельзя оторвать мне От глаз.

Все гляжу и гляжу -

И никак не могу наглядеться.

Так в причудливом мире

Робеет душа новичка.

Вижу робость и зов,

Вижу юность и детство,

Опрокинутый мир,

Отраженный

В огромных зрачках.

Все гляжу и гляжу,

Оторваться не в силах

От веселых-веселых,

Бесовских во плясе кудрей,

От бесстыдно зовущих,

От страстно и сладостно милых:

Милых губ, Милых глаз

И летящих бровей.

Ну люби!

Ну люби!

От любви

Никуда нам не деться.

Ну люби же, люби!..

Я давно этой радости ждал.

Мы одни. Никого.

Убежало стыдливое детство.

Страх метался в заре

И за краем земли пропадал.

* * *

Когда в печи

Большого дома

В рождественские холода

Горит ячменная солома,

А не дрова горят,

Тогда

Истопникам

Не счесть терзаний.

Чтоб стало в доме том теплей,

Вгоняют в мыло лошадей,

Рвут хомуты,

Ломают сани.

Все чаще, милая,

Все чаще

Прошу тепла,

Прошу огня...

Так, может быть,

Не настоящей

Любовью греешь ты меня?

* * *

Когда влюбляются титаны,

То начинаются раздоры, –

Они волнуют океаны

И рушат каменные горы.

Они, глашатаи эпохи,

Дерзнувшие попрать законы, –

Вздохнут, и пагубные вздохи

Опасны людям, как циклоны.

Бывает –

Падают титаны,

Но долго не смолкает слава:

Их раны – дымные вулканы,

А кровь их – огненная лава.

Костер

Что такое костер?

Я отвечу вам

Просто и прямо:

Без огня –

Это куча

Отжившего хлама.

Это тлен тальника,

Что подмыло весною.

Это стебель цветка,

Отпылавшего в зное.

Это дуба листы,

Что висят до мороза.

И виток бересты

Отшумевшей березы.

И пенечек с трухой,

Что неспешно затлеет.

И подсолнух сухой

С перекрученной шеей.

То, что взгляду далось,

Было в сумерки взято.

На костре собралось

Все, что жило когда–то...

Что такое костер?

Это добрый

Высокий огонь.

Протяни к нему руки,

Обнявши ладонью ладонь,

И присядь

И побудь,

Чтобы вдоволь погреться.

Грейся, но не забудь

Ты к огню приглядеться.

Если б не было тьмы,

Ты увидел бы проще:

Дым похож на дымы

Зеленеющей рощи.

Легкий дым уже густ,

И над ним, как бывало,

Вспыхнет розовый куст

Тальника–краснотала.

А потом из дымка,

Что опять озарится,

Алый выплеск цветка

Над костром повторится.

Закурчавится дым,

Закружится, завьется...

Вдруг подсолнух над ним

Зацветет, засмеется.

Постоит,

Подождет

Солнце, спящее где–то,

И опять упадет,

Не дождавшись рассвета.

Что такое костер,

Осветивший ночные кусты?

Это час воскресенья

Былой красоты.

1964

Красивым

Люблю красивых...

Жизнь их,

Быт их,

Глаза,

Улыбку,

Добрый смех

Воспринимаю как открытье

Наиглавнейшее из всех.

В них все:

И ум,

И обаянье,

И гордый жест,

И поступь их —

Мне явится как оправданье

Всех мук моих,

Всех слез моих.

Зачем прекрасными чертами

Так полно каждый наделен?

Красивые,

Они за нами

Пришли

Из будущих времен.

* * *

Кто б жизнь мою

Окинул оком

И кто бы догадался сам,

Что я стою живым упреком

Несправедливым небесам.

И кто бы проявил участье,

Постигнув главное одно:

За что рожденному для счастья

Любви и счастья не дано?..

* * *

Куда я – такой,

Кому я – такой,

От горькой любви

Потерявший покой?

И взгляд мой безумен,

И вид мой ужасен.

Спокойным и тихим

Я просто опасен.

Опасен я тем,

Что мечтой увлекаю,

Что страстью своей

На любовь обрекаю,

Что делом и словом

Творю поневоле

В любви не согласных

На малую долю.

Kуда я – такой?

Кому я – такой?

Ландыши

Ларе

Девочка кричала

В толпе шумливой:

– Ландыши! Ландыши!–

Взял букетик, подал любимой.

– На! Дыши!

Залюбовалась букетом белесым,

Лучшим из моих подношений.

– Пахнут, – сказала, –

И лугом, и лесом,

И холодком

Наших с тобой отношений.

Я об этом подумал тоже

И, подумав, взгрустнул от души.

А девочка кричала,

Кричала прохожим:

– Ландыши! Ландыши!

Лицо тоскою выбелю...

Лицо тоскою выбелю,

Приду к тебе

Тебя

Любить, как перед гибелью

До слез,

До забытья,

До бреда,

До сожжения

В судьбе, а не в игре,

До чуда воскрешения.

* * *

Лучше сразу бы сказала злое,

Чем расстраивать обиняком.

Я тебя ловлю на каждом слове

И на каждом вздохе о другом.

Глупые,

Смешные подозренья!

Но когда сомнение не спит,

Каждое твое разуверенье

Только лишний повод для обид.

И когда

Всем сердцем негодую

И от боли чуть ли не кричу,

Все же ты не думай,

Что ревную...

Просто я тебя, мою родную,

В жалком свете

Видеть не хочу.

Любил, как сон, прелестную...

Любил,

Как сон,

Прелестную,

С мечтой

И грустью в облике,

Любил полунебесную,

Стоящую на облаке.

Не видел,

Как менялася

С бедою неутешною,

Не видел,

Как спускалася

С небес

На землю грешную.

Не тихою,

Не слабою,

Но рано песню спевшую,

Увидел просто бабою,

Уже отяжелевшую.

Такая

И встречается,

Такая мне и любится.

Мой вкус

Перемещается

От Рафаэля

К Рубенсу.

Любит совесть?..

Любит совесть?

Нам не в новость

Доброта людей таких.

Негодяи любят совесть,

Когда совесть - У других.

Любка–Любочка

Утром – Любкой,

Ночью – Любочкой...

Отряхнув с души золу,

С виноватою улыбочкой

Проходила по селу.

Шла неспешно,

Будто с ведрами,

Выводя за шагом шаг,

И покачивала бедрами

По привычке,

Просто так.

Обзывали Любку шлюхою

Злые женщины порой.

Начинали слово буквою

Из алфавита второй.

Мужики с недоброй шуточкой

Свой дневной вершили суд.

Шла и знала:

Ночью Любочкой,

Утром Любкой назовут...

Шла отпетая, небрежная,

Под лузгу недобрых ляс,

Всю себя, нахально грешную,

Выставляла

Напоказ.

Отметая ночи ложные,

На меже вблизи села,

На другие непохожая

Ночь у Любочки была.

В играх звездного свечения,

С перепевом петухов

Ночь любви и очищения

Ото всех былых грехов.

Ночь, не сделавшая просева,

Ночь, не вспомнившая зла.

Ничего с души не сбросила,

Все с собою понесла.

Тихо, полная смирения,

Понесла в рассветный дым

Новое сердцебиение

Рядом,

Рядом со своим.

Сын приспел.

Нужны и метрики.

Вот, припав теплом к теплу,

С белым ситцевым конвертиком

Мать ступала по селу.

Мать ступала.

В знак прощения

Приподняли старики

Троеперстно, как крещение,

Лаковые козырьки.

Мать ступала.

И глумливые

Смолкли бабы у дверей,

Даже самые ревнивые

Стали к Любочке добрей.

Эти добрые и дружные

В мальчике

Из доброты

Все простили б,

Даже мужние,

Даже мужние черты...

Шла,

Впервые некоримая,

И несла, забывши все,

На судах неоспоримое

Оправдание свое.

Любовь и хлеб

Через улицу,

Через будни,

В нежных чувствах

Не сразу понятый,

Добрый хлеб

Под названьем «спутник»

Несу на руке приподнятой.

Скажут:

Хлеб — избитая тема.

Я иду и смеюсь над такими,

И несу домой каравай, как поэму,

Созданную сибиряками,

Земляками моими.

Этим румяным,

Этим горячим,

Пахнущим так заманчиво,

Этим хлебом труд мой оплачен.

Песня моя оплачена.

Но даже самую лучшую песню,

Самую звонкую и земную,

С сухарем в купоросной плесени,

Не стыдясь, зарифмую.

Хлеб несу!..

Поделюсь с женою,

Не скупясь на слова хвалебные.

И припомнится детство мое ржаное,

Юность моя бесхлебная.

С лебедою,

С трухою всякою

Ел «тошнотник» с корочкой тусклой.

А если встречалась булочка мягкая,

То она уже

Называлась французской.

Хлеб несу!..

Удивляются, вижу,

Даже только что евшие

С белого блюда.

Но стоило мне приподнять его

Чуть повыше,

И все увидели чудо.

Сразу пришло

Давно знакомое:

Поле и молодость

С днями непраздными.

Сладко запахло старой соломою,

Мятой–травой

И цветами разными.

И увиделось, как воочью:

И косьба,

И стогов метание,

И межа, бегущая к ночи,

И на меже

С любимой свидание.

Любовь и хлеб —

Извечные темы.

Славя хлеб, как любимой имя,

Несу домой, приподняв его,

Как поэму,

Созданную сибиряками,

Земляками моими.

1958–1960

Любовь к тебе...

Любовь к тебе,

Стыдясь, не спрячу.

Что ж, если сможешь - отбери!

Своей поэзии незрячей

Я брал тебя в поводыри.

Но незаслуженной обиде

Теперь надолго в сердце тлеть.

Я так хотел тебя увидеть,

Что смог и без тебя прозреть.

Но долог путь,

Тоска сильнее,-

Кто знает, может, до седин...

Мне будет без тебя труднее,

Пойми!..

Ведь я пойду один.

Иду с надеждою на встречу...

В мое лицо,

В глаза,

Как в цель,

Стреляя белою картечью,

Метет,

Метет,

Метет метель...

А вдруг придешь

И встанешь близко,

Уже спокойна и тиха,

Как равнодушная приписка

К моим взволнованным стихам.

* * *

Любовь мне –

Как блистание

Звезды над миром зла.

Любовь мне –

Как признание

На добрые дела.

Чтоб мир

Отмылся дочиста,

Душа тревогу бьет.

Любовь мне –

Как пророчество,

Зовущее вперед.

Любовь –

Как жажда истины,

Как право есть и пить.

Я, может быть,

Единственный,

Умеющий любить.

Матери

Есть такой порыв неодолимый,

Когда все высокой страстью дышит.

Пишет сын стихи своей любимой,

Только писем

Он тебе не пишет.

Не писать же в них,

Что не на шутку,

Как отец кулачный бой и пьянку,

Полюбил он, вопреки рассудку

Легкую, как ветер,

Москвитянку.

Вся она

Сплошное заблужденье.

Нужно – до чего невероятно!–

Возвратиться с ней

К ее рожденью,

А потом

Вести ее обратно.

Верю я,

Что люди очень скоро

Подобреют в мудрости глубокой,

Но любовь, как яблоко раздора,

Навсегда останется

Жестокой.

Ты прости,

Совсем небоязливым

Прикоснулся я

К такому стану

И такому сердцу,

Что счастливым

Никогда, наверно,

Я не стану.

* * *

Милая моя, милая, –

Милому вымолить мало.

Какой неземною силою

Ты меня приковала?

Милая моя, скрытная,

Кто тебе дал, по грешности,

Эти глаза магнитные

И руки нежнее нежности?

Если из них, любимая,

Будет петля устроена,

Сделай, чтоб жизнь моя

Была ее удостоена.

Шею мою,

Не спеша,

Сдави

Так, чтоб, слабея силою,

Видел я долго глаза твои,

Губы твои, любимая.

Глядя в очи остылые,

Смейся, смейся...

Не бойся!..

Пусть подумают, милая,

Что мы оба смеемся.

Милый друг, хочу сказать...

Милый друг,

Хочу сказать,

Чтобы знал ты наперед:

Радость надо нам искать,

А печаль Сама найдет.

* * *

Мне говорят: пиши!..

Твердят: пиши!..

Писать бы рад,

Но, забывая дело,

Сижу пустой,

Как будто из души

В потемках

Что–то вынуто,

Что пело.

Быть может,

Вовсе не желая зла,

Моей любви

Доверчивую пташку

Себе на память

Женщина взяла,

Когда я спал

С душою нараспашку.

А если женщина

Здесь ни при чем?

А если...

Если

В небесах плутавшим

Душа убита атомным лучом,

Совсем случайно

На нее упавшим?

Не в том загадка:

Петь или не петь,—

А жить или не жить!..

Разгадка, где ты?

Ведь есть

Четыре стороны у света,

На все четыре

Надо поглядеть.

Все оглядеть:

И Запад и Восток,

Но отыскать

Первопричину боли,

Чтобы в душе,

Как на бесплодном поле,

Высокой мысли

Выходить росток.

Мне житейская мудрость...

Мне житейская мудрость

Известна давно:

Грусть и боль -

Это сестры незнанья.

Когда сердце

Всему вопреки влюблено,

А в ответ

И надежды любви не дано,

Вместо радости -

Только страданье.

Голос разума

Сердцу умолкнуть велел.

Не сержусь,

Что с тобою разняли.

Благодарен за то,

Что ты есть на земле,

Знал я то,

Что другие не знали.

Сердце было

Случайной улыбкой пьяно.

Счастье жду

Терпеливо опять я.

Когда ты на земле,

То возможно оно.

Ясным утром

Не веришь, что было темно,

Что у ночи

Мы были в объятьях.

Разум сердцу внушал:

Эту ночь не пройти,

Она землю

Кругом охватила.

Благодарен за то,

Что на трудном пути

Ты недолго,

Но ярко светила.

* * *

Мне казалось,

Что ты молода,

Что тебя

Не коснулись года.

Помнишь,

Был я не хилой породы,

Но обветрил,

И, видишь, – седой.

Ты лишь в памяти

Все эти годы

Оставалась

Еще молодой.

Да, лишь память

В заветном извиве,

Как солдат

На бессменном посту,

С каждым годом

Нежней и ревнивей

Охраняла

Твою красоту.

Запоздалая встреча убила,

И надежде

И вере назло,

То, что память моя

Сохранила,

То, что сердце мое

Сберегло.

* * *

Мне рваные брюки

Сегодня приснились,

Взгрустнул я: заплата нужна.

Но Муза тогда надо мной наклонилась,

И вот что сказала она:

«Ты молод,

И помощь мою не отбрасывай.

За всех вас болея душой,

Я брюки чинила поэту Некрасову

И опыт имею большой.

Не каждому

С песнями жить припеваючи,

Не каждому – море любви.

Некрасов был гений,

А ты начинающий...

Терпи, мой хороший, терпи!»

* * *

Мой друг,

Вгоняй в строку,

Что отошло,

Что стало.

Мы на своем веку

Повидели немало.

Минула

Бед гора,

Минули муки встреч.

Пора, мой друг, пора

Других предостеречь.

1960–1961

* * *

Мой знакомый,

Захмелевши, тужит:

Говорит,

Что человек

Стал хуже.

Говорит,

Что против жизни прежней,

Той, еще не брошенной в разбег,

Человек стал

Несравненно грешней,

Стал порочней

Новый человек.

Морщась,

Заключает он устало:

— Страха божьего

В душе не стало.

Страх ему?!

Да пропади он прахом!

Средь людей,

Не знающих оков,

Праведность,

Внушаемая страхом,

Во сто крат

Позорнее грехов.

Так легко

Дойди до разделенья:

Бог — одним,

Другим — товарищ Ленин.

А ведь помню,

До большой удачи

В службе,

В дружбе

И в других делах,

До машины,

До богатой дачи

Был ему не нужен

Божий страх.

Видно, хочет он,

Чтоб божьи страхи

Выполняли роль

Цепной собаки.

Молодая береза совсем не белая...

Молодая береза совсем не белая,

Белой береза бывает зрелая.

Та не рябина, что днями поздними

Птиц не поманит красными гроздьями.

Та не девушка, не красавица,

Если никто на нее не зарится.

Моя любовь давно в годах...

Моя любовь

Давно в годах.

Как яблоня на горке

В отяжеляющих плодах

Нуждается

В подпорке.

Мы с нею повстречались вновь...

Мы с нею

Повстречались вновь,

Но легкомысленная женщина

Забыла, что ее любовь

Была мне

В юности обещана.

Лишь разговор -

И вновь прощанье.

Глаза лукавые цветут

Все тем же

Милым обещаньем,

Которого три года ждут.

* * *

Мы с тобой

Немного пробежали.

В быстром беге

Мог ли думать я,

Что меня

Украдкою ужалит

Злая

Подколодная змея!

Под какой

Колодиной лежала?

Сколько лет

Таилась, стерегла?

Нет,

Ты только выщерила жало,

А ужалить в сердце

Не смогла.

* * *

Мы спорили

0 смысле красоты,

И он сказал с наивностью младенца:

– Я за искусство левое. А ты?

– За левое...

Но не левее сердца.

1956

На меня удивленно глядит...

На меня удивленно глядит

Глазами широкими,

Будто знала, что был я убит,

Будто знала, что был я зарыт,

И, как многие многими,

Был за давностью ею забыт.

С огоньками-зарничками

Вижу те же глаза и не те...

Будто кто-то шалит в темноте

Отсыревшими спичками.

Как прежде, при встрече

К груди не прижат.

Вот и рядом, а так далека!..

И губы дрожат,

И ресницы дрожат,

И дрожит золотая серьга...

Даже соболя

Тронула легкая дрожь:

На плечах удержаться не мог.

На огонь потухающий

Был он похож,

Чуть заметный сквозь сизый дымок.

Предо мной

Распахнулась сибирская даль,

Где мне встретилось горе мое,

Мне припомнилась

Старая-старая шаль,

Согревавшая плечи ее.

Образ тот

На тяжелом стальном полотне

Девять лет я алмазом врезал.

А она:

Дескать, кто вам сказал обо мне?..

Кроме сердца,

Никто не сказал!..

Удивляешься?

Полно!

С любовью моей

Было просто тебя подстеречь.

Так охотник

По следу прошел соболей,

Что твоих удостоены плеч.

...Представь себе, в глуши лесов

Нет соболиных адресов.

Там соболь по снегу петляет,

Потом, глядишь, найдет дупло.

И если только в нем тепло,

Он прячется и отдыхает.

Охотнику не шлет он весть

Ни прямо почтой, ни окольно...

Охотник знает: соболь есть -

И этого уже довольно.

И ест охотник на бегу,

И засыпает на снегу.

Зверь то внизу,

То в темной кроне

Среди разлапистых ветвей...

В тяжелом поиске, в погоне

Проходит много-много дней...

Когда усталый зверь в пути

Между корягами забьется,

Охотник ставит сеть.

К сети

Подвешивает колокольца.

Трещит мороз, и снег идет.

Охотник ждет, и соболь ждет.

Ночь...

Зверю мнится: нет засад...

И раздается звон, похожий

На тот, что полчаса назад

Вдруг зазвенел

В твоей прихожей.

Охотник тот настойчив был,

Чтобы твои украсить плечи...

А он тебя ведь не любил

И не мечтал, как я, о встрече.

Ему от чьей-то красоты

Ни сладко не было, ни больно.

Я знал, что в Ленинграде ты, -

И этого уже довольно.

На разлуке, на муке стою...

На разлуке,

На муке стою...

Вот и все.

Вот и время проститься.

И целую я руку твою,

Как крыло

Улетающей птицы...

На трамвайной дороге плакат...

На трамвайной дороге плакат:

«Осторожнее - листопад!»

Опадают

И скверы и рощи,

Мокнут листья

В дождливой тоске.

Что трамваю!

Душе моей проще

Поскользнуться

На желтом листке.

Под стальные

Трамвайные оси,

На холодную гладь колеи,

Точно так же вот

Каждую осень

Опадали надежды мои.

А по веснам,

Похожим на юность,

Когда солнце

Ласкало и жгло,

Сколько старых надежд

Не вернулось,

Сколько новых надежд

Не пришло!

И, тревоги уже

Не скрывая,

Повторяю немножко не в лад

Те слова,

Что прочел из трамвая:

«Осторожно, душа,- листопад!»

* * *

Сопротивляясь темной силе...

Сопротивляясь темной силе,

Ее жестокости тупой,

Мы друг за друга заплатили

Ценою слишком дорогой.

Шли,

Не искали, где полегче.

Того, что взяли, не спасли.

Шли долго, и до нашей встречи

Мы юности

Не донесли.

Дорога та

Полжизни длилась.

Она такой глухой была,

Что терпеливая наивность

Отстала

И не догнала.

В любви попутной

Спозаранку

Забылась где-то чистота,

И горделивую осанку

Сменила

Просто прямота.

Бывало,

Что слабели силы,

Когда шагали через боль,

Оглядываясь на могилы

Тех, с кем делили

Хлеб и соль.

И все потери,

Все утраты,

Все, что лишь в памяти таю,

Мы жизни отдали в уплату

За позднюю любовь свою.

Не говори,

Что отлюбили,

Что сердцу

Время на покой.

Мы друг за друга заплатили

Ценою слишком дорогой.

Второй огонь

Любовь горела,

А не тлела.

И все же, к радости моей,

Не до золы она сгорела,

Но, как береза,

До углей.

Она,

Ничем не оградима,

Перемежая страсть и гнев,

Вся изошла огнем и дымом

И вся распалась,

Почернев.

Погибла?

Нет.

Вернее прочих

Я знаю цену угольку

И каждый черный уголечек

В душе холодной берегу.

В моей душе,

Как в горне грубом,

Небесполезно им лежать.

Лишь только б огонек...

Да губы...

Да губы,

Чтобы подышать.

Не гибнут страсти.

Над враньем

Опять смеюсь.

Пусть не лукавят.

Любовь горит

Вторым огнем.

В таком огне

Железо плавят.

На утренней заре...

На утренней заре...

Скажи, мое сердце,

Кому ты верно?

Зачем я от каждой пьянею?

Ответь, почему дорогое вино

Сберечь для одной

Не умею?

По нашему краю

Красавиц не счесть,

Но сердце, вперед увлекая,

Стучит и стучит:

«У меня уже есть

Другая,

Другая,

Другая...»

Молчи.

Не хочу я твой призрак ласкать,

Вздыхать без надежд и отрады.

А сердце все гонит:

Мол, надо искать.

И я соглашаюсь,

Что - надо!

Веди меня, сердце,

Скорее веди,

Иначе разлука измает.

Так маленький деспот

В немалой груди

Любовью моей управляет.

Нас развела ее несмелость...

Нас развела

Ее несмелость.

Когда весь мир

Стонал в огне

И содрогался,

Так хотелось,

Чтоб кто-то

Думал обо мне.

О, равнодушье!

Пусть измает,

Но если тело

К телу вплоть,

То плоть твоя

Сама признает

Мою тоскующую Плоть.

Молил:

«Останься!»

Сердце стыло,

В крови гудел

Девятый вал.

Я заклинал

Рожденьем сына,

Землей и Небом

Заклинал.

Пусть будут

Муки и лишенья,

Пусть судят

Лживые уста.

Бог тоже шел

На прогрешенье

В рожденье

Своего Христа.

Роди мне сына!

Сны пророчат

Величие земле моей.

Мой сын на Небо

Не захочет,

Он вечно

Будет верен ей.

Он будет верен

Вере павших,

Своею смертью

Смерть поправших,

Он будет верен

Славе их

И верен

Чаяньям живых.

Просил,

Но умирало слово,

Исторгнутое из груди.

Вымаливал:

«Роди такого.

Ты можешь,

Ты должна.

Роди!»

Смысл

До жестокости суровый

Она в ответ

Вложила свой:

«Я вижу,

Как страдают вдовы.

Мне, милый,

Страшно стать вдовой».

Расстались мы,

И я не очень

Ее, пугливую, виню.

С тех пор

Среди достоинств прочих

В любви

Я мужество ценю.

Знакомо,

Как старинный сказ,

Уходят женщины от нас.

Они уходят

И уносят

Холодный блеск

Холодных глаз.

Была нежна

И влюблена,

Была так долго

Мной пьяна.

Так неужель

В ней не осталось

Ни капли

Моего вина?

Зачем любить?

Зачем гореть?

Зачем в глаза

Другой глядеть?

Увы! Уму непостижимы

Две тайны:

Женщина и смерть!

* * *

Наше время такое:

Живем от борьбы

До борьбы.

Мы не знаем покоя,—

То в поту.

То в крови наши лбы.

Ну, а если

Нам до ста

Не придется дожить,

Значит, было не просто

В мире

Первыми быть.

* * *

Не бойтесь гневных,

Бойтесь добреньких;

Не бойтесь скорбных,

Бойтесь скорбненьких.

Несчастненькие

Им под стать.

Всегда с глазами смутно–красными,

Чтоб никому не помогать,

Они прикинутся несчастными.

Заметив

Слезный блеск в зрачках,

Не доверяйте им

Ни чуточку...

Я, попадавший к ним на удочку,

Порвал все губы

На крючках.

Не в памяти - в сердце осталось...

Не в памяти -

В сердце осталось,

А в нем

Только с ним и умрет,

Как в юности ранней мечталось

О милой - какая придет?

Мечтал я

На раннем покосе:

По травам,

По синим цветам

Придет, мое сердце попросит,

И я свое сердце отдам.

Косили мы луг,

Откосили,

Копешки сметали в стога.

Никто не пришел на луга -

И сердце мое

Не спросили.

Не за слезы ли...

Не за слезы ли,

Что лила,

Меня женщина

Прокляла...

Телефон звонил оголтело,

Будто колокол с каланчи.

«Проклинаю вас!» - долетело,

И все смолкло в глухой ночи.

Засмеялся.

Заснуть бы снова,

Дикий выкрик,

Как сон, заспать,

Только стало ночное слово

Странной тяжестью обрастать.

Есть слова,

Они роковые,

Когда люди их говорят,

В них на сроки все вековые

Отлагается жизни яд.

Смысл их древний бывает жуток,

Злая магия, входит в дых.

С ними, темными, не до шуток.

Кто ж мне бросил

Одно из них?

Мне казалось,

Мои объятья

Ни одну не сделали злей.

Но я проклят, и то проклятье

С каждым годом все тяжелей.

Все сильнее догадки мают,

Все труднее избыть мне их:

Посторонних не проклинают,

Отверженьем не бьют чужих.

Не за слезы ли,

Что лила,

Меня женщина

Прокляла...

Не затем я горячее сердце ковал...

Не затем я

Горячее сердце ковал,

Не затем я покоя

Ему не давал,

Не затем я поил его

Горькой отравой,

Чтобы стало оно

Для кого-то забавой...

Я надеждой,

Как молотом,

По сердцу бил,

Я ковал свое сердце

Для вечной любви,

Чтобы билось не пульсом,

А праздничным звоном,

Чтобы знали, что значит

Быть сердцу влюбленным,

Чтоб Звездана,

Тоскуя в краях неземных,

Услыхала набаты

Моих позывных...

Вот зачем

Я ковал свое сердце!

* * *

Не знаю, как вы,

Но случалось со мной,

Что вспомню ее и краснею.

Давно это было.

За партой одной

Три года сидели мы с нею.

Был мягок,

Был тонок волос ее лен,

Простую лишь знавший укладку.

Скажу откровенно,

Что был я влюблен

До крайности в каждую прядку.

Но ей

Ничего я тогда не сказал,

И, чтоб не казаться беднягой,

Уехал в деревню и землю пахал

Простою двуконною тягой.

Пьянила земля,

И тепла и черна,

Смутила хмельное сознанье,

И в город, где стала учиться она,

Мое полетело признанье.

С надеждою

Ждал я от милой ответ,

Предавшись фантазии яркой.

Однажды мне подали синий конверт

С огромной красивою маркой.

Читать побежал

В молодой березняк,

Где часто бродил одинокий.

Не очень–то нежный,

Я сердцем размяк,

Увидев приветные строки.

Пока о стороннем беседа велась,

Был почерк ее одинаков;

Пошло про любовь – и увидел я вязь

Неясных готических знаков.

Что делать?

Вдруг свет в мою душу проник.

От счастья лицо разулыбив,

Любовное слово я чудом постиг,

Прочел по–немецки:

«Их либе...»

И помню, тогда же

В любовной тоске

Решил я, о школе мечтая,

Что эту строку

На чужом языке

Когда–нибудь всю прочитаю.

Два года

Сквозь дебри глаголов чужих

Спешил я к строке сбереженной.

Письмо развернул я.

«Их либе дих нихт!» –

Прочел, огорченьем сраженный.

О, знать бы тогда,

В том зеленом леске,

Чтоб совесть не знала уколов,

Что все отрицанья

В чужом языке

Ставятся после глаголов.

За многие годы

Изжил я вполне

Остатки наивности детской.

Но все же краснею,

А главное – мне

С тех пор не дается немецкий...

* * *

– Не изменяй!–

Ты говоришь, любя.

– О, не волнуйся.

Я не изменяю.

Но, дорогая...

Как же я узнаю,

Что в мире нет

Прекраснее тебя?

* * *

Не о такой,

Как ты,

Мечтается,

Не о такой грущу,

Которая

Красивых книжек начитается,

Придет и мучит разговорами.

Еще заставит,

Межеумица,

И подражательностью маяться:

Мол, тот герой не так целуется,

Не так в романе обнимается.

И лишь одно мне утешительно,

Что, споря с книжными страницами,

В любви

Я отвергал решительно

Литературные традиции.

* * *

Не пора ли,

Не пора ли

Нам игрушки собирать.

Мы все игры доиграли,

Больше не во что играть.

И в любви

Не портить крови,

Ибо знаю наперед,

Что количество любовей

В качество не перейдет.

* * *

Немало я видел

Красавиц бедовых.

Что ж гонит меня

В переулки Садовых

По свежему снегу,

По свежему насту?..

Такое со мною

Бывает не часто.

Не поздно ли?

Поздно.

В любовные сети

Не надо запутывать

Добрых соседей.

Не лучше ли тихо,

Сторожко–сторожко,

Условною дробью

Пройтись по окошку.

Крадусь пустырями,

А сердце все ноет:

Откроет ли поздно?

Откроет!

Откроет!

Когда бы спешил,

Не увидел бы мету,

Что шел я к окну

По готовому следу.

Тогда б не услышал,

Сойдясь со стеною,

Что весело милой

С другим,

Как со мною.

Не надо стучаться.

Не надо стучаться.

Не надо встречаться.

Не надо встречаться.

С любовью такою

Теперь не ужиться.

Пойду за метелью

Свистеть и кружиться.

Насмешкой

Над нежностью

Чувств непочатых

Пятнает мне сердце

Следов отпечаток,

Пылает обида

Ночного размена.

Кричу всему свету:

Измена!

Измена!

Сегодня метель

Для неверной подмога,

Она заметает

Следы до порога,

А снег,

Что в открытую душу

Влетает,

Все тает,

Все тает,

Коснется – и тает...

* * *

Ни в благодушии ленивом,

Ни в блеске славы,

Ни в тени –

Поэт не может быть счастливым

В тревожные для мира дни.

Беря пророческую лиру,

Одно он помнит

Из всего,

Что все несовершенство мира

Лежит на совести его.

* * *

О женщина,

Краса земная,

Родня по линии прямой

Той, первой,

Изгнанной из рая,

Ты носишь рай

В себе самой.

Я говорю

Библейским стилем

И возглашаю горячо:

Не Петр–ключарь,

А я, Василий,

Заветным

Наделен ключом.

Мы любим

По земным законам,

И соблазняешь ты меня

Не яблочком одним,

Зеленым,

А сразу спелыми

Двумя.

О женщина,

Душа томится,

И жажда мучит

Все сильней.

Пить!..

Пить!..

Мне пить

И не напиться

Бедовой радости твоей.

* * *

Мы не подумали о том...

Мы не подумали о том,

Хоть и нетрудно догадаться,

Что если поджигают дом,

То страшно

В доме оставаться.

Игра любви,

Игра до слез.

Довольно бы,

Но поздно...

Поздно...

И начинается всерьез,

Что начиналось

Несерьезно.

И сердится по доброте,

И упрекает:

«Грубый!.. Грубый!..»

А губы ищут в темноте

Уже заждавшиеся губы...

И запоздалое «уйди»,

Но молодость,

Но звезды с нами...

И я прижал ее к груди,

Как потухающее пламя.

* * *

О, Русь моя!..

Огонь и дым,

Законы вкривь и вкось.

О, сколько именем твоим

Страдальческим клялось!

От Мономаховой зари

Тобой – сочти пойди –

Клялись цари и лжецари,

Вожди и лжевожди.

Ручьи кровавые лились,

Потоки слов лились.

Все, все – и левые клялись,

И правые клялись.

Быть справедливой

Власть клялась.

Не своевольничать в приказе.

О, скольких возвышала власть,

О, скольких разрушала власть

И опрокидывала наземь!

У ложных клятв

Бескрыл полет,

Народ – всему судья.

Лишь клятва Ленина живет,

Лишь клятва Ленина ведет,

Все клятвы перейдя.

Народ,

Извечный, как земля,

Кто б ни играл судьбой,

Все вековые векселя

Оплачены тобой.

Не подомнет тебя напасть,

Не пошатнешься ты,

Пока над властью

Будет власть

Твоей земной мечты.

1961

Обидят. Оболгут. Не мщу...

Обидят.

Оболгут.

Не мщу.

Боюсь во зле

Сойтись со спесью.

Я не спокойствия ищу,

Ищу любви, Как равновесия.

Зло - бред,

И злые, как в бреду,

Приносят людям

Лишь страдания.

Да бережет меня сознание:

Превысит зло - И упаду!

Не ходим

В эстетической уздечке.

Изысканность -

На кой нам черт нужна!

О женщине красивой,

Как о печке,

Мы говорим:

- Неплохо сложена...

Одинок я, где моя родня?..

Одинок я,

Где моя родня?

Все близки,

И все в далекой дали.

Женщины не верили в меня

И моих детей

Не сберегали.

Что ж, скажу,

Печаль невелика,

Просто были мы

Душевно разны.

Те, что рассуждали свысока,

Думали, как все:

Гуляка праздный!

Лишь одну

Ославить не хочу -

Ту, что видела

Всегда крылатым,

Но и та ждала, что улечу

В некий час

Маршрутом невозвратным.

Что ж, скажу,

Не мне - другим урок,

Чтобы прочитавший эти строки

Не был в жизни

Так же одинок:

Будто близкий всем

И всем далекий.

Она не может не играть...

Она не может не играть,

Задумавшись, она не может

Наш снежный край не вспоминать

И трудный срок,

Что с нами прожит.

И я ведь тоже берегу

И в памяти несу сквозь годы

Костры на голубом снегу,

Где в холод

Строились заводы.

Она могла не полюбить

Немую строгость наших елей,

Но те костры,

Но плач метелей

Она не может позабыть.

Льет дождь,

Он хлещет по лицу,

Плащ мокрый

Липнет к мокрым брюкам.

Две ночи

От дворца к дворцу

Шагаю Невским,

Чуткий к звукам.

Рояль заслышу и бегу,

А где-то

Новый завлекает...

По звукам рассказать могу,

Кто,

Где,

Когда

И как играет.

Вот эта:

До чего ж юна!..

Рыбешкой в чешуе нарядной

Все хочет вглубь,

А глубина

Выносит, легкую, обратно.

Отчаясь в глуби заглянуть,

Она без муки повторенья

Спешит на солнышке блеснуть

Своим красивым опереньем.

А этот

Все постиг уже

И, неприступный и холодный,

На самом нижнем этаже

Живет, как сом глубоководный.

Там воды тяжки и темны,

Но с ними нелегко расстаться...

В нем сердце может разорваться

От недостатка глубины.

* * *

Она,

Умевшая любить,

Так равнодушно обнимает.

Она еще не понимает:

Меня забыть —

Несчастной быть.

Опять я начудил...

Опять я начудил,

Разлил себя,

Как пиво пенясь.

Кто старость

В детстве ощутил,

Тот и до старости

Младенец.

Не торжествуй

И не стыди,

Иначе стану

Безрассудней.

Пусть виноват,

Но не суди,

И без тебя

Так много судей.

И без тебя,

В конце концов,

Найдется тот,

Кто глянет строго.

Мне ль в мудрецы,

Ведь мудрецов

На всей земле

Не так уж много.

Мне жить,

Как пало на роду:

Расплескиваясь

И волнуясь,

С годами

В детство не впаду,

А если и впаду,

То в юность!

От любимой надо уезжать...

От любимой

Надо уезжать,

Надо убегать

От нелюбимой

Для любимой

Будешь дорожать,

К нелюбимой сбросишь

Долг свой мнимый.

Нелюбимую

Надежд лишай,

Убивай все поводы

К возвратам.

Благодарством

Жить ей не мешай,

Убежав,

Останься виноватым.

Хладным сердцем

Не расплавить лед.

Все равно

Испрошенная ласка

По весне от сердца отпадет,

Как сырая

Зимняя замазка.

* * *

Отдам народу

Сердце,

Руки,

Но только пусть не говорят,

Что я слуга народа...

Слуги

Всегда с хозяином хитрят.

* * *

По главной сути

Жизнь проста:

Ее уста...

Его уста...

Она проста

По доброй сути,

Пусть только грудь

Прильнет ко груди.

Весь смысл ее

И мудр и прост,

Как стебелька

Весенний рост.

А кровь солдат?

А боль солдатки?

А стронций

В куще облаков?

То всё ошибки,

Всё накладки

И заблуждения

Веков.

А жизни суть,

Она проста:

Ее уста,

Его уста...

1963

* * *

Предо мною

Новый трудный путь.

Помоги усталость мне стряхнуть,

Помоги от прошлого забыться,

Новые желанья пробуди,

Помоги душою обновиться

Для большого, трудного пути.

Обнови

От недугов и хворей

И от наговоров обнови,

Ты моя,

Испытанная в ссоре,

В добром мире.

В неутешном горе,

В беспокойном счастье

И любви.

1958–1960

Признание

Фантазию поэта разгадать

Трудней всего; невидному другими

Птенцу в гнезде назначено лежать…

Таинственное в стих я скрою имя.

Ищи к строкам поближе, о химере

Упомни и об амулете, думай

О всем, в сердцах таимом, и в размере

Еще ищи, в согласных легком шуме,

В предлоге, прилагательном, союзе

И в знаках препинания; отвагой

Исполнись: здесь не гордиев дан узел -

Значит, не должно пользоваться шпагой.

Слова - их три здесь, их неуловимо

Тебе поэт произносил не раз:

Они прозрачнят стих, - душа любимой

Всегда сквозит в молчаньи милых глаз;

Синоним истины они, - скрывать

Я их в стихах задумал; гладко

Я стансы довожу к концу… Искать? -

О, тщетный труд: не разгадать загадки!

1953

* * *

Пришла

И чуткою

И нежною

Ошеломить

И потрясти.

Пришла ко мне,

Чтоб душу грешную

От самого себя

Спасти.

А у моей души

Есть правило,

И я воздать

Не прочь ему:

Коль ничего в ней

Не оставила,

То и стучаться

Ни к чему.

С изменами,

С любовью,

С чарами

Душа моя, –

Что к ней влечет?!–

Как лавка

С хрупкими товарами,

Закрыта

На переучет.

Прощай! Нам слез не лить...

Прощай!

Нам слез не лить

От горя и отчаянья.

Быть нежной,

Доброй быть

Не надо на прощанье.

Прощай!

Не буду ждать,

Не ждать - душе честнее.

Не надо целовать,

Пусть сердце очерствеет.

Надеждой

Не делись,

Оставь без лишней ноши,

Хорошей не кажись,

Останься нехорошей!

Так можно Все внушить,

Поверить в святость ада,

А люди будут жить

И думать:

Так и надо.

* * *

Пусть

Мы друг друга

Разлюбили.

Но жизнь мою,

Любовь мою

Не торопись

Толкать к могиле, –

И так качаюсь

На краю.

Я, в счастье

Веривший глубоко,

Себя от счастья

Отрешил.

Уйду из жизни

Без упрека,

Довольный тем уже,

Что жил.

Довольный тем,

Что полной мерой

Мне было радости дано.

А без любви мне,

Как без веры,

И безысходно

И темно.

Все унесу,

Твой добрый гений,

Твой легковерный

И смешной.

Всю горечь

Многих заблуждений

Ты можешь схоронить

Со мной.

Пусть экскаватор

Полной горстью,

Однажды вороша погост,

Мои изломанные кости

Швырнет

На глинистый откос.

И пусть!

Пусть будет все,

Что будет.

Приму любую из порух,

Чтоб стали радостнее

Будни,

Хотя бы

Одному из двух.

Рабская кровь

Вместе с той,

Что в борьбе проливалась,

Пробивалась из мрака веков,

Нам, свободным,

В наследство досталась

Заржавелая рабская кровь.

Вместе с кровью

Мятежных,

Горячих,

Совершавших большие дела,

Мутноватая жижица стряпчих,

Стремянных

В нашу кровь затекла.

Не ходил на проверку к врачу я,

Здесь проверка врача не нужна.

Подчиненного робость почуяв,

Я сказал себе:

Это она!

Рос я крепким,

Под ветром не гнулся,

Не хмелел от чужого вина,

Но пришлось –

Подлецу улыбнулся

И почувствовал:

Это она!

Кровь раба,

Презиравшая верность,

Рядом с той,

Что горит на бегу, –

Как предатель,

Пробравшийся в крепость,

Открывает ворота врагу,

Как лазутчик,

Что силе бойцовой

Прививает трусливую дрожь.

Не убьешь ее пулей свинцовой

И за горло ее не возьмешь.

Но борюсь я,

Не днями – годами

Напряженная длится борьба.

Год за годом,

Воюя с врагами,

Я в себе

Добиваю раба.

1957

* * *

Радость,

Нежность

И тоска,

Чувств нахлынувших

Сумятица,

Ты – как солнце

Между скал:

Не пройти

И не попятиться.

Не тебе

Такой наряд:

Сердце вон

За поглядение.

Ты светла,

Как водопад,

С дрожью,

С ужасом падения.

Ты извечная,

Как Русь,

Ты и боль

И врачевание.

Я не скоро

Разберусь,

В чем

Твое очарование.

Рассвет. Еще улицы немы...

Рассвет.

Еще улицы немы,

И город в безмолвии строг...

Он, как пушкинская поэма,

Из которой не выбросишь строк.

Окна

Моют светлые блики.

Мне же с глаз моих

Ночи не смыть...

Вот и утро,

О, город великий,

Ты проснулся - давай говорить.

Как мне быть?

Если, горем согнут,

В суд приду я с болью своей,

Мне суды твои не помогут,

Нет у них подходящих статей.

Я приехал

Из дальней дали

И уеду, о том скорбя,

Что ее у меня украли...

Но украли и у тебя!..

И не думаю, что случайно

В тот же миг за моей спиной

Засмеялся звонок трамвайный -

Ну, конечно же, надо мной.

Дескать,

Эй, оглянись, прохожий!

Так и замер я на мосту

Перед девушкою, похожей

На потерянную мечту.

Вышла,

Словно ее и ждали,

Еще сонная поутру,

В той же кофточке,

В той же шали,

С прядкой, вьющейся на ветру.

И любовью той же любима,

Той же песней увлечена...

Но уже,

Пробегая мимо,

Не признала меня она.

Руки Шопена

Чуткие руки,

Бывало, взлетят,

Вскинутся с легкостью птичьей,—

Мнится, два кречета рядом парят

Над присмиревшей добычей.

Миг —

И на клавиши,

Точно на луг,

Мчится за кречетом кречет...

Миг —

И стремительно пойманный звук

Плачет в тоске

И трепещет...

Так ему жить

И терзаться в веках.

Это в мучениях плена

Сетует горько

В его же руках

Скорбное сердце Шопена.

1960–1961

С душой, не созданной...

С душой,

Не созданной

Для драк и споров,

С неробкою,

Но доброю душой,

Я в этот мир

Печалей и раздоров,

Должно быть,

Преждевременно

Пришел.

И потому,

Чтоб недругу

Не вторить,

Я научился

Гневаться

И спорить.

Для той любви,

И светлой

И наивной,

Был создан я

На празднике ночей,

А приходил лишь

На ее руины

И склеивал

Обломки кирпичей.

И склеил я.

Не оробел.

Не сник.

Своей любви

Я здание воздвиг.

С тобой, Россия

Велик твой путь,

И ноша нелегка,

Дробится камень под твоей стопою.

Мне кажется,

Что прожил я века,

И все живу,

И все иду с тобою.

Когда аркан над головой свистел

И шум пиров катился по улусам,

Другой бы постарел и поседел,

А я русел,

Я становился русым.

Всевластьем силы

И всевластьем тьмы