Проводы

Казалось, «Радищева» странно встречали:

На волны, игравшие с гордой кормой,

Все громче катился обвалом печали,

С народом, с повозками, берег крутой.

Но даже слепая, глухая могла бы

Душа заприметить, поймать наугад:

Толпясь с сарафанами, камские бабы

Тут правили проводов тяжкий обряд.

То плакали, сбросив объятий нескладность,

То плакали в мокрых объятьях опять,

Что скорбной войны беспощадная жадность

Мужей их навеки собралась отнять.

Как будто палимы желаньем горячим,

Чтоб им посочувствовал к пристани путь,

Протяжным, прощальным, рыдающим плачем

Старались и берег в их горе втянуть.

И берег – высокий, красный, в суглинке –

Взирал, как толпа сарафанная вся

Бросалась к мужьям и назад, по старинке

Рвала себе волосы, в даль голося.

Все ширился пропастью ров расставанья,

И, пролитых слез не стирая с лица,

На палубу острое буйство страданья

Врывалось, стучась пассажирам в сердца.

И в каждом взрывалась страшная жалость,

Но как ее ни были взрывы страшны,

Она виновато, беспомощно жалась

К сознанию твердого долга страны.

Хоть каждая к сердцу была ей кровинка,

Страна приказала: – Все муки узнай,

Жизни лишись,

Но нет, и суглинка,

Вот эту немудрость,

Врагу не отдай!

1941