К князю Вяземскому

Ты, Вяземский, хитрец, хотя ты и поэт!

Проблему, что в тебе ни крошки дара нет,

     Ты вздумал доказать посланьем,

В котором, на беду, стих каждый заклеймен

     Высоким дарованьем!

Притворство в сторону! знай, друг, что осужден

     Ты своенравными богами

     На свете жить и умереть с стихами,

Так точно, как орел над тучами летать,

Как благородный конь кипеть пред знаменами,

Как роза на лугу весной благоухать!

Сноси ж без ропота богов определенье!

Не мысли почитать успех за оболыценье

     И содрогаться от похвал!

     Хвала друзей — поэту вдохновенье!

     Хвала невежд — бряцающий кимвал!

Страшися, мой певец, не смелости, но лени!

Под маской робости не скроешь ты свой дар;

А тлеющий в твоей груди священный жар

Сильнее, чем друзей и похвалы и пени!

Пиши, когда писать внушает Аполлон!

К святилищу, где скрыт его незримый трон,

Известно нам, ведут бесчисленны дороги;

     Прямая же одна!

И только тех очам она, мой друг, видна,

Которых колыбель парнасским лавром боги

Благоволили в час рожденья осенить!

На славном сем пути певца встречает Гений;

И, весел посреди божественных явлений,

Он с беззаботностью младенческой идет,

     Куда рукой неодолимой,

Невидимый толпе, его лишь сердцу зримый.

     Крылатый проводник влечет!

Блажен, когда, ступив на путь, он за собою

Покинул гордости угрюмой суеты

И славолюбия убийственны мечты!

Тогда с свободною и ясною душою

Наследие свое, великолепный свет,

Он быстро на крылах могущих облетает

     И, вдохновенный, восклицает,

Повсюду зря красу и благо: я поэт!

Но горе, горе тем, на коих Эвмениды,

     За преступленья их отцов,

     Наслали Фурию стихов!

Для них страшилищи и Феб и Аониды!

     И визг карающих свистков

Во сне и наяву их робкий слух терзает!

Их жребий — петь назло суровых к ним судей!

Чем громозвучней смех, тем струны их звучней,

И лира, наконец, к перстам их прирастает!

До Леты гонит их свирепый Аполлон;

Но и забвения река их не спасает!

И на брегу ее, сквозь тяжкий смерти сон,

     Их тени борются с бесплотными свистками!

     Но, друг, не для тебя сей бедственный удел!

     Природой научен, ты верный путь обрел!

     Летай неробкими перстами

     По очарованным струнам

     И музы не страшись! В нерукотворный храм

     Стезей цветущею, но скрытою от света

     Она ведет поэта.

     Лишь бы любовью красоты

И славой чистою душа в нас пламенела,

Лишь бы, минутное отринув, с высоты

     Она к бессмертному летела —

И муза счастия богиней будет нам!

Пускай слепцы ползут по праху к похвалам,

     Венцов презренных ищут в прахе

И, славу позабыв, бледнеют в низком страхе,

     Чтобы прелестница-хвала,

Как облако, из их объятий не ушла!

Им вечно не узнать тех чистых наслаждений,

Которые дает нам бескорыстный Гений,

     Природы властелин,

Парящий посреди безбрежного пучин,

     Красы верховной созерцатель

И в чудном мире сем чудесного создатель!

Мой друг, святых добра законов толкователь,

Поэт, на свете сем — всех добрых семьянин!

И сладкою мечтой потомства оживленный...

     Но нет! потомство не мечта!

Не мни, чтоб для меня в дали его священной

Одних лишь почестей блистала суета!

Пускай правдивый суд потомством раздается,

Ему внимать наш прах во гробе не проснется,

Не прикоснется он к бесчувственным костям!

Потомство говорит, мой друг, одним гробам;

Хвалы ж его в гробах почиющим невнятны!

Но в жизни мысль о нем нам спутник

  благодатный!

     Надежда сердцем жить в веках,

Надежда сладкая — она не заблужденье;

     Пускай покроет лиру прах —

     В сем прахе не умолкнет пенье

     Душой бессмертной полных струн!

     Наш гений будет, вечно юн,

     Неутомимыми крылами

Парить над дряхлыми племен и царств гробами;

И будет пламень, в нас горевший, согревать

Жар славы, благости и смелых помышлений

     В сердцах грядущих поколений;

Сих уз ни Крон, ни смерть не властны

  разорвать!

Пускай, пускай придет пустынный ветр свистать

Над нашею с землей сровнявшейся могилой —

Что счастием для нас в минутной жизни было,

То будет счастием для близких нам сердец

И долго после нас; грядущих лет певец

     От лиры воспылает нашей;

     Внимая умиленно ей,

     Страдалец подойдет смелей

     К своей ужасной, горькой чаше

И волю промысла, смирясь, благословит;

     Сын славы закипит,

     Ее послышав, бранью

И праздный меч сожмет нетерпеливой дланью...

Давно в развалинах Сабинский уголок,

И веки уж над ним толпою пролетели —

Но струны Флакковы еще не онемели!

И, мнится, не забыл их звука тот поток

     С одушевленными струями,

Еще шумящий там, где дружными ветвями

В кудрявые венцы сплелися древеса!

Там под вечер, когда невидимо роса

С роскошной свежестью на землю упадает

И мирты спящие Селена осребряет,

     Дриад стыдливых хоровод

Кружится по цветам, и тень их пролетает

     По зыбкому зерцалу вод!

Нередко в тихий час, как солнце на закате

Лиет румяный блеск на море вдалеке

И мирты темные дрожат при ветерке,

     На ярком отражаясь злате,-

Вдруг разливается как будто тихий звон,

И ветерок и струй журчанье утихает,

     Как бы незримый Аполлон

     Полетом легким пролетает —

И путник, погружен в унылость, слышит глас:

     «О смертный! жизнь стрелою мчится!

     Лови, лови летящий час!

     Он, улетев, не возвратится».

8-9 ноября 1814