Два клада

Старый Ян имел два клада,

Не доступных никому,

И одна была отрада

В них на старости ему.

Первый клад, что рыцарь в латах,

Был - окованный сундук,

Где чистейшее в дукатах

Береглось от хищных рук.

Клад второй была младая

Светлоликая жена,

Чистотою - ангел рая,

Обольщеньем - сатана.

Два голкондские алмаза -

Глазки, глазки - у! - беда!

Грудь - фарфоровая ваза,

Зубы - перлы в два ряда.

И ценя такие блага,

И не ведая утрат,

Посвятил им старый скряга

Хилых дней своих закат.

Заберется ль в кладовую -

Он целует все места,

Пыль глотает золотую.

Золотит свои уста.

Всё сочтет, - сундук заветный

Закрепит тройным замком,

Подрожит - и, неприметный,

Ускользает вон тайком.

После старческие ласки

Он жене своей дарит,

Подойдет, ей взглянет в глазки

И лукаво погрозит.

То, как ценный самородок,

Кудри взвесит на руке,

То возьмет за подбородок

Иль погладит по щеке.

Клад и этот цел - он видит,

И старик безмерно рад,

Подрожит и, скорчась, выйдет,

Но замкнет и этот клад.

Между тем проходят годы,

Он дряхлеет каждый миг,

И могильный зов природы

Слышит трепетный старик.

Жалко старому два клада

Бросить в мире - приуныл.

Первый клад он в угол сада

Ночью снес и там зарыл.

Не ходи в людскую руку!

Спи тут! Дело решено...

Но - куда другую штуку

Скроешь? - Вот что мудрено.

Как бы женку-то припрятать?

Как бы эту запереть,

И замкнуть, и запечатать,

А потом уж умереть?

Вот давай ее он кликать:

«Душка! Эй, поди сюда!

Жаль мне - будешь горе мыкать:

Я умру - тебе беда!

Попадешь в чужие люди, -

Ведь тебя не сберегут,

Пух твоей лебяжьей груди

Изомнут и изорвут.

Ты слыхала ль от соседок?

Ведь другие-то мужья

Жен своих и так и эдак...

Уж совсем не то, что я!

Ты была мне что невеста

От венца до этих пор,

Я тебе и честь, и место,

Да и двери на запор.

А умру - подобной чести

Не дождешься никогда.

Знаешь что? - Умрем-ка вместе!

Смерть ведь, право, не беда.

Согласись, мой розан алый!

Средство мной уж найдено», -

Та в ответ ему: «Пожалуй!

Хоть умрем - мне всё равно»,

«Ну, так - завтра. Ты покайся

Прежде мне, открой себя, -

Ведь сосед-то наш, признайся,

Подговаривал тебя?»

«Что. таить, коль дело к смерти?

Я не отопрусь никак».

- «Ишь соседи! Эки черти!

Я уж знал, что это так.

Он хотел тебя, как видно,

Увезти, скажи, мой свет!»

- «Да; но мне казалось стыдно...

У него ж деньжонок нет;

Сам раздумает, бывало,

Да и скажет: «Подождем!

Ведь у скряги-то немало

Кой-чего - мы всё возьмем"».

«Ах, бездельник голоперый!

Ишь, так вот он до чего!

Человек-то стал я хворый,

А не то - уж я б его!»

«Успокойся же, папаша! -

Яну молвила жена. -

Вспомни: завтра участь наша

Будет смертью решена.

Ты и сам, быть может, грешен.

Как меня ты запирал

И замок тут был привешен -

Ты куда ходил?» - «В подвал».

«Может, душенька какая

Там была. .. признайся, хрыч!

Тяжкий грех такой скрывая,

Адской муки не накличь!

Ведь из аду уж не выдешь!

Что ж там было?» - «Ну... дитя...»

- «Незаконное! - вот видишь!

Говори-ка не шутя!

Грешник! Бог тебя накажет».

- «Что ты, дурочка? Мой сын

Мной не прижит был, а нажит -

Не от эдаких причин».

Призадумалась в кручине

Женка Яна, а супруг

Продолжал ей речь о сыне,

Разумея свой сундук:

«Мой сынок в пыли валялся,

Был в оковах, мерз зимой,

Часом звонко отзывался,

Желтоглазый был такой;

Не гульбу имел в предмете,

На подъем нелегок был, -

И уж нет его на свете:

Я его похоронил».

Тут порыв невольный взгляда

При улыбке старика

Обратился в угол сада

На могилу сундука.

«Что туда ты смотришь зорко? -

Подхватила вдруг жена. -

Там - в углу как будто горка, -

Не могилка ль там видна?

Не сынок ли твой положен

Там, куда ты так взглянул?»

Ян замялся - и, встревожен,

Помолчав, рукой махнул:

«Всё земля возьмет. И сами

Мы с нее в нее пойдем.

После все пойдут за нами:

Те все порознь, мы - вдвоем.

Завтра кончим!» Но настало

Божье утро, Ян глядит:

Женки словно не бывало,

Угол сада весь разрыт.

Что-то хуже смерти хлада

Он почуял и дрожит.

Вдруг пропали оба клада.

На столе письмо лежит.

Ужас кровь ему морозит...

То рука жены его:

«Твой сосед меня увозит

С прахом сына твоего».

1848