Опять война,

Опять блокада, -

А может, нам о них забыть?

Я слышу иногда:

«Не надо,

Не надо раны бередить.

Ведь это правда, что устали

Мы от рассказов о войне.

И о блокаде пролистали

Стихов достаточно вполне».

И может показаться:

Правы

И убедительны слова.

Но даже если это правда,

Такая правда

Не права!

Я не напрасно беспокоюсь,

Чтоб не забылась та война:

Ведь эта память - наша совесть.

Она, как сила, нам нужна.

27 января 1944 года

За залпом залп гремит салют.

Ракеты в воздухе горячем

Цветами пёстрыми цветут.

А ленинградцы тихо плачут.

Ни успокаивать пока,

Ни утешать людей не надо.

Их радость слишком велика —

Гремит салют над Ленинградом!

Их радость велика, но боль

Заговорила и прорвалась:

На праздничный салют с тобой

Пол-Ленинграда не поднялось...

Рыдают люди, и поют,

И лиц заплаканных не прячут.

Сегодня в городе салют.

Сегодня ленинградцы плачут...

31 декабря 1941 года

По Ленинграду смерть метёт,

Она теперь везде, как ветер.

Мы не встречаем Новый год -

Он в Ленинграде незаметен.

Дома - без света и тепла,

И без конца пожары рядом.

Враг зажигалками дотла

Спалил Бадаевские склады.

И мы Бадаевской землёй

Теперь сластим пустую воду.

Земля с золой, земля с золой -

Наследье прожитого года.

Блокадным бедам нет границ:

Мы глохнем под снарядным гулом,

От наших довоенных лиц

Остались лишь глаза и скулы.

И мы обходим зеркала,

Чтобы себя не испугаться...

Не новогодние дела

У осаждённых ленинградцев...

Здесь даже спички лишней нет.

И мы, коптилки зажигая,

Как люди первобытных лет,

Огонь из камня высекаем.

И тихой тенью смерть сейчас

Ползёт за каждым человеком.

И всё же в городе у нас

Не будет каменного века!

Кто сможет, завтра вновь пойдёт

Под вой метели на заводы.

...Мы не встречаем Новый год,

Но утром скажем: С Новым годом!

6 декабря 1941 года

Ни хлеба, ни топлива нет.

Улыбки на лицах знакомых

Нелепы, как вспыхнувший свет

В окне затемнённого дома.

Нелепы, и всё же они

Сегодня скользили по лицам,

Как в старые добрые дни.

Мы знали, что это случится!

- Слыхали? - И люди стихали. -

Вы слышали новости? - Да!.. -

И люди друг другу махали,

Забыв, что под боком беда.

Бежали домой чтоб в волненье

Там выдохнуть эти слова:

«Москва перешла в наступленье!..»

Поклон тебе низкий, Москва!

Бомбёжка

За лязгом и скрежетом - взрывы и свист.

Всё небо распорото боем.

И жёлтые звёзды срываются вниз:

Им выдержать трудно такое.

И мечется между разрывов луна,

Как птица над лесом горящим...

Бомбёжка всё ближе. Взрывная волна

Мой дом задевает всё чаще.

Холодный чердак, где находится пост,

Как старый скворечник, колышет...

Осколки зенитных снарядов и звёзд

Колотят по стенам и крышам.

И вдруг - снова темень и тишь над тобой.

И звёзды на небе помятом

По прежним местам разобрались... Отбой.

За нынешний вечер - девятый...

В блокадных днях мы так и не узнали

В блокадных днях мы так и не узнали:  

Меж юностью и детством где черта?..

Нам в сорок третьем выдали медали

И только в сорок пятом - паспорта.

В густом и холодном тумане

В густом и холодном тумане -

Проспекты, каналы, сады.

Пурга леденит и арканит.

Позёмка заносит следы.

Как мрачные тени навстречу -

Деревья, ограды, дома...

Но скрипнут шаги человечьи,

И сразу становится легче,

И снежная тропка пряма.

В пути

С каждым шагом тяжелеют ноги.

Но про отдых лучше позабудь:

Может, мёртвый на краю дороги

Сел вначале тоже отдохнуть.

Ветер разбегается и сходу

След мой заметает на снегу.

Полпути осталось до завода.

Я бреду, а кажется, бегу.

Вьюга... От неё не оторваться.

Можно только спорить на ходу:

Свалишь - упаду, чтоб вновь подняться!

Ослепишь - на ощупь путь найду!

В тяжёлой палате

Нам сёстры, если рядом не бомбят,

По вечерам желают «доброй ночи».

Но «с добрым утром» здесь не говорят.

Оно таким бывает редко очень.

Когда январский медленный рассвет

Крадётся по проснувшейся палате,

Мы знаем, что опять кого-то нет,

И ищем опустевшие кровати.

Сегодня - мой сосед... В ночи к нему

Позвали не врача, а санитаров.

...Теперь ты понимаешь, почему

Меня вторым укрыли одеялом!

В школе

Девчонка руки протянула

И головой - на край стола...

Сначала думали - уснула,

А оказалось - умерла.

Её из школы на носилках

Домой ребята понесли.

В ресницах у подруг слезинки

То исчезали, то росли.

Никто не обронил ни слова.

Лишь хрипло, сквозь метельный сон,

Учитель выдавил, что снова

Занятья - после похорон.

Вновь озноб ледяной волной

Вновь озноб ледяной волной,

Будто ток, пробежит по телу,

Если кто-то передо мной

На снегу поскользнётся белом.

Он, поднявшись, снежок стряхнёт.

Ни о чём у меня не спросит...

А меня на блокадный лёд

Снова память моя отбросит...

Вода

Опять налёт, опять сирены взвыли.

Опять зенитки начали греметь.

И ангел с петропавловского шпиля

В который раз пытается взлететь.

Но неподвижна очередь людская

У проруби, дымящейся во льду.

Там люди воду медленно таскают

У вражеских пилотов на виду.

Не думайте, что лезут зря под пули.

Остались - просто силы берегут.

Наполненные вёдра и кастрюли

Привязаны к саням, но люди ждут.

Ведь прежде чем по ровному пойдём,

Нам нужно вверх по берегу подняться.

Он страшен, этот тягостный подъём,

Хотя, наверно, весь - шагов пятнадцать.

Споткнёшься, и без помощи не встать,

И от саней - вода дорожкой слёзной...

Чтоб воду по пути не расплескать,

Мы молча ждём, пока она замёрзнет...

Врач опять ко мне держит путь

Врач опять ко мне держит путь:

Так бывает, когда ты плох...

Я сегодня боюсь уснуть,

Чтобы смерть не взяла врасплох.

Только сон не уходит прочь.

Загадал, как вчера, опять:

Если выживу эту ночь,

Значит, буду весну встречать...

Дорога жизни

Они лежали на снегу

Недалеко от города.

Они везли сюда муку.

И умерли от голода...

За воем сирен

За воем сирен —

Самолёты в ночи.

За взрывом —

Завалы из щебня и лома,

Я цел.

Но не знаю ещё,

Что ключи

В кармане —

Уже от разбитого дома.

Забвенье или память?

Забвенье или память? - спросишь ты.

И я тебе отвечу, жизнь, без спора:

Конечно, память! В ней мои мосты

В грядущий день. Она - моя опора.

Когда приходит памяти конец,

Ты - дом, где окна досками забиты.

Нет ничего опаснее сердец,

В которых пережитое убито.

Забыть, что было, - значит обокрасть

Самих себя своими же руками.

Становятся слепыми ум и страсть,

Когда у человека меркнет память.

И я в свои недожитые дни

Взываю то с надеждой, то с тревогой:

О жизнь, ты только память сохрани,

Пока живу я, памяти не трогай!

Её нести сквозь долгие года -

Нелёгкий труд. Но человек - не сито!

Тем, что ворчат: Она - твоя беда, -

Отвечу: В ней - мой свет, моя защита!

Из писем на Большую Землю

Наш город в снег до пояса закопан.

И если с крыш на город посмотреть,

То улицы похожи на окопы,

В которых побывать успела смерть.

Вагоны у пустых вокзалов стынут,

И паровозы мёртвые молчат, -

Ведь семафоры рук своих не вскинут

На всех путях, ведущих в Ленинград.

Луна скользит по небу одиноко,

Как по щеке холодная слеза.

И тёмные дома стоят без стёкол,

Как люди, потерявшие глаза.

Но в то, что умер город наш, - не верьте!

Нас не согнут отчаянье и страх.

Мы знаем от людей, сражённых смертью,

Что означает: «Смертью смерть поправ».

Мы знаем: клятвы говорить непросто.

И если в Ленинград ворвётся враг,

Мы разорвём последнюю из простынь

Лишь на бинты, но не на белый флаг!

Картошка

На рынке у булочной тихо и грустно.

Как в древности, здесь натуральная мена:

Стакан отрубей - на полбанки капусты,

На плитку дуранды - четыре полена.

На хлеб даже две стограммовых картошки

У этой дружинницы выменять можно.

Старик предлагает ей чайные ложки,

Однако старанья его безнадёжны.

Сказала негромко: - Хлеб нужен для мамы. -

И ясно: другого обмена не будет...

На рынке у булочной граммы на граммы

Меняют друг с другом голодные люди.

Я тут проходил, ничего не меняя,

А голод пошёл выворачивать тело.

Оно вдруг заныло, как рана сквозная:

Картошка проклятая в память засела.

Книги

Мы, чтоб согреться, книги жжём.

Но жжём их, будто сводим счёты:

Те, что не жалко, - целиком,

У этих - только переплёты.

Мы их опять переплетём,

Когда весну в апреле встретим.

А не придётся - вы потом

Нас вспомните по книгам этим...

Когда живое всё от взрывов глохло

Когда живое всё от взрывов глохло,

А он не поднимал ни глаз, ни рук,

Мы знали: человеку очень плохо.

Ведь безразличье хуже, чем испуг.

Мы знали: даже чудо не излечит,

Раз перестал он жизнью дорожить.

Но был последний способ - взять за плечи

И крикнуть человеку: «Надо жить!»

Приказом и мольбой одновременно

Звучал тот полушёпот-полукрик.

И было так: с потусторонним пленом

Вновь расставался человек в тот миг...

И если вдруг от боли или муки

Я стану над судьбой своей тужить,

Ты, как тогда, на плечи брось мне руки

И, как тогда, напомни: «Надо жить!..»

Ленинградки

О. Ф. Берггольц

Что тяжелее тех минут,

Когда под вьюгой одичалой

Они на кладбище везут

Детей, зашитых в одеяла.

Когда ночами снится сон,

Что муж - навстречу, по перрону...

А на пороге - почтальон

И не с письмом, а с похоронной.

Когда не можешь есть и спать

И кажется, что жить не надо...

Но ты жива. И ты опять

Идёшь на помощь Ленинграду.

Идёшь, сжимая кулаки,

Сухие губы стиснув плотно.

Идёшь. И через грудь - платки:

Крест-накрест, лентой пулемётной.

Ленинградские деревья

Им долго жить — зелёным великанам,

Когда пройдёт блокадная пора.

На их стволах — осколочные раны,

Но не найти рубцов от топора.

И тут не скажешь: сохранились чудом.

Здесь чудо или случай ни при чём…

…Деревья! Поклонитесь низко людям

И сохраните память о былом.

Они зимой сжигали всё, что было:

Шкафы и двери, стулья и столы.

Но их рука деревьев не рубила.

Сады не знали голоса пилы.

Они зимой, чтоб как-нибудь согреться —

Хоть на мгновенье, книги, письма жгли.

Но нет садов и парков по соседству,

Которых бы они не сберегли.

Не счесть погибших в зимнее сраженье.

Никто не знает будущих утрат.

Деревья остаются подтвержденьем,

Что, как Россия, вечен Ленинград!

Им над Невой шуметь и красоваться,

Шагая к людям будущих годов.

…Деревья! Поклонитесь ленинградцам,

Закопанным в гробах и без гробов.

Мёртвые

Мне кажется: когда гремит салют,

Погибшие блокадники встают.

Они к Неве по улицам идут,

Как все живые. Только не поют.

Не потому, что с нами не хотят,

А потому, что мёртвые молчат.

Мы их не слышим, мы не видим их,

Но мёртвые всегда среди живых.

Идут и смотрят, будто ждут ответ:

Ты этой жизни стоишь или нет?..

Младшему брату

Из-под рухнувших перекрытий -

Исковерканный шкаф, как гроб...

Кто-то крикнул: - Врача зовите!.. -

Кто-то крестит с надеждой лоб.

А ему уже, плачь - не плачь,

Не поможет ни бог, ни врач.

День ли, ночь сейчас - он не знает,

И с лица не смахнёт мне слёз.

Он глядит - уже не мигая -

На вечерние гроздья звёзд.

Эту бомбу метнули с неба

Из-за туч среди бела дня...

Я спешил из булочной с хлебом.

Не успел, ты прости меня.

Мы никогда так много не молчали

Мы никогда так много не молчали,

Не думали так много никогда,

Как той зимой потерь, тревог, печали,

Где новый день, как новая беда...

К чему ж упрек, что слишком поспешил

И трудное решенье принял сразу?

Я, может быть, уже тогда решил,

Как поступить сегодня был обязан...

Мы позабыли о тепле

Мы позабыли о тепле,

Перед глазами

Хлеб маячит.

Но люди

На Большой земле

Пусть знают:

В городе не плачут.

До дней весенних —

Как до звёзд,

И птицы над землёй

Не вьются.

Пускай они бегут из гнёзд,

Мы верим,

Что они вернутся!..

На Московском вокзале

Вокзал Московский пуст,

Уныло, как в пещере.

Под валенками хруст:

Надуло снег сквозь щели.

Вверху под потолком,

В пробоине лиловой -

Луна, как снежный ком,

Обрушиться готовый.

Нам в городе сейчас

Нет до вокзала дела:

Он просто в этот раз

Укрыл нас от обстрела.

И я среди других

Стою в том главном зале,

Где ждали мы родных,

Знакомых провожали.

Где мир как улей был,

Где жались лавка к лавке,

Где так я не любил

Его вокзальной давки.

Сегодня - хоть кричать -

Ответит только эхо...

И некого встречать,

И некуда уехать.

И в мертвенной тиши

Поймёшь, бродя по залу:

Вокзалы хороши,

Пока они вокзалы...

Облака

Наш хлебный суточный паёк

Ладонь и ту не закрывает.

И человек, который слёг,

Теперь - всё чаще - умирает.

И потому что нету сил,

А над землёю вьюга стонет,

Мы мёртвых, чтоб не рыть могил,

В траншеях городских хороним.

Бушует голод. И пока

Не разорвать кольца блокады.

И от пожаров облака -

Красны, проплыв над Ленинградом.

От них пылает небосклон.

И враг, увидя их, в смятенье:

В них - боль, и гнев, и дрожь знамён

Перед началом наступленья.

Обстрел

Опять фанера хлопнула в окне

И старый дом от взрыва закачался.

Ребёнок улыбается во сне.

А мать ему поёт о тишине,

Чтоб он её потом не испугался.

Палата спит. А он с самим собою

Палата спит. А он с самим собою

Вполшёпота о чём-то говорит.

Он знает, что во сне кричит от боли,

И, чтобы не мешать другим, не спит.

Ни двинуться, ни встать - бинты как путы.

А в памяти - развалины опять.

Он умирал под ними двое суток...

Скорей бы утро, можно будет спать.

Память

Неверно, что сейчас от той зимы

Остались лишь могильные холмы.

Она жива, пока живые мы.

И тридцать лет, и сорок лет пройдёт,

А нам от той зимы не отогреться.

Нас от неё ничто не оторвёт.

Мы с нею слиты памятью и сердцем.

Чуть что - она вздымается опять

Во всей своей жестокости нетленной.

«Будь проклята!» - мне хочется кричать.

Но я шепчу ей: «Будь благословенна».

Она щемит и давит. Только мы

Без той зимы - могильные холмы.

И эту память, как бы нас ни жгло,

Не троньте даже добрыми руками.

Когда на сердце камень - тяжело.

Но разве легче, если сердце - камень?..

Пленные

По Невскому пленных ведут.

На сотню - четыре конвойных.

Они никуда не уйдут,

И наши солдаты спокойны.

В блокаде куда им уйти,

В какой закоулок податься?

На всём протяженье пути

Казнят их глаза ленинградцев.

Сбежишь - и тогда самосуд,

А здесь - под солдатской защитой...

Им хлеб, как и нам, выдают,

По Ладоге в город пробитый...

Похороны

Тяжело, потому что нами

Занялись и мороз и вьюга.

Потому что земля как камень.

Потому что хороним друга.

Мы хороним тебя без гроба,

Без цветов, без речей, без плача.

И не скажем ни слова, чтобы

Оправдаться. Нельзя иначе.

Нам, тебя пережившим людям,

Ты обязан простить всё это.

Если ж вдруг мы тебя забудем,

Вот тогда нам прощенья нету.

Пусть другие судачат

Пусть другие судачат:

Без удачи - беда.

Я не верю удаче

Без большого труда.

Даже строчке не верю -

Стихотворной, моей,

Если я в полной мере

Не намучился с ней.

Мне опять не до смеха,

Стих упрям, как всегда.

Не желай мне успеха,

Пожелай мне труда!

Рушится ночью небо

Рушится ночью небо,

Голод и стынь с рассвета...

Если бы я здесь не был,

Я б не поверил в это.

Как же непросто будет

Вновь обрести нам силы,

Чтобы поведать людям,

Что с Ленинградом было.

Скрипач

«Весной пойду учительствовать к детям.

А поначалу думал, что каюк...»

Я слушаю, стараюсь не заметить,

Как рукава свисают, будто плети...

Сосед, скрипач, оставшийся без рук.

Сначала - тонкий свист над головою

Сначала - тонкий свист над головою.

Потом удар. Потом тебя качнёт.

Потом земля под домом и тобою

Встревоженно ворочаться начнёт.

Потом всё это снова повторится,

И крыша из-под ног пойдёт скользя.

И что не страшно - можно притвориться,

А вот привыкнуть - всё-таки нельзя...

Сотый день

Вместо супа - бурда из столярного клея,

Вместо чая - заварка сосновой хвои.

Это б всё ничего, только руки немеют,

Только ноги становятся вдруг не твои.

Только сердце внезапно сожмётся, как ёжик,

И глухие удары пойдут невпопад...

Сердце! Надо стучать, если даже не можешь.

Не смолкай! Ведь на наших сердцах - Ленинград.

Бейся, сердце! Стучи, несмотря на усталость,

Слышишь: город клянётся, что враг не пройдёт!

...Сотый день догорал. Как потом оказалось,

Впереди оставалось ещё восемьсот.

Сугробы

Иной сугроб страшней трясины,

Встал на пути - и прерван путь.

Что делать, я один не в силах

Через него перешагнуть.

Стою и жду под снежным воем,

Пока другой не подойдёт.

Вот подошёл. Теперь нас двое.

И я себе шепчу: - Вперёд!..

Так бывает порою с нами

Так бывает порою с нами:

Вспомнишь что-то, увидишь сны -

И глядишь на всё не глазами,

А глазницами той войны.

Если память своё заладит,

Бесполезно перечить ей.

Ты опять прикован к блокаде,

Как к скале своей Прометей.

Вновь январь за окном белеет,

Рядом снова твои друзья.

Те же - мёртвые не стареют,

Не меняются. Им нельзя.

Обсуждают твои поступки:

- Мы бы здесь поступили так... -

Осуждают твои уступки:

- Тут нельзя отступать, никак!..

И тогда в своё оправданье

Говоришь им: - Тому виной

Слишком много лет расстоянья.

Я, наверное, стал иной.

Да, иной! - Только ты не понят.

И темнеют зрачки их глаз:

- Раз ты жив, по тебе сегодня

Люди могут судить о нас!

Могут мерить - не вслух, подспудно -

То далёкое далеко.

- Я согласен, но это трудно.

- Трудно? - Трудно! - А нам легко?..

И уйдут, молчаливо глядя

Сквозь тебя и других людей.

...Так живу. Прикован к блокаде,

Как к скале своей Прометей.

Трое

Я к ним подойду. Одеялом укрою,

О чём-то скажу, но они не услышат.

Спрошу - не ответят... А в комнате - трое.

Нас в комнате трое, но двое не дышат.

Я знаю: не встанут. Я всё понимаю...

Зачем же я хлеб на три части ломаю?

Улица Росси

1

На улице Росси строй жёлтых фасадов

Подчёркнуто чёток, как фронт на парадах.

Она небольшая. И нет ленинградца,

Который сумел бы на ней затеряться.

Здесь фильмы снимают при ясной погоде,

Туристы, беседуя с гидами, бродят.

Проходят девчонки с походкой приметной,

Поскольку тут — здание школы балетной.

Я тоже на улице Росси бываю.

Но мне здесь невесело: я вспоминаю...

2

Дворец пионеров, что с улицей рядом,

Стал новой больницей в начале блокады.

Сюда привозили из разных районов

И тех, кто спасён был в домах разбомблённых,

И тех, кто контужен был вражьим снарядом,

И тех, кто в дороге от голода падал...

Я помню, как плотно стояли кровати

В промёрзлой насквозь полутёмной палате.

Мне видятся скорбные лица лежащих

И слышится голос соседа всё чаще.

Он, если мы долго и мрачно молчали,

Читал нам «Онегина»: чтоб не скучали...

Мы верили твёрдо: вот-вот наступленье,

Когда согласились с его предложеньем,

Что в первую пятницу после Победы

Все в полдень на улицу Росси приедут.

Сомненья по поводу места для сбора

Он тут же развеял без долгого спора:

— До Росси не только легко добираться:

На улице этой нельзя затеряться!..

А вскоре в метель, что гудела, бушуя,

Его отправляли на землю Большую.

Он еле дышал, но, прощаясь, нам бросил:

— Пока... Не забудьте про улицу Росси...

3

Я в пятницу вслед за победным салютом

На встречу приехал минута в минуту.

Я ждал. Я в надежде к прохожим бросался.

Но снова и снова один оставался.

Забыть уговор? Не могли! Неужели?..

А может быть, с фронта прийти не успели?

А кто-то оставить работу не может?..

Но в сорок шестом повторилось всё то же.

4

Всё то же... А время без устали мчится.

Я в чудо не верю: его не случится.

Но в первую пятницу после Победы

Я снова на улицу Росси поеду.

Мне надо с друзьями тех лет повидаться...

На улице этой нельзя затеряться!

Февраль

Какая длинная зима,

Как время медленно крадётся!..

В ночи ни люди, ни дома

Не знают, кто из них проснётся.

И поутру, когда ветра

Метелью застилают небо,

Опять короче, чем вчера,

Людская очередь за хлебом.

В нас голод убивает страх.

Но он же убивает силы...

На Пискарёвских пустырях

Всё шире братские могилы.

И зря порою говорят:

«Не все снаряды убивают...»

Когда мишенью - Ленинград,

Я знаю - мимо не бывает.

Ведь даже падая в Неву,

Снаряды - в нас, чтоб нас ломало.

Вчера там каменному льву

Осколком лапу оторвало.

Но лев молчит, молчат дома,

А нам - по-прежнему бороться,

Чтоб жить и не сойти с ума...

Какая длинная зима,

Как время медленно крадётся.

Я забыть никогда не смогу

Я забыть никогда не смогу

Скрип саней на декабрьском снегу.

То пронзительный, медленный скрип:

Он как стон, как рыданье, как всхлип.

Будто всё это было вчера...

В белой простыне - брат и сестра...

Я смерть свою ни зрением, ни слухом

Я смерть свою ни зрением, ни слухом

До времени почувствовать не вправе.

Но если ты - костлявая старуха,

Ещё не ясно, кто из нас костлявей.

Я б не хотел увидеться с тобою.

А если всё ж тропа сведёт друг с другом,

Могу упасть я, не осилив боя.

Но ты не встретишь смертного испуга.