А.А. Фет

Нет, не забуду я тот ранний огонек,

Который мы зажгли на первом перевале,

В лесу, где соловьи и пели и рыдали,

Но миновал наш май – и миновал их срок.

О, эти соловьи!.. Благословенный рок

Умчал их из страны калинника и елей

В тот теплый край, где нет простора для метелей.

И там, где жарче юг и где светлей восток,

Где с резвой пеною и с сладостным журчаньем

По камушкам ручьи текут, а ветерок

Разносит вздохи роз, дыша благоуханьем,

Пока у нас в снегах весны простыл и след,

Там – те же соловьи и с ними тот же Фет...

Постиг он как мудрец, что если нас с годами

Влечет к зиме, то – нам к весне возврата нет,

       И – улетел за соловьями.

И вот, мне чудится, наш соловей–поэт,

Любимец роз, пахучими листами

Прикрыт, и – вечной той весне поет привет.

Он славит красоту и чары, как влюбленный

И в звезды и в грозу, что будит воздух сонный,

И в тучки сизые, и в ту немую даль,

Куда уносятся и грезы, и печаль,

И стаи призраков причудливых и странных,

       И вздохи роз благоуханных.

Волшебные мечты не знают наших бед:

Ни злобы дня, ни думы омраченной,

Ни ропота, ни лжи, на все ожесточенной,

       Ни поражений, ни побед.

Все тот же огонек, что мы зажгли когда–то,

Не гаснет для него и в сумерках заката,

Он видит призраки ночные, что ведут

Свой шепотливый спор в лесу у перевала.

Там мириады звезд плывут без покрывала,

И те же соловьи рыдают и поют.

1 февраля 1888

А.С. Пушкин

Читано автором в Москве, в день

открытия памятника Пушкину, в

1 заседании Общества Любителей

Российской Словесности, 6 июня

  1880 года.

     1

Пушкин - это возрожденье

Русской Музы,- воплощенье

Наших трезвых дум и чувств,

Это - незапечатленный

Ключ поэзии, священный

В светлой области искусств.

Это - эллинов стремленье

К красоте и лицезренье

Их божеств без покрывал,

Это - голос Немезиды,

Это девы Эвмениды

Окровавленный кинжал...

Это - вещего баяна

Струнный говор... свист Руслана...

И русалок голоса...

Это - арфа серафима,

В час, когда душа палима

Жаждой веры в небеса,

Это старой няни сказка,

Это молодости ласка,-

Огонек в степной глуши...

Это - слезы умиленья...

Это - смутное влеченье

Вечно жаждущей души...

2

Свой в столицах, на пирушке,

В сакле, в габоре, в лачужке,

Пушкин чуткою душой

Слышит друга голос дальний,-

Песню Грузии печальной...

Бред цыганки кочевой...

Слышит крик орла призывный,

Слышит ропот заунывный

Океана в бурной мгле,-

Видит небо без лазури

И,- что краше волн и бури,-

Видит деву на скале...

Знает горе, нам родное...

И разгулье удалое,-

И сердечную тоску...

Но не падает усталый -

И, как путник запоздалый,

Сам стучится к мужику.

Ничего не презирая,

В дымных избах изучая

Дух и склад родной страны,

Чуя русской жизни трепет,

Пушкин - правды первый лепет,

Первый проблеск старины...

3

Пушкин - это эхо славы

От Кавказа до Варшавы,

От Невы до всех морей,-

Это - сеятель пустынный,

Друг свободы, неповинный

В лжи и злобе наших дней.

Это - гений, все любивший,

Все в самом себе вместивший -

Север, Запад и Восток...

Это - тот «ничтожный мира»,

Что, когда бряцала лира,

Жег сердца нам, как пророк.

Это - враг гордыни праздной,

В жертву сплетни неотвязной

Светом преданный,- враждой,

Словно тернием,повитый,

Оскорбленный и убитый

Святотатственной рукой...

Поэтический мессия

На Руси, он, как Россия,-

Всеобъемлющ и велик...

Ныне мы поэта славим -

И на пьедестале ставим

Прославляющий нас лик...

1880

Аллегория

Я еду – мрак меня гнетёт –

И в ночь гляжу я; огонёк

Навстречу мне то вдруг мелькнёт,

То вдруг, как будто ветерок

Его задует, пропадёт... –

Уж там не станция ли ждёт

Меня в свой тесный уголок?..

Ну что ж!.. Я знаю наперёд –

Возница слезет с облучка,

И кляч усталых отпряжёт,

И, при мерцаньи ночника,

В сырой покой меня сведёт

И скажет: ляг, родной мой, вот

Дощатый одр – засни пока...

А ну, как я, презрев покой,

Не захочу – не лягу спать,

И крикну: «Живо, хрыч седой,

Вели мне лошадей менять!..

Да слушай ты... впряги не кляч –

Лихих коней, чтоб мог я вскачь

Опередивших нас догнать...

Чтоб мог прижать я к сердцу вновь

Всё, что вперёд умчал злой рок:

Свободу – молодость – любовь, –

Чтоб загоревшийся восток

Открыл мне даль – чтоб новый день

Рассеял этой ночи тень

Не так, как этот огонёк».

1876

* * *

Ах, как у нас хорошо на балконе, мой милый! смотри –

Озеро светит внизу, отражая сиянье зари;

Белый там нежится лебедь, в объятьях стихии родной,

И не расстанется с ней, как и ты, друг мой милый,

                                          со мной...

Сколько ты мне ни толкуй, что родная стихия твоя –

Мир, а не жаркое солнце, не грудь молодая моя!

Беглый

— Ты куда, удалая ты башка?

Уходи ты к лесу темному пока:

Не сегодня–завтра свяжут молодца.

Не ушел ли ты от матери–отца?

Не гулял ли ты за Волгой в степи?

Не сидел ли ты в остроге на цепи?

   «Я сидел и в остроге на цепи,

   Я гулял и за Волгой в степи,

   Да наскучила мне волюшка моя,

   Воля буйная, чужая, не своя.

   С горя, братцы, изловить себя я дал —

   Из острога, братцы, с радости бежал.

   Как в остроге–то послышалося нам,

   Что про волю–то читают по церквам, —

   Уж откуда сила–силушка взялась:

   Цепь железная, и та, вишь, порвалась!

   И задумал я на родину бежать;

   Божья ночка обещалась покрывать.

   Я бежал — ног не чуял под собой...

   Очутился на сторонушке родной,

   Тут за речкой моя матушка живет,

   Не разбойничка, а сына в гости ждет.

   Я сначала постучуся у окна —

   Выходи, скажу, на улицу, жена!

   Ты не спрашивай, в лицо мне не гляди,

   От меня, жена, гостинчика не жди.

   Много всяких я подарков тебе нес,

   Да, вишь, как–то по дороге все растрес;

   Я вина не пил — с воды был пьян,

   Были деньги — не зашил карман.

   Как нам волю–то объявят господа,

   Я с воды хмелен не буду никогда;

   Как мне землю–то отмерят на миру —

   Я в кармане–то зашью себе дыру.

   Буду в праздники царев указ читать...

   Кто же, братцы, меня может забижать?»

— Ты куда, удалая ты башка?

Уходи ты к лесу темному пока.

Хоть родное–то гнездо недалеко, —

Ночь–то месячна: признать тебя легко.

Знать, тебе в дому хозяином не быть,

По дорогам, значит, велено ловить.

1861

Безумие горя

Когда, держась за ручку гроба,

Мой друг! в могилу я тебя сопровождал -

Я думал: умерли мы оба -

И как безумный - не рыдал.

И представлялось мне два гроба:

Один был твой - он был уютно-мал,

И я его с тупым, бессмысленным вниманьем

В сырую землю опускал;

Другой был мой - он был просторен,

Лазурью, зеленью вокруг меня пестрел,

И солнца диск, к нему прилаженный, как бляха

Роскошно золоченая, горел.

Когда твой гроб исчез, забросанный землею,

Увы! мой - все еще насмешливо сиял,

И озирался я, покинутый тобою,

Душа души моей!- и смутно сознавал,

Как не легко в моем громадно-пышном гробе

Забыться - умереть настолько, чтоб забыть

Любви утраченное счастье,

Свое ничтожество и - жажду вечно жить.

И порывался я очнуться - встрепенуться -

Подняться - вечную мою гробницу изломать -

Как саван сбросить это небо,

На солнце наступить и звезды разметать -

И ринуться по этому кладбищу,

Покрытому обломками светил,

Туда, где ты - где нет воспоминаний,

Прикованных к ничтожеству могил.

1860

Белая ночь

Дым потянуло вдаль, повеяло прохладой.

Без тени, без огней, над бледною Невой

Идет ночь белая — лишь купол золотой

Из–за седых дворцов, над круглой колоннадой,

Как мертвеца венец перед лампадой,

Мерцает в высоте холодной и немой.

Скажи, куда идти за счастьем, за отрадой,

Скажи, на что ты зол, товарищ бедный мой?!

Вот — темный монумент вознесся над гранитом...

Иль мысль стесненная твоя

Спасенья ищет в жале ядовитом,

Как эта медная змея

Под медным всадником, прижатая копытом

Его несущего коня...

1862

* * *

Блажен озлобленный поэт,

Будь он хоть нравственный калека,

Ему венцы, ему привет

Детей озлобленного века.

   Он как титан колеблет тьму,

Ища то выхода, то света,

Не людям верит он – уму,

И от богов не ждет ответа.

   Своим пророческим стихом

Тревожа сон мужей солидных,

Он сам страдает под ярмом

Противоречий очевидных.

   Всем пылом сердца своего

Любя, он маски не выносит

И покупного ничего

В замену счастия не просит.

   Яд в глубине его страстей,

Спасенье – в силе отрицанья,

В любви – зародыши идей,

В идеях – выход из страданья.

   Невольный крик его – наш крик.

Его пороки – наши, наши!

Он с нами пьет из общей чаши,

Как мы отравлен – и велик.

1872

Бэда–проповедник

Был вечер; в одежде, измятой ветрами,

Пустынной тропою шел Бэда слепой;

На мальчика он опирался рукой,

По камням ступая босыми ногами, –

И было все глухо и дико кругом,

Одни только сосны росли вековые,

Одни только скалы торчали седые,

Косматым и влажным одетые мхом.

Но мальчик устал; ягод свежих отведать,

Иль просто слепца он хотел обмануть:

«Старик!– он сказал, – я пойду отдохнуть;

А ты, если хочешь, начни проповедать:

С вершин увидали тебя пастухи...

Какие–то старцы стоят на дороге...

Вон жены с детьми! говори им о боге,

О сыне, распятом за наши грехи».

И старца лицо просияло мгновенно;

Как ключ, пробивающий каменный слой,

Из уст его бледных живою волной

Высокая речь потекла вдохновенно –

Без веры таких не бывает речей!..

Казалось – слепцу в славе небо являлось;

Дрожащая к небу рука поднималась,

И слезы текли из потухших очей.

Но вот уж сгорела заря золотая

И месяца бледный луч в горы проник,

В ущелье повеяла сырость ночная,

И вот, проповедуя, слышит старик –

Зовет его мальчик, смеясь и толкая:

«Довольно!.. пойдем!.. никого уже нет!»

Замолк грустно старец, главой поникая.

Но только замолк он – от края до края:

«Аминь!» – ему грянули камни в ответ.

1840–1845

В альбом К. Ш...

Писатель, если только он

Волна, а океан – Россия,

Не может быть не возмущен,

Когда возмущена стихия.

Писатель, если только он

Есть нерв великого народа,

Не может быть не поражен,

Когда поражена свобода.

1865

В глуши

Для кого расцвела? для чего развилась?

Для кого это небо - лазурь ее глаз,

Эта роскошь - волнистые кудри до плеч,

Эта музыка - уст ее тихая речь?

Ясно может она своим чутким умом

Слышать голос души в разговоре простом;

И для мира любви и для мира искусств

Много в сердце у ней незатронутых чувств.

Прикоснется ли клавиш - заплачет рояль...

На ланитах - огонь, на ресницах - печаль...

Подойдет ли к окну - безотчетно-грустна,

В безответную даль долго смотрит она.

Что звенит там вдали - и звенит и зовет?

И зачем там в степи пыль столбами встает?

И зачем та река широко разлилась?

Оттого ль разлилась, что весна началась?

И откуда, откуда тот ветер летит,

Что, стряхая росу, по цветам шелестит,

Дышит запахом лип и, концами ветвей

Помавая, влечет в сумрак влажных аллей?

Не природа ли тайно с душой говорит?

Сердце ль просит любви и без раны болит?

И на грудь тихо падают слезы из глаз...

Для кого расцвела? для чего развилась?

1855

В гостиной

…………………. .

В гостиной сидел за раскрытым столом мой отец,

Нахмуривши брови, сурово хранил он молчанье;

Старуха, надев как–то набок нескладный чепец,

Гадала на картах; он слушал ее бормотанье.

Немного подальше, тайком говоря меж собой,

Две гордые тетки на пышном диване сидели,

Две гордые тетки глазами следили за мной

И, губы кусая, с насмешкой в лицо мне глядели.

А в темном углу, опустя голубые глаза,

Не смея поднять их, недвижно сидела блондинка.

На бледных ланитах ее трепетала слеза,

На жаркой груди высоко поднималась косынка.

1844

В день пятидесятилетнего юбилея А.А. Фета

Ночи текли - звезды трепетно в бездну лучи свои

      сеяли...

Капали слезы,- рыдала любовь; и алел

Жаркий рассвет, и те грезы, что в сердце мы тайно

      лелеяли,

Трель соловья разносила - и бурей шумел

Моря сердитого вал - думы зрели, и - реяли

Серые чайки...

  Игру эту боги затеяли;

В их мировую игру Фет замешался и пел...

Песни его были чужды сует и минут увлечения,

Чужды теченью излюбленных нами идей; -

Песни его вековые - в них вечный закон тяготения

К жизни - и нега вакханки, и жалоба фей -

В них находила природа свои отражения.

Были невнятны и дики его вдохновения

Многим; но тайна богов требует чутких людей.

Музыки выспренний гений недаром любил сочетания

Слов его, спаянных в «нечто» душевным огнем,

Гений поэзии видел в стихах его правды мерцание,

Капли, где солнце своим отраженным лучом

Нам говорило: «Я солнце!» И пусть гений знания

С вечно пытливым умом, уходя в отрицание,

Мимо проходит!- наш Фет русскому сердцу знаком...

1889

* * *

В дни, когда над сонным морем

Духота и тишина,

В отуманенном просторе

Еле движется волна.

Если ж вдруг дохнет над бездной

Ветер, грозен и могуч,

Закипит волна грознее

Надвигающихся туч...

И помчится, точно в битву

Разъяренный шпорой конь,

Отражая в брызгах пены

Молний солнечный огонь.

И рассыпавшись о скалы,

Изомнет у берегов

Раскачавшиеся перья

Прошумевших тростников...

1876

В дурную погоду

Пусть говорят, что наша молодежь

Поэзии не знает - знать не хочет,-

И что ее когда-нибудь подточит

Под самый под корень практическая ложь,-

Пусть говорят, что это ей пророчит

Один бесплодный путь к бесславию, что ей

Без творчества, как ржи без теплых, ясных дней

Не вызреть...

Выхожу один я в чисто поле

И чувствую - тоска! и дрогну поневоле.

Так сыро,- сиверко!..

  И что это за рожь!

Местами зелена, местами низко клонит

Свои колосики к разрыхленной земле

И точно смята вся; а в бледно-серой мгле

Лохмотья туч над нею ветер гонит...

Когда же, наконец, дождусь я ясных дней!

Поднимется ль опять дождем прибитый колос?

Иль никогда среди родимых мне полей

Не отзовется мне ретивой жницы голос,

И не мелькнет венок из полевых цветов

Над пыльным золотом увесистых снопов?!.

1875

В мае 1867

Это - весна!

Небо глядит сентябрем,

Жутко сидеть у окна;

Мгла за окном.

Льдины плывут,- тучи,- холод,-

Дышит миазмами город...

Это - весна!

Это - весна!

О, лихорадочный бред!

В поле трава чуть видна -

Листика нет.

По саду чинно гуляя,

Дрогнут поклонники мая...-

Это - весна!

Это - весна!

О! если русский народ

Так же встает ото сна,

Так же цветет!..-

Прелесть такого расцвета

Не вдохновит и поэта...-

Это - весна!

Это - весна!

Дайте ж тепла, чтоб порой

Веяло мне из окна

Свежей грозой,-

Чтоб солнце, как сердце, горело,-

Чтоб все говорило и пело:

Здравствуй, весна!

1867

В осеннюю темь

(Отрывок)

…………. . .

…………. . .

   Вечера настали мглистые –

   Отсырели камни мшистые;

И не цветиками розовыми,

Не листочками березовыми,

   Не черемухой в ночном пару,

   Пахнет, веет во сыром бору –

Веет тучами сгустившимися,

Пахнет липами – свалившимися,

   Или мокрых листьев ворохом;

   Тишина пугает шорохом...

Только там, за речкой тинистою,

Что–то злое и порывистое

   С гулом по лесу промчалося,

   Словно смерти испугалося...

Что со мной!.. Чего спасительного

Или хоть бы утешительного

   Ожидать от лесу темного,

   В сон и холод погруженного?

   Пусть другой тут с горя топится!..

   Сердце жить еще торопится...

   Чувство тайное, весеннее,

   Будь смелей и откровеннее –

Выручай свою возлюбленную,

Злыми сплетнями погубленную!

   Пусть ее – мою красавицу,

   Сироту и бесприданницу –

   Силой выдали за пьяницу...

  Знаю я тебя, пиявицу,

  Моего лихого ворога!!

  Ты купил ее недорого, –

  Только я возьму недешево –

  Ничего не жди хорошего!..

В потемках

Один проснулся я и – вслушиваюсь чутко,

Кругом бездонный мрак и – нет нигде огня.

И сердце, слышу я, стучит в виски... мне жутко...

Что, если я ослеп! Ни зги не вижу я,

Ни окон, ни стены, ни самого себя!..

И вдруг, сквозь этот мрак глухой и безответный,

Там, где гардинами завешено окно,

С усильем разглядел я мутное пятно –

Ночного неба свет... полоской чуть заметной.

И этой малости довольно, чтоб понять,

Что я еще не слеп и что во мраке этом

Все, все пророчески полно холодным светом,

Чтоб утра теплого могли мы ожидать.

28 декабря 1892

В потерянном раю

………….

Уже впервые дымной мглою

Подернут был Едемский сад,

Уже пожёлкнувшей листвою

Усеян синий был Ефрат,

Уж райская не пела птица —

Над ней орел шумел крылом,

И тяжело рычала львица,

В пещеру загнанная львом.

И озирал злой дух с презреньем

Добычу смерти — пышный мир

И мыслил: смертным поколеньям

Отныне буду я кумир.

И вдруг, он видит, в райской сени,

Уязвлена, омрачена,

Идет, подобно скорбной тени,

Им соблазненная жена.

Невольно прядью кос волнистых

Она слегка прикрыла грудь,

Уже для помыслов нечистых

Пролег ей в душу знойный путь.

И, ей десницу простирая,

Встает злой дух,— он вновь готов,

Ей сладкой лестью слух лаская,

Петь о блаженстве грешных снов.

Но что уста его сковало?

Зачем он пятится назад?

Чем эта жертва испугала

Того, кому не страшен ад?

Он ждал слезы, улыбки рая,

Молений, робкого стыда...

И что ж в очах у ней?— такая

Непримиримая вражда,

Такая мощь души без страха,

Такая ненависть, какой

Не ждал он от земного праха

С его минутной красотой.

Грозы божественной сверканье —

Тех молний, что его с небес

Низвергли — не без содроганья

В ее очах увидел бес,

И в мглу сокрылся привиденьем,

Холодным облаком осел,

Змеей в траву прополз с шипеньем,

В деревьях бурей прошумел.

Но сила праведного гнева

Земного рая не спасла,

И канула слеза у древа

Познания добра и зла...

1876

В прилив

На заре, в прилив, немало

Чуд и раковин морских

Набросала мне наяда

В щели скал береговых;

И когда я дар богини

Торопился подбирать,

Над морским прибоем стала

Нагота ее сверкать.

Очи вспыхнули звездами,

Жемчуг пал дождем с волос...

«И зачем тебе все это?!.» -

Прозвучал ее вопрос.

«А затем, чтоб дар твой резать,

Жечь,- вникать и изучать...»

И наяда, подгоняя

Волны, стала хохотать.

«А!- сказала,- ты и мною

Не захочешь пренебречь!

Но меня ты как изучишь?

Резать будешь или жечь?..»

И наяды тело с пеной

Поднялось у самых скал,

На груди заря взыграла,

Ветер кудри всколыхал.

«Нет,- сказал я, вздрогнув сердцем,-

Нет в науке ничего

Разлагающего чары

Обаянья твоего».

И пока зари отливы

Колыхал лазурный вал,

Я забыл дары богини -

Я богиню созерцал.

В саду

Мы празднуем в саду прощальный наш досуг.

Прощай! пью за твое здоровье, милый друг!–

И солнцу, что на все наводит зной, не жарко,

И льду не холодно, и этот пышный куст

Своих не знает роз, и даже эта чарка

Не знает, чьих она касалась жарких уст.

И блеск, и шорохи, и это колыханье

Деревьев – все полно блаженного незнанья;

А мы осуждены отпраздновать страданье,

И холод сознаем и пламенный недуг...

Прощай! пью за твое здоровье, милый друг!

В телеге жизни

С утра садимся мы в телегу...

               Пушкин

К моей телеге я привык,

Мне и ухабы нипочем...

Я только дрогну, как старик,

В холодном воздухе ночном...

Порой задумчиво молчу,

Порой отчаянно кричу:

– Пошел!.. Валяй по всем по трем.

Но хоть кричи, бранись иль плачь –

Молчит, упрям ямщик седой:

Слегка подстегивая кляч,

Он ровной гонит их рысцой;

И шлепает под ними грязь,

И, незаметно шевелясь,

Они бегут во тьме ночной.

1876

В хвойном лесу

Лес, как бы кадильным дымом

Весь пропахнувший смолой,

Дышит гнилью вековою

И весною молодой.

А смолу, как слезы, точит

Сосен старая кора,

Вся в царапинах и ранах

От ножа и топора.

Смолянистым и целебным

Ароматом этих ран

Я люблю дышать всей грудью

В теплый утренний туман.

Ведь и я был также ранен –

Ранен сердцем и душой,

И дышу такой же гнилью

И такою же весной...

1888, Ф. ж.д. Райвола

Вальс

Надежды вальс зовет, звучит-

И замирая занывает;

Он тихо к сердцу подступает,

И сердцу громко говорит:

Среди безчисленных забав,

Среди страданий быстротечных-

Каких страстей ты хочешь вечных,

Каких ты хочешь вечных прав?

Напрасных благ не ожидай!

Живи кружась под эти звуки,

И тайных ран глухие муки

Не раздражай,  а усыпляй!

Когда ж красавица пройдет

Перед тобой под маской черной

И руку с нежностью притворной

Многозначительно пожмёт;

Тогда ослепни и пылай!-

Лови летучие мгновения

И на пустые уверенья

Минутным жаром отвечай!

Вдова

Уж не ты ли знаком

С чернобровой вдовой,

Что живет, без родни,

За Москвою-рекой?..

Что на утренний звон,

В темь и холод весь пост

Ходит слезы ронять

На церковный помост.

Страшно ей, говорят,

В образнице своей;

Где же ей замолить

Чары грешных ночей?..

Погляди, за толпой

Не она ли видна

Вся в кадильном дыму

У сырого окна?..

Бродит утренний свет,-

Тускло светит свеча;

Но в кромешной ночи

Ее глаз - ни луча...

Много дум, гордых дум

В их застынувшей мгле;

Но смиренья печать

На лилейном челе...

Говорят, ее муж,

Хоть и скряга он был,

В шелк ее наряжал,

Бриллианты дарил,

Да на днях,говорят,

На своем сундуке

Умер, стиснув ключи

В посинелой руке.

От чего умер?- глух

Был обычный вопрос:

И в могилу его

Проводили без слез.

Но покойника дух,

Видно, сам над собой

В эту ночь простонал

За Москвою-рекой.

Его буря несла,

Он метелицу нес,-

И недаром завыл

На цепи его пес.

Тень хозяина шла,

К дому шла, яко дым,-

А хозяйка его

Обнималась с другим...

С жемчугом на груди

И с кольцом на руке,

Целовалась она

На пустом сундуке.

Не спасли его вклад

Ни печать, ни зарок...

Для кого ж потайной

Отомкнулся замок?

Отчего вещий страх,

Словно жало змеи,

Присосался к ее

Беззащитной любви?..

Вдруг тревожнее стал

Молодой голосок,

Засверкал на руке

Бриллиант-огонек...

Она пряди волос

Оправлять начала...-

В двери мертвая тень

Незаметно вошла.

И с тоской на душе,

С страшно бледным лицом,

Молодая вдова

Оглянулась кругом...

Мутно стало в очах,

Сжал ей сердце недуг,

И шепнула она:

«Уходи, милый друг!

Уж к заутрени звон

Прозвонил... Уж потух

Лунный свет... на дворе

Загорланил петух...

Уходи, милый мой!

Эти звуки кричат,

Что покойный мой муж

Принял медленный яд.

Отчего я дрожу,

Точно совесть моя

Нечиста?.. Уходи...

Я не выдам тебя...

Иногда слышу я

Над собой адский смех...

Кто мне душу спасет,-

Кто отмолит мой грех?!.»

С этой скорбной душой,

С этой милой вдовой

Уж не ты ли знаком?..

Не бледней, милый мой!

1895

Вечер

Зари догорающей пламя

Рассыпало по небу искры,

Сквозит лучезарное море;

Затих по дороге прибрежной

Бубенчиков говор нестройный,

Погонщиков звонкая песня

В дремучем лесу затерялась,

В прозрачном тумане мелькнула

И скрылась крикливая чайка.

Качается белая пена

У серого камня, как в люльке

Заснувший ребенок. Как перлы,

Росы освежительной капли

Повисли на листьях каштана,

И в каждой росинке трепещет

Зари догорающей пламя.

Вечерний звон

Вечерний звон... не жди рассвета;

Но и в туманах декабря

Порой мне шлет улыбку лета

Похолодевшая заря...

На все призывы без ответа

Уходишь ты, мой серый день!

Один закат не без привета...

И не без смысла – эта тень...

Вечерний звон – душа поэта,

Благослови ты этот звон...

Он не похож на крики света,

Спугнувшего мой лучший сон.

Вечерний звон... И в отдаленье,

Сквозь гул тревоги городской,

Ты мне пророчишь вдохновенье,

Или – могилу и покой.

Но жизнь и смерти призрак – миру

О чем–то вечном говорят,

И как ни громко пой ты, – лиру

Колокола перезвонят.

Без них, быть может, даже гений

Людьми забудется, как сон, –

И будет мир иных явлений,

Иных торжеств и похорон.

1890

Вложи свой меч

(Немецкому народу)

Недаром создал ты порядок, полный сил,

      И воспитал в себе отвагу:

      Твой враг, как пленник,— отдал шпагу,

   Как император — скипетр уронил;

Во всеоружии ты встал и отрезвил

   Войнолюбивое, слепое племя —

И опасения свои угомонил,—

Так, совершил ты все, что подсказало время.

Довольно! Зло войны должно иметь предел...

      И если слава — твой удел,

Ты будешь истинно великою державой,

      Гнушаясь варварскою славой

Над пеплом городов, среди кровавых тел...

      «Довольно!!— говорили мы,

С младенчества тобой повитые умы,

   Недальновидные соседи.—

Довольно пороху, каленой стали, меди,

Свинцу и чугуна,— их гул, их дым и гром

Сливает реки слез с победным торжеством;

   Твои трофеи — символы печали,

Тоски и ужасов».— «Довольно!»— восклицали

      Все, для которых идеал

То человечности, то правды, то свободы

Ты так роскошно в блеск и звуки облекал,

      Когда к лобзанью призывал

Устами Шиллера1 весь мир и все народы.

………………. .

      Все изменилось!—

                     Юноши твои

   Уже не жаждут мировой любви,

   Искусство их — военное искусство...

(Наука с увлеченьем пушки льет...)

………………. .

И тот лишь у тебя великий патриот,

      Кто из презрительного чувства

      К другим народам говорит,

      Что сам господь тебе велит

      Восток и Запад онемечить!

………………. .

С почетом принял ты под свой покров того,

Кто мог — и смел тебе недавно поперечить,

Кто думал произвол собой увековечить

   И пал от произвола своего,—

С почетом принял — и, клевретами его

Обезоруженный, народ пошел калечить.

Венчая славою безнравственный успех,

      Инстинктам дикаря послушен,

Теперь ты, как палач, стоишь в виду у всех,

      И к воплям жертвы равнодушен.

      Ты ей на горло наступил,

      Ты в ней одобрил дух измены,

      Ты, как на плахе, раздробил

      Ее трепещущие члены...

На мертвые тела жен, стариков, детей

Косясь, внесешь ли ты в Париж грабеж повальный

   Или почтишь их тризной погребальной

И лицемерный гимн споешь царю царей?!.

      О просвещеннейший народ!

      О наш великий просветитель!

      Знай, если Франция падет,—

      С ее могилы встанет мститель.

      Он проскользнет к тебе, как змей,

      Он даст тебе понять всю силу

      Полураздавленных идей,

      Не поместившихся в могилу...

   Он, Немезида наших дней,

   Тебе,— едва лишь из трофеев

Ты выкроишь венки для всех своих страстей,—

      Руками тысячи пигмеев

      Расставит тысячи сетей...

      И если ты — хоть это знаешь,

      Свои надежды возлагаешь

      На мудрость собственных детей,—

      Чтоб эта мудрость не зачахла,

Скорей вложи твой меч и руку ту отмой,

   Которая грозой пороховой,

      Кровавым запахом пропахла...

1870

Влюбленный месяц

(Посв. М.Л. Златковскому)

Моя барышня по садику гуляла,

По дорожке поздно вечером ходила –

С бриллиантиком колечко потеряла,

С белой ручки его, видно, обронила.

Как ложилась на кроватку, спохватилась;

Спохватившись, по коврам его искала...

Не нашла она колечка – обозлилась, –

Меня, бедную, воровкой обозвала.

И не знала я с тоски, куда деваться;

Хоть бы матушка воскресла – заступилась!..

Вышла в садик я тихонько прогуляться,

Увидала ясный месяц – застыдилась.

Слышу, месяц говорит мне – сам сияет:

«Не пугайся меня, красная девица!

Бедный месяц, как и ты, всю ночь блуждает,

И ему под темным пологом не спится.

И недаром в эту ночь я вышел – светел:

Много горя, много девушек видал я,

А как барышню твою вечор заметил,

О каком–то тихом счастье возмечтал я.

Как вечор она по садику гуляла –

Плечи белые, грудь белую раскрыла...–

Ты скажи мне, не по мне ль она скучала,

На сырой песок слезинку уронила?..»

Встрепенулось во мне сердце ретивое...

Наклонилась я к дорожке – увидала

Не слезинку, а колечко дорогое,

И обмолвилась я – месяцу сказала:

«Мою барышню любовь не беспокоит,

Ни по ком она, красавица, не плачет,

Много денег ей колечко это стоит,

Имя ж честное мое не много значит...

И свети ты хоть над целою землею –

Не дождешься ты любви от белоручки!..» –

И закапали серебряной росою

Слезы месяца, и спрятался он в тучки.

С той поры, когда я, бедная, горюя,

Выхожу одна поплакать на крылечко, –

Бедный месяц! бедный месяц!– говорю я, –

Хоть с тобой мне перекинуть дай словечко...

1868

* * *

Вот и ночь... К ее порогу

Он пришел, едва дыша:

Утомился ли он медля?

Опоздал ли он спеша?..

Сел и шляпу снял, и, бледный,

К ней наверх в окно глядит;

И, прислушиваясь, тихо,

Точно бредит, говорит:

– Милый ангел! Будь покойна –

Я к тебе не постучусь...

Вижу свет твоей лампады

И безумствую – молюсь...

За тебя ли, за себя ли

Я молюсь, не знаю сам.

Ни глазам твоим не верю,

Ни лампаде, ни звездам.

Ведь они, все эти звезды,

Как и твой небесный взгляд,

И горят, и в душу смотрят –

И неправду говорят...

Ведь они, все эти звезды,

Никогда не скажут мне,

Кто сейчас твою лампаду

Погасил, мелькнув в окне.

Или это промелькнуло

Отражение луны?..

Или это – греза ночи,

Шорох знойной тишины?

Или это – у забора

Ветерок шуршит листвой?

Нет!.. Я слышу смех влюбленных

Над моей смешной слезой.

И, как тень, с ее порога

Поднялся он, чуть дыша...

Утомился ли он медля,

Опоздал ли он спеша?..

* * *

Время новое повеяло — смотри,

Время новое повеяло крылом:

У одних глаза вдруг вспыхнули огнем,

Словно луч в лицо ударил от зари,

У других глаза померкли и чело

Потемнело, словно облако нашло...

Встреча

Вчера мы встретились; – она остановилась –

Я также – мы в глаза друг другу посмотрели.

О боже, как она с тех пор переменилась;

В глазах потух огонь, и щеки побледнели.

И долго на нее глядел я молча строго –

Мне руку протянув, бедняжка улыбнулась;

Я говорить хотел – она же ради бога

Велела мне молчать, и тут же отвернулась,

И брови сдвинула, и выдернула руку,

И молвила: «Прощайте, до свиданья»,

А я хотел сказать: «На вечную разлуку

Прощай, погибшее, но милое созданье».

1844

Вызов

За окном в тени мелькает

   Русая головка.

Ты не спишь, мое мученье!

   Ты не спишь, плутовка!

Выходи ж ко мне навстречу!

   С жаждой поцелуя,

К сердцу сердце молодое

   Пламенно прижму я.

Ты не бойся, если звезды

   Слишком ярко светят:

Я плащом тебя одену

   Так, что не заметят!

Если сторож нас окликнет –

   Назовись солдатом;

Если спросят, с кем была ты,

   Отвечай, что с братом!

Под надзором богомолки

   Ведь тюрьма наскучит;

А неволя поневоле

    Хитрости научит!

Октябрь 1844

Гипотеза

Из вечности музыка вдруг раздалась,

И в бесконечность она полилась,

И хаос она на пути захватила, –

И в бездне, как вихрь, закружились светила:

Певучей струной каждый луч их дрожит,

И жизнь, пробужденная этою дрожью,

Лишь только тому и не кажется ложью,

Кто слышит порой эту музыку божью,

Кто разумом светел, в ком сердце горит.

Горная дорога в Грузии

Вижу, как тяжек мой путь,

Как бесполезен мой повод!

Кони натужили грудь,

Солнце печет, жалит овод.

Что ты, лихой проводник,

Сверху кричишь мне: за мною!

Ты с малолетства привык

Рыскать с ружьем за спиною.

Я же так рано устал!

Скучны мне виды природы —

Остовы глинистых скал,

Рощей поникшие своды!

Глухо, безлюдно кругом...

Тяжко на эти вершины,

Вечным объятые сном,

Облокотились руины.

Спят!.. и едва ли от них

Странник дождется ответа!

Вряд ли порадует их

Голос родного привета!

Нет ли?— скажи, проводник,—

Нет ли преданья?!— Рукою

Шапку надвинул старик

И покачал головою.

Вижу — потоки бегут —

Книзу проносится пена,

Через потоки бредут

Кони, в воде по колена.

Рад бы и я утолить

Жажду — в тени приютиться.

Рад бы с коня соскочить —

Руки сложить и забыться.

Некуда спрыгнуть с седла!

Слева — отвесные стены,

Справа — деревья и мгла,

Шум и сверкание пены.

Рад бы помчаться стрелой!

Рад бы скакать!— невозможно!

Конь мой идет осторожно,

Пробует камни ногой.

И осторожность заслуга!

Конь мой собой дорожит.

Вот поднимается с юга

Ветер,— пустыня шумит,

Мне же далекого друга

Голос как будто звучит.

«Друг мой! зачем ты желаешь

Лучших путей? путь один...»

Ну, конь! иди сам как знаешь —

Здесь я не твой господин!

1846–1851

Грузинка

Вчера грузинку ты увидел в первый раз

   На кровле, устланной коврами,

Она была в шелку и в галунах, и газ

   Прозрачный вился за плечами.

Сегодня, бедная, под белою чадрой,

   Скользя тропинкою нагорной,

Через пролом стены, к ручью, над головой

   Она несет кувшин узорный.

Но не спеши за ней, усталый путник мой,—

   Не увлекись пустым мечтаньем!

Мираж не утолит томящей жажды в зной

   И не навеет снов журчаньем.

1846

ГРУЗИНСКАЯ НОЧЬ

Грузинская ночь – я твоим упиваюсь дыханьем!

Мне так хорошо здесь под этим прохладным навесом,

Под этим навесом уютной нацваловой* сакли.

На мягком ковре я лежу под косматою буркой,

Не слышу ни лая собак, ни ослиного крику,

Ни дикого пенья под жалобный говор чингури**.

Заснул мой хозяин – потухла светильня в железном

Висячем ковше... Вот луна!– и я рад, что сгорело

Кунжутное*** масло в моей деревенской лампаде...

Иные лампады зажглись, я иную гармонию слышу.

О боже! какой резонанс! Чу! какая–то птица –

Ночная, болотная птица поет в отдаленьи...

И голос ее точно флейты отрывистый, чистый,

Рыдающий звук – вечно та же и та же

В размер повторенная нота – уныло и тихо

Звучит.– Не она ли мне спать не дает! Не она ли

Напела мне на душу грусть! Я смыкаю ресницы,

А думы несутся одна за другой, беспрестанно,

Как волны потока, бегущего с гор по ущелью.

Но волны потока затем ли бегут по ущелью,

Чтоб только достигнуть предела и слиться с волнами

Безбрежного моря!– нет, прежде чем моря достигнуть,

Они на долину спешат, напоить виноградные лозы

И нивы – надежду древнейшего в мире народа.

А вы, мои думы!– вы, прежде чем в вечность

Умчитесь, в полете своем захватив мириады

Миров, – вы – скажите, ужель суждено вам

Носиться бесплодно над этою чудной страною,

Так страстно любимою солнцем и – выжженной

                                    солнцем!

*    Нацвал – деревенский староста.

**   Чингури – струнный инструмент.

***  Кунжут – растение.

Грузинская песня (Всякий раз как под буркой...)

Всякий раз как под буркой, порою ночной,

Беспробудно я сплю до звезды заревой,

Три видения райских слетают ко мне —

Три красавицы чудных я вижу во сне.

Как у первой красавицы очи блестят,

Так и звезды во мраке ночном не горят;

У второй, как поднимет ресницы свои,

Очи зорко глядят, как глаза у змеи.

Никогда не была ночь в горах так темна,

Как у третьей темна черных глаз глубина.

И когда на заре улетает мой сон,

Не вставая, гляжу я в пустой небосклон —

Все гляжу да все думаю молча о том:

Кабы деньги да деньги, построил бы дом!

Окружил бы его я высокой стеной,

Заключил бы я в нем трех красавиц со мной

От утра до утра им бы песни я пел!

От зари до зари им бы в очи глядел!

1846–1851

Двойник

Я шел и не слыхал, как пели соловьи,

И не видал, как звезды загорались,

И слушал я шаги — шаги, не знаю чьи,

За мной в лесной глуши неясно повторялись.

Я думал — эхо, зверь, колышется тростник;

Я верить не хотел, дрожа и замирая,

Что по моим следам, на шаг не отставая,

Идет не человек, не зверь, а мой двойник.

То я бежать хотел, пугливо озираясь,

То самого себя, как мальчика, стыдил...

Вдруг злость меня взяла — и, страшно задыхаясь,

Я сам пошел к нему навстречу и спросил:

— Что ты пророчишь мне или зачем пугаешь?

Ты призрак иль обман фантазии больной?

— Ах!— отвечал двойник,— ты видеть мне мешаешь

И не даешь внимать гармонии ночной;

Ты хочешь отравить меня своим сомненьем,

Меня — живой родник поэзии твоей!..

И, не сводя с меня испуганных очей,

Двойник мой на меня глядел с таким смятеньем,

Как будто я к нему среди ночных теней —

Я, а не он ко мне явился привиденьем.

1862

Детство нежное, пугливое...

Детство нежное, пугливое,

Безмятежно шаловливое,-

В самый холод вешних дней

Лаской матери пригретое,

И навеки мной отпетое

В дни безумства и страстей,

Ныне всеми позабытое,

Под морщинами сокрытое

В недрах старости моей,-

Для чего ты вновь встревожило

Зимний сон мой,- словно ожило

И повеяло весной?-

Оттого, что вновь мне слышится

Голосок твой, легче ль дышится

Мне с поникшей головой?!.

Не без думы, не без трепета,

Слышу я наивность лепета:

- Старче! разве ты- не я?!

Я с тобой навеки связано,

Мной вся жизнь тебе подсказана,

В ней сквозит мечта моя; -

Не напрасно вновь являюсь я,-

Твоей смерти дожидаюсь я,

Чтоб припомнило и я

То, что в дни моей беспечности,

Я забыло в недрах вечности,-

То, что было до меня.

1890

Диссонанс

Пусть по воле судеб я рассталась с тобой,-

Пусть другой обладает моей красотой!

Из объятий его, из ночной духоты,

Уношусь я далеко на крыльях мечты.

Вижу снова наш старый, запущенный сад:

Отраженный в пруде потухает закат,

Пахнет липовым цветом в прохладе аллей;

За прудом, где-то в роще, урчит соловей...

Я стеклянную дверь отворила - дрожу -

Я из мрака в таинственный сумрак гляжу -

Чу! там хрустнула ветка - не ты ли шагнул?!

Встрепенулася птичка - не ты ли спугнул?!

Я прислушиваюсь, я мучительно жду,

Я на шелест шагов твоих тихо иду -

Холодит мои члены то страсть, то испуг -

Это ты меня за руку взял, милый друг?!

Это ты осторожно так обнял меня,

Это твой поцелуй - поцелуй без огня!

С болью в трепетном сердце, с волненьем в крови

Ты не смеешь отдаться безумствам любви,-

И, внимая речам благородным твоим,

Я не смею дать волю влеченьям своим,

И дрожу, и шепчу тебе: милый ты мой!

Пусть владеет он жалкой моей красотой!

Из объятий его, из ночной духоты,

Я опять улетаю на крыльях мечты,

В эточ сад, в эту темь, вот на эту скамью,

Где впервые подслушал ты душу мою...

Я душою сливаюсь с твоею душой -

Пусть владеет он жалкой моей красотой!

1876

ДОРОГА

Глухая степь – дорога далека,

Вокруг меня волнует ветер поле,

Вдали туман – мне грустно поневоле,

И тайная берет меня тоска.

Как кони ни бегут – мне кажется, лениво

Они бегут. В глазах одно и то ж –

Все степь да степь, за нивой снова нива.

– Зачем, ямщик, ты песни не поешь?

И мне в ответ ямщик мой бородатый:

– Про черный день мы песню бережем.

– Чему ж ты рад?– Недалеко до хаты –

Знакомый шест мелькает за бугром.

И вижу я: навстречу деревушка,

Соломой крыт стоит крестьянский двор,

Стоят скирды.– Знакомая лачужка,

Жива ль она, здорова ли с тех пор?

Вот крытый двор. Покой, привет и ужин

Найдет ямщик под кровлею своей.

А я устал – покой давно мне нужен;

Но нет его... Меняют лошадей.

Ну–ну, живей! Долга моя дорога –

Сырая ночь – ни хаты, ни огня –

Ямщик поет – в душе опять тревога –

Про черный день нет песни у меня.

* * *

Если б смерть была мне мать родная,

Как больное, жалкое дитя,

На ее груди заснул бы я

И, о злобах дня позабывая,

О самом себе забыл бы я.

Но она – не мать, она – чужая,

Грубо мстит тому, кто смеет жить,

Мыслить и мучительно любить,

И, покровы с вечности срывая,

Не дает нам прошлое забыть.

* * *

Еще не все мне довелось увидеть...

   И вот одно осталось мне:

Закрыв глаза, любить и ненавидеть

   Бесплодно, смутно – как во сне!

Август 1898

Жницы

Пой, пой свирель!.. Погас последний луч десницы...

Вон, в сумраке долин, идут толпами жницы,

На месяце блестят и серп их и коса;

Пыль мягкая чуть-чуть дымится под ногами,

Корзины их шумят тяжелыми снопами,

Далеко звонкие их слышны голоса...

Я жду ее одну, с приветом на устах,

В венке из полевых цветов, с серпом в руках,

Обремененную плодами золотыми...

Пой, пой свирель!..

1840

* * *

Заплетя свои темные косы венцом,

Ты напомнила мне полудетским лицом

Все то счастье, которым мы грезим во сне,

Грезы детской любви ты напомнила мне.

Ты напомнила мне зноем темных очей

Лучезарные тени восточных ночей –

Мрак цветущих садов – бледный лик при луне, –

Бури первых страстей ты напомнила мне.

Ты напомнила мне много милых теней

Простотой, темным цветом одежды твоей.

И могилу, и слезы, и бред в тишине

Одиноких ночей ты напомнила мне.

Все, что в жизни с улыбкой навстречу мне шло,

Все, что время навек от меня унесло,

Все, что гибло, и все, что стремилось любить, –

Ты напомнила мне.– Помоги позабыть!

1864

* * *

Заря под тучами взошла и загорелась

И смотрит на дорогу сквозь кусты...

          Гляди и ты,

Как бледны в их тени поникшие цветы

И как в блестящий пурпур грязь оделась.

1869

Затворница

В одной знакомой улице –

Я помню старый дом,

С высокой, темной лестницей,

С завешенным окном.

Там огонек, как звездочка,

До полночи светил,

И ветер занавескою

Тихонько шевелил.

Никто не знал, какая там

Затворница жила,

Какая сила тайная

Меня туда влекла,

И что за чудо–девушка

В заветный час ночной

Меня встречала, бледная,

С распущенной косой.

Какие речи детские

Она твердила мне:

О жизни неизведанной,

О дальней стороне.

Как не по–детски пламенно,

Прильнув к устам моим,

Она, дрожа, шептала мне:

«Послушай, убежим!

Мы будем птицы вольные –

Забудем гордый свет...

Где нет людей прощающих,

Туда возврата нет...»

И тихо слезы капали –

И поцелуй звучал –

И ветер занавескою

Тревожно колыхал.

20 июля 1846, Тифлис

Зимний путь

Ночь холодная мутно глядит

    Под рогожу кибитки моей,

    Под полозьями поле скрипит,

    Под дугой колокольчик гремит,

    А ямщик погоняет коней.

За горами, лесами, в дыму облаков

    Светит пасмурный призрак луны.

    Вой протяжный голодных волков

Раздается в тумане дремучих лесов.–

    Мне мерещатся странные сны.

Мне все чудится: будто скамейка стоит,

    На скамейке старуха сидит,

    До полуночи пряжу прядет,

Мне любимые сказки мои говорит,

    Колыбельные песни поет.

И я вижу во сне, как на волке верхом

    Еду я по тропинке лесной

    Воевать с чародеем–царем

В ту страну, где царевна сидит под замком,

    Изнывая за крепкой стеной.

Там стеклянный дворец окружают сады,

    Там жар–птицы поют по ночам

    И клюют золотые плоды,

Там журчит ключ живой и ключ мертвой воды –

    И не веришь и веришь очам.

А холодная ночь так же мутно глядит

    Под рогожу кибитки моей,

    Под полозьями поле скрипит,

    Под дугой колокольчик гремит,

    И ямщик погоняет коней.

1844

Зимняя невеста

Весь в пыли ночной метели,

Белый вихрь, из полутьмы

Порываясь, льнет к постели

Бабушки-зимы.

Складки полога над нею

Шевелит, задув огни,

И поет ей: «Вею-вею!

Бабушка, засни!

То не вопли, то не стоны,-

То бубенчики звенят,

То малиновые звоны

По ветру летят...

То не духи в гневе рьяном

Поднимают снег столбом,

То несутся кони с пьяным,

Сонным ямщиком;

То не к бабушке-старушке -

Скачет внучек молодой

Прикорнуть к ее подушке

Буйной головой;

То не к матушке в усадьбу

Сын летит на подставных -

Скачет к девице на свадьбу

Удалой жених.

Как он бесится, как плачет!

Видно молод - невтерпеж!

Тройка медленнее скачет...

Пробирает дрожь...

Очи мглою застилает -

Ни дороги, ни версты,

Только ветер развевает

Гривы да хвосты.

И зачем спешит он к месту?

У меня ли не ночлег?

Я совью ему невесту

Бледную, как снег.

Прихвачу летучий локон

Я венцом из белых роз,

Что растит по стеклам окон

Утренний мороз;

Грудь и плечи облеку я

Тканью легкой, как туман,

И невесты, чуть дохну я,

Всколыхнется стан,-

Вспыхнут искристым мерцаньем

Влажно темные глаза,

И - лобзанье за лобзаньем...

Скатится слеза!..

Ледяное сердце будет

К сердцу пламенному льнуть.

Позабывшись, он забудет

Заметенный путь.

И глядеть ей будет в очи

Нескончаемые дни,

Нескончаемые ночи...

Бабушка, засни!..»

1870

Зимой, в карете

Вот, на каретных стеклах, в блеске

Огней и в зареве костров,

Из бледных линий и цветов

Мороз рисует арабески.

Бегут на смену темноты

Не фонари, а пятна света;

И катится моя карета

Средь этой мглы и суеты.

Огни, дворцы, базары, лица

И небо – все заслонено...

Миражем кажется столица –

Тень сквозь узорное окно

Проносится узорной дымкой,

Клубится пар, и – мнится мне,

Я сам, как призрак, невидимкой

Уселся в тряской тишине.

Скрипят тяжелые колеса,

Теряя в мгле следы свои;

Меня везут, и – нет вопроса:

Бегут ли лошади мои.

Я сам не знаю, где я еду, –

Заботливый слуга страстей,

Я словно рад ночному бреду,

Воспоминанью давних дней.

И снится мне – в холодном свете

Еще есть теплый уголок...

Я не один в моей карете...

Вот–вот сверкнул ее зрачок...

Я весь в пару ее дыханья –

Как мне тепло назло зиме!

Как сладостно благоуханье

Весны в морозной полутьме!

Очнулся – и мечта поблекла;

Опять, румяный от огней,

Мороз забрасывает стекла

И веет холодом. Злодей!

Он подглядел, как сердце билось:

Любовь, и страсти, и мечты,

И вздох мой – все преобразилось

В кристаллы, звезды и цветы.

Ткань ледяного их узора

Вросла в края звенящих рам,

И нет глазам моим простора,

И нет конца слепым мечтам!

Мечтать и дрогнуть не хочу я;

Но – каждый путь ведет к концу.

И скоро, скоро подкачу я

К гостеприимному крыльцу.

Январь 1889

* * *

Зной – и все в томительном покое –

В пятнах света тени спят в аллее...

Только чуткой чудится лилее,

Что гроза таится в этом зное.

Бледная, поникла у балкона –

Ждет грозы, – и грезится ей, бедной,

Что далекой бури призрак бледный

Стал темнеть в лазури небосклона...

Грезы лета кажутся ей былью, –

Гроз и бурь она еще не знает,

Ждет... зовет... и жутко замирает,

Золотой осыпанная пылью...

1890, Воробьевка

* * *

И в праздности горе, и горе в труде...

Откликнитесь, где вы, счастливые, где?

       Довольные, бодрые, где вы?

Кто любит без боли, кто мыслит без страха?

Кого не тревожит упрек или плач?

Суда и позора боится палач —

       Свободе мерещится плаха...

Хоть сотую долю тяжелых задач

Реши ты нам, жизнь бестолковая,

       Некстати к нам нежная,

       Некстати суровая,

Слепая,— беспутно мятежная!..

* * *

И любя, и злясь от колыбели,

Слез немало в жизни пролил я;

Где ж они – те слезы? Улетели,

Воротились к Солнцу бытия.

Чтоб найти все то, за что страдал я,

И за горькими слезами я

Полетел бы, если б только знал я,

Где оно – то Солнце бытия?..

1898

Из Бурдильена

«The night has a thousand eyes» *

Ночь смотрит тысячами глаз,

   А день глядит одним;

Но солнца нет – и по земле

   Тьма стелется, как дым.

Ум смотрит тысячами глаз,

   Любовь глядит одним;

Но нет любви – и гаснет жизнь,

   И дни плывут, как дым.

* Ночь смотрит тысячами глаз (англ.).– Ред.

1874

Казимир Великий

1

В расписных санях, ковром покрытых,

Нараспашку, в бурке боевой,

Казимир, круль польский, мчится в Краков

С молодой, веселою женой.

К ночи он домой спешит с охоты;

Позвонки бренчат на хомутах;

Впереди, на всем скаку, не видно,

Кто трубит, вздымая снежный прах;

Позади в санях несется свита...

Ясный месяц выглянул едва...

Из саней торчат собачьи морды,

Свесилась оленья голова...

Казимир на пир спешит с охоты;

В новом замке ждут его давно

Воеводы, шляхта, краковянки,

Музыка, и танцы, и вино.

Но не в духе круль: насупил брови,

На морозе дышит горячо.

Королева с ласкою склонялась

На его могучее плечо.

«Что с тобою, государь мой?! друг мой?

У тебя такой сердитый вид...

Или ты охотой недоволен?

Или мною?- на меня сердит?..»

«Хороши мы!- молвил он с досадой.-

Хороши мы! Голодает край,

Хлопы мрут,- а мы и не слыхали,

Что у нас в краю неурожай!..

Погляди-ка, едет ли за нами

Тот гусляр, что встретили мы там...

Пусть-ка он споет магнатам нашим

То, что спьяна пел он лесникам...»

Мчатся кони, резче раздается

Звук рогов и топот,- и встает

Над заснувшим Краковом зубчатой

Башни тень, с огнями у ворот.

  2

В замке светят фонари и лампы,

Музыка и пир идет горой.

Казимир сидит в полукафтанье,

Подпирает бороду рукой.

Борода вперед выходит клином,

Волосы подстрижены в кружок.

Перед ним с вином стоит на блюде

В золотой оправе турий рог;

Позади - в чешуйчатых кольчугах

Стражников колеблющийся строй

Над его бровями дума бродит,

Точно тень от тучи грозовой.

Утомилась пляской королева,

Дышит зноем молодая грудь,

Пышут щеки, светится улыбка:

«Государь мой, веселее будь!..

Гусляра вели позвать, покуда

Гости не успели задремать».

И к гостям идет она, и гости

- Гусляра,- кричат,-скорей позвать!

  3

Стихли трубы, бубны и цимбалы;

И, венгерским жажду утоля,

Чинно сели под столбами залы

Воеводы, гости короля.

А у ног хозяйки-королевы,

Не на табуретах и скамьях,

На ступеньках трона сели панны,

С розовой усмешкой на устах.

Ждут,- и вот на праздник королевский

Сквозь толпу идет, как на базар,

В серой свитке, в обуви ремянной,

Из народа вызванный гусляр,

От него надворной веет стужей,

Искры снега тают в волосах,

И как тень лежит румянец сизый

На его обветренных щеках.

Низко перед царственной четою

Преклонясь косматой головой,

На ремнях повиснувшие гусли

Поддержал он левою рукой,

Правую подобострастно к сердцу

Он прижал, отдав поклон гостям.

«Начинай!» - и дрогнувшие пальцы

Звонко пробежали по струнам.

Подмигнул король своей супруге,

Гости брови подняли: гусляр

Затянул про славные походы

На соседей, немцев и татар...

Не успел он кончить этой песни -

Крики «Vivat!» огласили зал;

Только круль махнул рукой, нахмурясь:

Дескать, песни эти я слыхал!

«Пой другую!» - и, потупив очи,

Прославлять стал молодой певец

Молодость и чары королевы

И любовь - щедрот ее венец.

Не успел он кончить этой песни -

Крики «Vivat» огласили зал;

Только круль сердито сдвинул брови:

Дескать, песни эти я слыхал!

«Каждый шляхтич,- молвил он,- поет их

На ухо возлюбленной своей;

Спой мне песню ту, что пел ты в хате

Лесника,- та будет поновей...

Да не бойся!» -

Но гусляр, как будто

К пытке присужденный, побледнел...

И, как пленник, дико озираясь,

Заунывным голосом запел:

«Ох, вы хлопы, ой, вы божьи люди!

Не враги трубят в победный рог,

По пустым полям шагает голод

И кого ни встретит - валит с ног.

Продает за пуд муки корову,

Продает последнего конька.

Ой, не плачь, родная, по ребенке!

Грудь твоя давно без молока.

Ой, не плачь ты, хлопец, по дивчине!

По весне авось помрешь и ты...

Уж растут, должно быть к урожаю,

На кладбищах новые кресты...

Уж на хлеб, должно быть к урожаю,

Цены, что ни день, растут, растут.

Только паны потирают руки -

Выгодно свой хлебец продают».

Не успел он кончить этой песни:

«Правда ли?» - вдруг вскрикнул Казимир

И привстал, и в гневе, весь багровый,

Озирает онемевший пир.

Поднялись, дрожат, бледнеют гости.

«Что же вы не славите певца?!

Божья правда шла с ним из народа

И дошла до нашего лица...

Завтра же, в подрыв корысти вашей,

Я мои амбары отопру...

Вы... лжецы! глядите: я, король ваш,

Кланяюсь, за правду, гусляру...»

И, певцу поклон отвесив, вышел

Казимир,- и пир его притих...

«Хлопский круль!» - в сенях бормочут паны...

«Хлопский круль!» - лепечут жены их.

Онемел гусляр, поник, не слышит

Ни угроз, ни ропота кругом...

Гнев Великого велик был, страшен -

И отраден, как в засуху гром!

1874

Качка в бурю

Посв. М. Л. Михайлову

Гром и шум. Корабль качает;

Море темное кипит;

Ветер парус обрывает

   И в снастях свистит.

Помрачился свод небесный,

И, вверяясь кораблю,

Я дремлю в каюте тесной...

   Закачало – сплю.

Вижу я во сне: качает

Няня колыбель мою

И тихонько напевает –

   «Баюшки–баю!»

Свет лампады на подушках;

На гардинах свет луны...

О каких–то все игрушках

   Золотые сны.

Просыпаюсь... Что случилось?

Что такое? Новый шквал?–

«Плохо – стеньга обломилась,

   Рулевой упал».

Что же делать? что могу я?

И, вверяясь кораблю,

Вновь я лег и вновь дремлю я...

    Закачало – сплю.

Снится мне: я свеж и молод,

Я влюблен, мечты кипят...

От зари роскошный холод

   Проникает в сад.

Скоро ночь – темнеют ели...

Слышу ласково–живой,

Тихий лепет: «На качели

   Сядем, милый мой!»

Стан ее полувоздушный

Обвила моя рука,

И качается послушно

   Зыбкая доска...

Просыпаюсь... Что случилось?–

«Руль оторван; через нос

Вдоль волна перекатилась,

   Унесен матрос!»

Что же делать? Будь что будет!

В руки бога отдаюсь:

Если смерть меня разбудит –

   Я не здесь проснусь.

Колокольчик

Улеглася метелица... путь озарен...

Ночь глядит миллионами тусклых очей...

Погружай меня в сон, колокольчика звон!

Выноси меня, тройка усталых коней!

Мутный дым облаков и холодная даль

Начинают яснеть; белый призрак луны

Смотрит в душу мою – и былую печаль

   Наряжает в забытые сны.

То вдруг слышится мне – страстный голос поет,

С колокольчиком дружно звеня:

«Ах, когда–то, когда–то мой милый придет –

   Отдохнуть на груди у меня!

У меня ли не жизнь!.. чуть заря на стекле

Начинает лучами с морозом играть,

Самовар мой кипит на дубовом столе,

И трещит моя печь, озаряя в угле,

   За цветной занавеской кровать!..

У меня ли не жизнь!.. ночью ль ставень открыт,

По стене бродит месяца луч золотой,

Забушует ли вьюга – лампада горит,

И, когда я дремлю, мое сердце не спит

   Все по нем изнывая тоской».

То вдруг слышится мне, тот же голос поет,

   С колокольчиком грустно звеня:

«Где–то старый мой друг?.. Я боюсь, он войдет

   И, ласкаясь, обнимет меня!

Что за жизнь у меня! и тесна, и темна,

И скучна моя горница; дует в окно.

За окошком растет только вишня одна,

Да и та за промерзлым стеклом не видна

   И, быть может, погибла давно!..

Что за жизнь!.. полинял пестрый полога цвет,

Я больная брожу и не еду к родным,

Побранить меня некому – милого нет,

Лишь старуха ворчит, как приходит сосед,

   Оттого, что мне весело с ним!..»

1854

Концерт

Здесь Берлиоз!.. я видел сам

Его жидовско-римский профиль

И думал: что-то скажет нам

Сей музыкальный Мефистофель?

И вот, при свете ламп и свеч,

При яром грохоте оркестра,

Я из-за дамских вижу плеч,

Как тешит публику маэстро.

Трубят рога, гремит тимпан,

В колокола звонят над нами...

И над поющими струнами

Несется звуков ураган.

И адская слышна угроза...

И раздаются голоса...

И встали дыбом волоса

На голове у Берлиоза.

Поют!.. увы! не понял я,

Что значит хор сей погребальный?

И вдруг - тебя увидел я,

Знакомка милая моя,

Тебя, мой критик музыкальный.

К коленам уронив цветы,

К полудню сорванные нами,

Меж двух колонн сидела ты

Бледна, с померкшими очами.

Я угадал: страдала ты

Без мысли и без наслажденья,

Как от какой-то духоты

Иль в ужасе от сновиденья.

И думал: скоро на балкон

Мы выйдем... звезды видеть будем...

И эту музыку забудем

(Инструментальный гром и звон) -

Забудем, как тяжелый сон.

1858

Кораблики

Я, двух корабликов хозяин с юных дней,

Стал снаряжать их в путь: один кораблик мой

Ушел в прошедшее, на поиски людей,

             Прославленных молвой,

Другой — заветные мечты мои помчал

В загадочную даль — в туман грядущих дней,

Туда, где братства и свободы идеал,

             Но — нет еще людей.

И вот, назад пришли кораблики мои:

Один из них принес мне бледный рой теней,

Борьбу их, казни, стон, мучения любви

             Да тяжкий груз идей.

Другой кораблик мой рой призраков принес,

Мечтою созданных, невидимых людей,

С довольством без рабов, с утратами без слез,

             С любовью без цепей.

И вот, одни из них, как тени прошлых лет,

Мне голосят: увы! для всех один закон,—

К чему стремиться?! знай — без горя жизни нет;

             Надежда — глупый сон.

Другие мне в ответ таинственно звучат:

У нас иная жизнь! У нас иной закон...

Не верь отжившим, пусть плывут они назад,—

             Былое — глупый сон!

Корабль пошел навстречу темной ночи...

Корабль пошел навстречу темной ночи...

Я лег на палубу с открытой головой;

Грустя, в обитель звезд вперил я сонны очи,

Как будто в той стране таинственно-немой

Для моего чела венец плетут Плеады

И зажигают вечные лампады,

И обещают мне бессмертия покой.

Но вот - холодный ветр дохнул над океаном;

Небесные огни подернулись туманом...

И лег я ниц с покрытой головой,

И в смутных грезах мне казалось: подо мной

Наяды с хохотом в пучинный мрак ныряют,

На дне его могилу разгребают -

И обещают мне забвения покой.

1859

Лебедь

Пел смычок – в садах горели

   Огоньки – сновал народ –

Только ветер спал, да темен

   Был ночной небесный свод;

Темен был и пруд зеленый

   И густые камыши,

Где томился бедный лебедь,

   Притаясь в ночной тиши.

Умирая, не видал он –

   Прирученный нелюдим, –

Как над ним взвилась ракета

   И рассыпалась над ним;

Не слыхал, как струйка билась,

   Как журчал прибрежный ключ, –

Он глаза смыкал и грезил

   О полете выше туч:

Как простор небес высоко

   Унесет его полет

И какую там он песню

   Вдохновенную споет!

Как на все, на все святое,

   Что таил он от людей,

Там откликнутся родные

   Стаи белых лебедей.

И уж грезит он: минута, –

   Вздох – и крылья зашумят,

И его свободной песни

   Звуки утро возвестят.–

Но крыло не шевелилось,

   Песня путалась в уме:

Без полета и без пенья

   Умирал он в полутьме.

Сквозь камыш, шурша по листьям,

   Пробирался ветерок...

А кругом в садах горели

   Огоньки и пел смычок.

12 мая 1888

Литературный враг

Господа! я нынче все бранить готов -

Я не в духе - и не в духе потому,

Что один из самых злых моих врагов

Из-за фразы осужден идти в тюрьму...

Признаюсь вам, не из нежности пустой

Чуть не плачу я,- а просто потому,

Что подавлена проклятою тюрьмой

Вся вражда во мне, кипевшая к нему.

Он язвил меня и в прозе, и в стихах;

Но мы бились не за старые долги,

Не за барыню в фальшивых волосах,

Нет!- мы были бескорыстные враги!

Вольной мысли то владыка, то слуга,

Я сбирался беспощадным быть врагом,

Поражая беспощадного врага;

Но - тюрьма его прикрыла, как щитом.

Перед этою защитой я - пигмей...

Или вы еще не знаете, что мы

Легче веруем под музыку цепей

Всякой мысли, выходящей из тюрьмы;

Иль не знаете, что даже злая ложь

Облекается в сияние добра,

Если ей грозит насилья острый нож,

А не сила неподкупного пера?!.

Я вчера еще перо мое точил,

Я вчера еще кипел и возражал;-

А сегодня ум мой крылья опустил,

Потому что я боец, а не нахал.

Я краснел бы перед вами и собой,

Если б узника да вздумал уличать,

Поневоле он замолк передо мной -

И я должен поневоле замолчать.

Он страдает, оттого что есть семья -

Я страдаю, оттого что слышу смех.

Но что значит гордость личная моя,

Если истина страдает больше всех!

Нет борьбы - и ничего не разберешь -

Мысли спутаны случайностью слепой,-

Стала светом недосказанная ложь,

Недосказанная правда стала тьмой.

Что же делать? и кого теперь винить?

Господа! во имя правды и добра,-

Не за счастье буду пить я - буду пить

За свободу мне враждебного пера!

1866

ЛУННЫЙ СВЕТ

На скамье, в тени прозрачной

Тихо шепчущих листов,

Слышу – ночь идет, и – слышу

Перекличку петухов.

Далеко мелькают звезды,

Облака озарены,

И дрожа тихонько льется

Свет волшебный от луны.

Жизни лучшие мгновенья –

Сердца жаркие мечты,

Роковые впечатленья

Зла, добра и красоты;

Все, что близко, что далеко,

Все, что грустно и смешно,

Все, что спит в душе глубоко,

В этот миг озарено.

Отчего ж былого счастья

Мне теперь ничуть не жаль,

Отчего былая радость

Безотрадна, как печаль,

Отчего печаль былая

Так свежа и так ярка?–

Непонятное блаженство!

Непонятная тоска!

* * *

Любви не боялась ты, сердцем созревшая рано:

Поверила ей, отдалась — и грустишь одиноко...

О бедная жертва неволи, страстей и обмана,

Порви ты их грязную сеть и не бойся упрека!

Людские упреки — фальшивая совесть людская...

Не плачь, не горюй, проясни отуманенный взор твой!

Ведь я не судья, не палач,— хоть и знаю, что злая

Молва подписала — заочно, смеясь — приговор твой.

Но каждый из нас разве не был страстями обманут?

Но разве враги твои могут смеяться до гроба?

И разве друзья твою душу терзать не устанут?..

Без повода к злу у людей выдыхается злоба...

И все, что в тебе было дорого, чисто и свято,

Для любящих будет таким же священным казаться;

И щедрое сердце твое будет так же богато —

И так же ты будешь любить и, любя, улыбаться.

* * *

Любя колосьев мягкий шорох

   И ясную лазурь,

Я не любил, любуясь нивой,

   Ни темных туч, ни бурь...

Но налетела туча с градом,

   Шумит–гремит во мгле;

И я с колосьями, как колос,

   Прибит к сырой земле...

К сырой земле прибит – и стыну,

   Холодный и немой,

И уж не все ль равно мне – солнце

   Иль туча надо мной?!.

Миазм

Дом стоит близ Мойки - вензеля в коронках

  Скрасили балкон.

В доме роскошь - мрамор - хоры на колонках -

  Расписной плафон.

Шумно было в доме: гости приезжали -

  Вечера - балы;

Вдруг все стало тихо - даже перестали

  Натирать полы.

Няня в кухне плачет, повар снял передник,

  Перевязь - швейцар:

Заболел внезапно маленький наследник -

  Судороги, жар...

Вот перед киотом огонек лампадки...

  И хозяйка-мать

Приложила ухо к пологу кроватки -

  Стонов не слыхать.

«Боже мой! ужели?!. Кажется, что дышит...»

  Но на этот раз

Мнимое дыханье только сердце слышит -

  Сын ее погас.

«Боже милосердый! Я ли не молилась

  За родную кровь!

Я ли не любила! Чем же отплатилась

  Мне моя любовь!

Боже! страшный боже! Где ж твои щедроты,

  Коли отнял ты

У отца - надежду, у моей заботы -

  Лучшие мечты!»

И от взрыва горя в ней иссякли слезы,-

  Жалобы напев

Перешел в упреки, в дикие угрозы,

  В богохульный гнев.

Вдруг остановилась, дрогнула от страха,

  Крестится, глядит:

Видит - промелькнула белая рубаха,

  Что-то шелестит.

И мужик косматый, точно из берлоги

  Вылез на простор,

Сел на табурете и босые ноги

  Свесил на ковер.

И вздохнул, и молвил: «Ты уж за ребенка

  Лучше помолись;

Это я, голубка, глупый мужичонко,-

  На меня гневись...»

В ужасе хозяйка - жмурится, читает

  "Да воскреснет бог!»

«Няня, няня! Люди!- Кто ты?- вопрошает.-

  Как войти ты мог?»

«А сквозь щель, голубка! Ведь твое жилище

  На Моих костях,

Новый дом твой давит старое кладбище -

  Наш отпетый прах.

Вызваны мы были при Петре Великом...

  Как пришел указ -

Взвыли наши бабы, и ребята криком

  Проводили нас -

И, крестясь, мы вышли. С родиной проститься

  Жалко было тож -

Подрастали детки, да и колоситься

  Начинала рожь...

За спиной-то пилы, топоры несли мы:

  Шел не я один,-

К Петрову, голубка, под Москву пришли мы,

  А сюда в Ильин.

Истоптал я лапти, началась работа,

  Почали спешить:

Лес валить дремучий, засыпать болота,

  Сваи колотить,-

Годик был тяжелый. За Невою, в лето

  Вырос городок!

Прихватила осень,- я шубейку где-то

  Заложил в шинок.

К зиме-то пригнали новых на подмогу;

  А я слег в шалаш;

К утру, под рогожей, отморозил ногу,

  Умер и - шабаш!

Вот на этом самом месте и зарыли,-

  Барыня, поверь,

В те поры тут ночью только волки выли -

  То ли, что теперь!

Ге! теперь не то что...- миллион народу...

  Стены выше гор...

Из подвальной Ямы выкачали воду -

  Дали мне простор...

Ты меня не бойся,- что я?- мужичонко!

  Грязен,беден,сгнил,

Только вздох мой тяжкий твоего ребенка

  Словно придушил...»

Он исчез - хозяйку около кроватки

  На полу нашли;

Появленье духа к нервной лихорадке,

  К бреду отнесли.

Но с тех пор хозяйка в северной столице

  Что-то не живет;

Вечно то в деревне, то на юге, в Ницце...

  Дом свой продает,-

И пустой стоит он, только дождь стучится

  В запертой подъезд,

Да в окошках темных по ночам слезится

  Отраженье звезд.

1868

Могила в лесу

Там, у просеки лесной,

Веет новою весной;

Только жутко под ракитой

Близ могилы позабытой.

Там, тревожа листьев тень,

Бродит тень самоубийцы,

И порхающие птицы,

Щебетаньем встретив день,

Не боятся тени этой,

Вешним солнцем не пригретой.

Но боюсь я, мой недуг -

Рану сердца - разбередит

Дух,который смертью бредит,-

Жаждущий покоя дух.

Говорят, что жаждой этой

Он, когда-то неотпетый

И зарытый без креста,

Заражает тех, что бродит

Одиноким и заходит

В эти дикие места.

Или сердце, что устало

Ненавидеть и страдать,

Переставши трепетать,

Все еще не отстрадало?!.

Или дух, земле чужой

И чужой для бестелесных,

Замкнутый в пределах тесных

Безнадежности глухой,

Жаждет, мучимый тоскою,

Нашей казни над собою?..

Чу! Поведай, чуткий слух,-

Ветер это или дух?..

Это ветра шум - для слуха...

Это скорбный дух - для духа...

1880

* * *

Мое сердце – родник, моя песня – волна,

   Пропадая вдали, – разливается...

Под грозой – моя песня, как туча, темна,

   На заре – в ней заря отражается.

Если ж вдруг вспыхнут искры нежданной любви

   Или на сердце горе накопится –

В лоно песни моей льются слезы мои,

   И волна уносить их торопится.

1856

* * *

Мой ум подавлен был тоской,

Мои глаза без слез горели;

Над озером сплетались ели,

Чернел камыш, – сквозили щели

Из мрака к свету над водой.

   И много, много звезд мерцало;

Но в сердце мне ночная мгла

Холодной дрожью проникала,

Мне виделось так мало, мало

Лучей любви над бездной зла!

1870

Н.А. Грибоедова

1

Не князь, красавец молодой,

Внук иверских царей,

Был сокровенною мечтой

Ее цветущих дней.

Не вождь грузинских удальцов -

Гроза соседних гор -

Признаньем вынудил ее

Потупить ясный взор.

Не там, где слышат валуны

Плеск Алазанских струй,

Впервые прозвучал ее

Заветный поцелуй.

Нет, зацвела ее любовь

И расцвела печаль

В том жарком городе, где нам

Прошедшего не жаль...

Где грезится сазандарам

Святая старина,

Где часто музыка слышна

И веют знамена.

2

В Тифлисе я ее встречал...

Вникал в ее черты:

То - тень весны была, в тени

Осенней красоты.

Не весела и не грустна,-

Где б ни была она,

Повсюду на ее лице

Царила тишина.

Ни пышный блеск, ни резвый шум

Полуночных балов,

Ни барабанный бой, ни вой

Охотничьих рогов,

Ни смех пустой, ни приговор

Коварной клеветы,

Ничто не возмущало в ней

Таинственной мечты...

Как будто слава, отразясь

На ней своим лучом,

В ней берегла покой души

И грезы о былом,

Или о том, кто, силу зла

Изведав, завещал

Ей всепрощающую скорбь

И веру в идеал...

3

Я помню час, когда вдали

Вершин седые льды

Румянцем вспыхнули и тень

С холмов сошла в сады,

Когда Метех с своей скалой

Стоял, как бы в дыму,

И уходил сионский крест

В ночную полутьму.

Она сидела на крыльце

С поникшей головой,

И, помню, кроткий взор ее

Увлажен был слезой.

О незабвенной старине

Намек нескромный мой

Смутил ее больной души

Таинственный покой.

И мне казалось, в этот миг

Я у нее в глазах

Прочел ту повесть - что прошла

Тайком в ее мечтах:

4

«Он русским послан был царем,

В Иран держал свой путь

И на пути заехал к нам

Душою отдохнуть.

Желанный гость - он принят был

Как друг моим отцом;

Не в первый раз входил он к нам

В гостеприимный дом;

Но не был весел он в тени

Развесистых чинар,

Где на коврах не раз нам пел

Заезжий сазандар;

Где наше пенилось вино,

Дымился наш кальян,

И улыбалась жизнь гостям

Сквозь радужный туман;

И был задумчив он, когда,

Как бы сквозь тихий сон,

Пронизывался лунный свет

На темный наш балкон;

Его горячая душа,

Его могучий ум

Влачили всюду за собой

Груз неотвязных дум.

Напрасно север ледяной

Рукоплескал ему,

Он там оставил за собой

Бездушную зиму;

Он там холодные сердца

Оставил за собой,

Лишь я одна могла ему

Откликнуться душой...

Он так давно меня любил,

И так был рад,так рад,

Когда вдруг понял, отчего

Туманится мой взгляд...

5

И скоро перед алтарем

Мы с ним навек сошлись...

Казалось, праздновал весь мир,

И ликовал Тифлис.

Всю ночь к нам с ветром долетал

Зурны тягучий звук,

И мерный бубна стук, и гул

От хлопающих рук.

И не хотели погасать

Далекие огни,

Когда, лампаду засветив,

Остались мы одни,

И не хотела ночь унять

Далекой пляски шум,

Когда с души его больной

Скатилось бремя дум,

Чтоб не предвидел он конца

Своих блаженных дней

При виде брачного кольца

И ласковых очей.

6

Но час настал: посол царя

Умчался в Тегеран.

Прощай, любви моей заря!

Пал на сердце туман...

Как в темноте рассвета ждут,

Чтоб страхи разогнать,

Так я ждала его, ждала,-

Не уставала ждать...

Еще мой верующий ум

Был грезами повит,

Как вдруг... вдруг грянула молва,

Что он убит... убит!

Что он из плена бедных жен

Хотел мужьям вернуть,

Что с изуверами в бою

Он пал, пронзенный в грудь,

Что труп его - кровавый труп -

Поруган был толпой

И что скрипучая арба

Везет его домой.

Все эти вести в сердце мне

Со всех сторон неслись...

Но не скрипучая арба

Ввезла его в Тифлис,-

Нет, осторожно между гор,

Ущелий и стремнин

Шесть траурных коней везли

Парадный балдахин;

Сопровождали гроб его

Лавровые венки,

И пушки жерлами назад,

И пики, и штыки;

Дымились факелы, и гул

Колес был эхом гор,

И память вечную о нем

Пел многолюдный хор...

И я пошла его встречать,

И весь Тифлис со мной

К заставе эриванской шел

Растроганной толпой.

На кровлях плакали, когда

Без чувств упала я...

О, для чего пережила

Его любовь моя!

7

И положила я его

На той скале, где спит

Семья гробниц и где святой

Давид их сторожит;

Где раньше, чем заглянет к нам

В окошки алый свет,

Заря под своды алтаря

Шлет пламенный привет;

На той скале, где в бурный час

Зимой;издалека

Причалив, плачут по весне

Ночные облака;

Куда весной, по четвергам,

Бредут на ранний звон,

Тропинкой каменной, в чадрах,

Толпы грузинских жен.

Бредут, нередко в страшный зной,

Одни - просить детей,

Другие - воротить мольбой

Простывших к ним мужей...

Там, в темном гроте - мавзолей,

И - скромный дар вдовы -

Лампадка светит в полутьме,

Чтоб прочитали вы

Ту надпись и чтоб вам она

Напомнила сама -

Два горя: горе от любви

И горе от ума».

1879

Источник: Прислал читатель

НОЧНАЯ ДУМА

   Я червь - я бог! Державин

Ты не спишь, блестящая столица.

Как сквозь сон, я слышу за стеной

Звяканье подков и экипажей,

Грохот по неровной мостовой...

Как больной, я раскрываю очи.

Ночь, как море темное, кругом.

И один, на дне осенней ночи,

Я лежу, как червь на дне морском.

Где-нибудь, быть может, в эту полночь

Праздничные звуки льются с хор.

Слезы льются - сладострастье стонет -

Крадется с ножом голодный вор...

Но для тех, кто пляшет или плачет,

И для тех, кто крадется с ножом,

В эту ночь неслышный и незримый

Разве я не червь на дне морском?!

Если нет хоть злых духов у ночи,

Кто свидетель тайных дум моих?

Эта ночь не прячет ли их раньше,

Чем моя могила спрячет их!

С этой жаждой, что воды не просит,

И которой не залить вином,

Для себя - я дух, стремлений полный,

Для других - я червь на дне морском.

Духа титанические стоны

Слышит ли во мраке кто-нибудь?

Знает ли хоть кто-нибудь на свете,

Отчего так трудно дышит грудь!

Между мной и целою вселенной

Ночь, как море темное, кругом.

И уж если бог меня не слышит -

В эту ночь я - червь на дне морском!

1874

Н.И. Лорану

Н.И.ЛОРАНУ

Друг! По слякоти дорожной

Я бреду на склоне лет,

Как беглец с душой тревожной,

Как носильщик осторожный,

Как измученный поэт.

Плохо вижу я дорогу;

Но шагая рядом, в ногу

С неотзывчивой толпой,-

Страсти жар неутоленной,

Холод мысли непреклонной,

Жажду правды роковой

Я несу еще с собой.

Разливается по жилам

Жар и жгучий холодок...

Или ношу не по силам

Взял я на душу,- ходок?

Или ноша эта стала

Тяжелее и гнетет

От осенних непогод?-

Ум тупеет, грудь устала,

Чувство стынет в этой мгле,

Что зари сиянье прячет,

И дождит, как будто плачет,

Расстилаясь по земле.

Но, поверь мне, ноша эта

Мне была бы нипочем,

Если б только было лето

И дышалось бы теплом.

Мне б казался путь не долог,

Если б солнечных небес

Голубой прозрачный полог

Окаймлял зеленый лес;

Если б в поле пели птицы,

А за пашней, на юру,

Полоса густой пшеницы

Колыхалась по ветру.

Не простыл бы жар сердечный,

Я б надеждою беспечной

Дух мой втайне веселил...

И меня б, с утратой сил,

По дороге к правде вечной

Холод мысли не знобил.

1887

На железной дороге

Мчится, мчится железный конёк!

По железу железо гремит.

Пар клубится, несётся дымок;

Мчится, мчится железный конёк,

Подхватил, посадил да и мчит.

И лечу я, за делом лечу, —

Дело важное, время не ждёт.

Ну, конёк! я покуда молчу...

Погоди, соловьём засвищу,

Коли дело–то в гору пойдёт...

Вон навстречу несётся лесок,

Через балки грохочут мосты,

И цепляется пар за кусты;

Мчится, мчится железный конёк,

И мелькают, мелькают шесты...

Вон и родина! Вон в стороне

Тёсом крытая кровля встаёт,

Тёмный садик, скирды на гумне;

Там старушка одна, чай, по мне

Изнывает, родимого ждёт.

Заглянул бы я к ней в уголок,

Отдохнул бы в тени тех берёз,

Где так много посеяно грёз.

Мчится, мчится железный конёк

И, свистя, катит сотни колёс.

Вон река — блеск и тень камыша;

Красна девица с горки идёт,

По тропинке идёт не спеша;

Может быть — золотая душа,

Может быть — красота из красот.

Познакомиться с ней бы я мог,

И не всё ж пустяки городить, —

Сам бы мог, наконец, полюбить...

Мчится, мчится железный конёк,

И железная тянется нить.

Вон, вдали, на закате пестрят

Колокольни, дома и острог;

Однокашник мой там, говорят,

Вечно борется, жизни не рад...

И к нему завернуть бы я мог...

Поболтал бы я с ним хоть часок!

Хоть немного им прожито лет,

Да немало испытано бед...

Мчится, мчится железный конёк,

Сеет искры летучие вслед...

И, крутя, их несёт ветерок

На росу потемневшей земли,

И сквозь сон мне железный конёк

Говорит: «Ты за делом, дружок,

Так ты нежность–то к черту пошли»...

1868

На Женевском озере

На Женевском озере

Лодочка плывет -

Едет странник в лодочке,

Тяжело гребет.

Видит он по злачному

Скату берегов

Много в темной зелени

Прячется домов.

Видит - под окошками

Возле синих вод

В виноградном садике

Красный мак цветет.

Видит - из-за домиков,

В вековой пыли,

Колокольни серые

Подняли шпили,

А за ними - вечные

В снежных пеленах

Выси допотопные

Тонут в облаках.

И душой мятежною

Погрузился он

О далекой родине

В неотвязный сон -

У него на родине

Ни озер, ни гор,

У него на родине

Степи да простор.

Из простора этого

Некуда бежать,

Думы с ветром носятся,

Ветра не догнать.

1859

На закате

Вижу я, сизые с золотом тучи

Загромоздили весь запад; в их щель

Светит заря, – каменистые кручи,

Ребра утесов, березник и ель

Озарены вечереющим блеском;

Ниже – безбрежное море. Из мглы

Темные скачут и мчатся валы

С неумолкаемым гулом и плеском.

К морю тропинка в кустах чуть видна,

К морю схожу я, и –

           Здравствуй, волна!

Мне, охлажденному жизнью и светом,

Дай хоть тебя встретить теплым приветом!..

Но на скалу набежала волна –

Тяжко обрушилась, в пену зарылась

И прошумела, отхлынув, назад:

– Новой волны подожди, – я разбилась...

Новые волны бегут и шумят, –

То же, все то же я слышу от каждой...

Сердце полно бесконечною жаждой –

Жду, – все темно, – погасает закат...

На искусе

Как промаюсь я, службы все выстою,

Да уйду на ночь в келью свою,

Да лампадку пред девой пречистою

Засветив, на молитве стою...

Я поклоны творю пред иконою

И не слышу, как сладко поют

Соловьи за решеткой оконною,

В том саду, где жасмины цветут...

Но когда, после долгого бдения,

Я на одр мой ложусь, на меня,

Сладострастием вея, видения

Прошлой жизни встают ярче дня.

Замыкаю ль ресницы усталые –

Я тону в бездне сладостных грез:

Все–то вижу глаза ее впалые...

Плечи бледные... волны волос...

Начинаю ль дремать – тяжко дышится, –

Я безумца в себе узнаю;

Мне сквозь сон ее жалоба слышится

На беспутную юность мою...

И в слезах призывая спасителя,

Крик ребенка я слышу – и в нем,

В сироте, чую вечного мстителя

За любовь, что покрыл я стыдом...

И нет сил одолеть искушение!

Забывая молитву мою,

У погибшей прошу я прощение,

Перед ней на коленях стою...

На корабле

Стихает. Ночь темна. Свисти, чтоб мы не спали!..

Еще вчерашняя гроза не унялась:

Те ж волны бурные, что с вечера плескали,

     Не закачав, еще качают нас.

В безлунном мраке мы дорогу потеряли,

Разбитым фонарем не освещен компас.

Неси огня! звони, свисти, чтоб мы не спали!–

Еще вчерашняя гроза не унялась...

Наш флаг порывисто и беспокойно веет;

Наш капитан впотьмах стоит, раздумья полн...

Заря!.. друзья, заря! Глядите, как яснеет –

И капитан, и мы, и гребни черных волн.

Кто болен, кто устал, кто бодр еще, кто плачет,

Что бурей сломано, разбито, снесено –

Все ясно: божий день, вставая, зла не прячет...

Но – не погибли мы!.. и много спасено...

Мы мачты укрепим, мы паруса подтянем,

Мы нашим топотом встревожим праздных лень –

И дальше в путь пойдем, и дружно песню грянем:

     Господь, благослови грядущий день!

1856

На пути

Хмурая застигла ночь,

   На пути – бурьян...

Дышит холодом с реки,

   Каплет сквозь туман.

Но как будто там – вдали,

   Из–под этих туч,

За рекою – огонька

   Вздрагивает луч...

И как будто где–то там

   Голоса в кустах...

Песня эта или звон

   У меня в ушах?

В реку брошусь я – в кусты

   Брошусь сквозь туман –

Впереди тепло и свет,

   На пути – бурьян...

Напрасно

Напрасно иногда взывал он к тени милой

И ждал – былое вновь придет и воскресит

Все то, что мертвым сном спит, взятое могилой,

Придет – и усыпит любви волшебной силой

Ту жажду счастья, что проснулась и – томит.

Напрасно ом хотел любовь предать забвенью, –

Чтоб ясный свет ее, утраченный навек,

Не раздражал его, подобно впечатленью

Потухшего огня, который красной тенью,

Рябя впотьмах, плывет из–под усталых век.

Напрасно он молил, отдавшись страсти новой:

– Хоть ты приди ко мне с улыбкой на устах!

Чтоб с новой силой мог я к старости суровой

На голове пронесть вражды венец терновый

И крест – тяжелый крест на слабых раменах.

Любовь не шла к нему, как месяц из тумана.

Жизнь в душу веяла, как ветер в зимний день.

Сильней час от часу горела в сердце рана, –

Но в новом образе в мир мрака и обмана

Не возвращалася возлюбленная тень.

1867

Не жди

Я не приду к тебе... Не жди меня! Недаром

Едва потухло зарево зари,

Всю ночь зурна звучит за Авлабаром.

Всю ночь за банями поют сазандари.

Здесь теплый свет луны позолотил балконы,

Там углубились тени в виноградный сад,

Здесь тополи стоят, как темные колонны,

А там, вдали, костры веселые горят -

Пойду бродить!- Послушаю, как льется

Нагорный ключ во мгле заснувших Саллалак,

Где часто, вижу я, мелькает твой личак.

Не ты ли там стоишь на кровле под чадрою,

В сиянье месячном?!- Не жди меня, не жди!

Ночь слишком хороша, чтоб я провел с тобою

Часы, когда душе простора нет в груди;

Когда сама душа - сама душа не знает,

Какой любви, каких еще чудес

Просить или желать - но просит - но желает -

Но молится пред образо небес,

И чувствует, что уголок твой душен,

Что не тебе моим моленьям отвечать,-

Не жди!- я в эту ночь к соблазнам равнодушен -

Я в эту ночь к тебе не буду ревновать.

1849

Не мои ли страсти...

Не мои ли страсти

Поднимают бурю?

С бурями бороться

Не в моей ли власти?..

Пронеслася буря -

И дождем и градом

Пролилася туча

Над зеленым садом.

Боже на листочках

Облетевшей розы

Как алмазы блещут

Не мои ли слезы?

Или у природы,

Как у сердца в жизни,

Есть своя улыбка

И свои невзгоды?

1850

Не то мучительно...

Не то мучительно, что вечно-страшной тайной

   В недоуменье повергает ум,

Не то, что может дать простор для вдохновенья

   И пищу для крылатых дум,

А то мучительно, что и в потемках ясно,

   Что с детских лет знакомо нам, о чем

Мы судим сердцем так любовно, так пристрастно,

   И так безжалостно - умом...

Не мириады звезд, что увлекают дух мой

   В простор небес, холодный и немой,

А искры жгутся, и одной из них довольно,

   Чтоб я простыл, сгорев душой...

1890

Недавно ты из мрака вышел...

Недавно ты из мрака вышел,

Недавно ты пошел назад,

И все ты видел, все ты слышал, -

И все ты понял невпопад...

Остановись! Ужель намедни,

Безумец, не заметил ты,

Что потушил огонь последний

И смял последние цветы!..

1890

Неизвестность

Кто этот гений, что заставит

Очнуться нас от тяжких снов,

Разъединенных мысли сплавит

И силу новую поставит

На место старых рычагов?

Кто упростит задачи сложность?

Кто к совершенству даст возможность

Расчистить миллион дорог?

Кто этот дерзкий полубог?

Кто нечестивец сей блаженный,

Кто гениальный сей глупец?

Пророк–фанатик вдохновенный

Или практический мудрец?..

   Придет ли он как утешитель

Иль как могучий, грозный мститель,

Чтоб образумить племена;

Любовь ли в нужды наши вникнет,

Иль ненависть народам кликнет,

Пойдет и сдвинет знамена?

   Бог весть! напрасно ум гадает,

А там предтеча, может быть,

Уже проселками шагает,

Глубоко верит и не знает,

Где ночевать, что есть и пить.

Кто знает, может быть, случайно

Он и к тебе уж заходил,

Мечты мечтами заменил

И в молодую душу тайно

Иные думы заронил.

Неотвязная

О, что хочешь говори!

Я не дам себя в обиду...-

Я верна тебе,- и я

От тебя живой не выйду.

Пусть бранят меня,- зовут

Невозможной, неотвязной!

Для меня любовь - клянусь!-

Не была забавой праздной;

Я поверила твоей

Клятве вечной,непритворной,

И сопернице не дам

Разорвать союз наш кровный...

Закаленная нуждой,

Отрицаемая светом,

Я к распутным не пойду

За спасительным советом.

Пусть расчет их верен,- пусть

Им потворствуют законы,

Никому твоей любви

Не продам за миллионы!

Бей меня или - убей!

Я твоя,- твоей умру я,

С вечной жаждою любви,

Нежных ласк и поцелуя.

Где бы ты ни пропадал,

С кем бы ни был,- на пороге

Будет тень моя стоять,-

Не сойдет с твоей дороги.

Сколько б ты ни изменял,

Что б ни делал,- друг мой милый!-

До могилы ты был «мой»,

Будешь «мой» и за могилой...

1895

НИЩИЙ

Знавал я нищего: как тень,

С утра бывало целый день

Старик под окнами бродил

И подаяния просил...

Но все, что в день ни собирал,

Бывало к ночи раздавал

Больным, калекам и слепцам –

Таким же нищим, как и сам.

В наш век таков иной поэт.

Утратив веру юных лет,

Как нищий старец изнурен,

Духовной пищи просит он.–

И все, что жизнь ему ни шлет,

Он с благодарностью берет –

И душу делит пополам

С такими ж нищими, как сам...

Ночная дума

Я червь - я бог! Державин

Ты не спишь, блестящая столица.

Как сквозь сон, я слышу за стеной

Звяканье подков и экипажей,

Грохот по неровной мостовой...

Как больной, я раскрываю очи.

Ночь, как море темное, кругом.

И один, на дне осенней ночи,

Я лежу, как червь на дне морском.

Где-нибудь, быть может, в эту полночь

Праздничные звуки льются с хор.

Слезы льются - сладострастье стонет -

Крадется с ножом голодный вор...

Но для тех, кто пляшет или плачет,

И для тех, кто крадется с ножом,

В эту ночь неслышный и незримый

Разве я не червь на дне морском?!

Если нет хоть злых духов у ночи,

Кто свидетель тайных дум моих?

Эта ночь не прячет ли их раньше,

Чем моя могила спрячет их!

С этой жаждой, что воды не просит,

И которой не залить вином,

Для себя - я дух, стремлений полный,

Для других - я червь на дне морском.

Духа титанические стоны

Слышит ли во мраке кто-нибудь?

Знает ли хоть кто-нибудь на свете,

Отчего так трудно дышит грудь!

Между мной и целою вселенной

Ночь, как море темное, кругом.

И уж если бог меня не слышит -

В эту ночь я - червь на дне морском!

1874

Ночь

Отчего я люблю тебя, светлая ночь,-

Так люблю, что страдая любуюсь тобой!

И за что я люблю тебя, тихая ночь!

Ты не мне, ты другим посылаешь покой!..

Что мне звезды - луна - небосколон - облака -

Этот свет, что, скользя на холодный гранит,

Превращает в алмазы росинки цветка,

И, как путь золотой, через море бежит?

Ночь!- за что мне любить твой серебряный свет!

Усладит ли он горечь скрываемых слез,

даст ли жадному сердцу желанный ответ,

Разрешит ли сомненья тяжелый вопрос!

Что мне сумрак холмов - трепет сонный листов -

Моря темного вечно-шумящий прибой -

Голоса насекомых во мраке садов -

Гармонический говор струи ключевой?

Ночь!- за что мне любить твой таинственный шум!

Освежит ли он знойную бездну души

Заглушит ли он бурю мятежную дум -

Все, что жарче впотьмах и слышнее в тиши!

Сам не знаю, за что я люблю тебя, ночь,-

Так люблю, что страдая любуюсь тобой!

Сам не знаю, за что я люблю тебя, ночь,-

Оттого, может быть, что далек мой покой!-

1850

Ночь в горах Шотландии

Спишь ли ты, брат мой?

Уж ночь остыла;

В холодный,

Серебряный блеск

Потонули вершины

Громадных

Синеющих гор.

   И тихо, и ясно,

И слышно, как с гулом

Катится в бездну

Оторванный камень.

И видно, как ходит

Под облаками

На отдаленном

Голом утесе

Дикий козленок.

   Спишь ли ты, брат мой?

Гуще и гуще

Становится цвет полуночного неба,

Ярче и ярче

Горят планеты.

Грозно

Сверкает во мраке

Меч Ориона.

   Встань, брат!

Из замка

Невидимой лютни

Воздушное пенье

Принес и унес свежий ветер.

Встань, брат!

Ответный,

Пронзительно–резкий

Звук медного рога

Трижды в горах раздавался,

И трижды

Орлы просыпались на гнездах.

О Н. А. Некрасове

Я помню, был я с ним знаком

В те дни, когда, больной, он говорил с трудом,

     Когда, гражданству нас уча,

Он словно вспыхивал и таял как свеча,

     Когда любить его могли

Мы все, лишенные даров и благ земли...

     Перед дверями гроба он

Был бодр, невозмутим — был тем, чем сотворен;

     С своим поникнувшим челом

Над рифмой — он глядел бойцом, а не рабом,

     И верил я ему тогда,

Как вещему певцу страданий и труда.

     Теперь пускай кричит молва,

Что это были всё слова — слова — слова,—

     Что он лишь тешился порой

Литературною игрою козырной,

     Что с юных лет его грызет

То зависть жгучая, то ледяной расчет.

     Пред запоздалою молвой,

Как вы, я не склонюсь послушной головой;

     Ей нипочем сказать уму:

За то, что ты светил, иди скорей во тьму...

     Молва и слава — два врага;

Молва мне не судья, и я ей не слуга.

Они

Как они наивны

И как робки были

В дни, когда друг друга

Пламенно любили!

Плакали в разлуке,

От свиданья млели...

Обрывались речи...

Руки холодели;

Говорили взгляды,

Самое молчанье

Уст их было громче

Всякого признанья.

Голос, шорох платья,

Рук прикосновенье

В сердце их вливали

Сладкое смятенье.

Раз, когда над ними

Золотые звезды

Искрами живыми,

Чуть дрожа, мигали,

И когда над ними

Ветви помавали,

И благоухала

Пыль цветов, и легкий

Ветерок в куртине

Сдерживал дыханье...-

Полночь им открыла

В трепете лобзанья,

В тайне поцелуев -

Тайну мирозданья...

И осталось это

Чудное свиданье

В памяти навеки

Разлученных роком,

Как воспоминанье

О каком-то счастье,

Глупом и далеком.

1890

Орел и голубка

Вздымая волны, над заливом

Шла к ночи буря,- гром гудел...

За облака, навстречу ливня,

Орел с добычею летел:

В свое гнездо, не внемля грому,

Крылами рассекая мглу,

Он нес в когтях своих голубку

И опустился на скалу.

За ним мерцали на закате

Вершин незыблемых снега,

Под ним клубились тучи - пена

Посеребряла берега.

Ручьи скакали по каменьям,

Орлы кричали... Никому

Не откликался он и слушал,

Как жертва плакалась ему...

В его когтях, дрожа и жмурясь,

Она молила: «Отпусти...»

И внял мольбам великодушный

Орел и молвил ей: «Лети!»

И радостно, своей свободы

Почуя миг, как снежный ком,

С размаху брошенный, голубка

Рванулась вдаль, мелькнув крылом.

И полетела;- закружилась,

Ища родных ей берегов,

И погрузилась в водяную

Пыль между волн и облаков,

И сделалась добычей бури -

Добыча мощного орла...

Увы, бездушная стихия

Ее молитв не приняла...

Как мотылек, дождем прибитый,

Едва мелькая в бурной мгле,

Она исчезла в серой пене

Валов, несущихся к скале;

На той скале все тот же мощный

Орел державно отдыхал,

Порой свой клюв точил, норою

Лениво крылья расправлял.

И думал он: авось под утро

Стихий угомонится вой,

И выпрыгнет на солнце серна,

И гуси взмоют над водой...

А там, где конь пылил дорогу,

Стада потянутся в кусты...

И мне потребную добычу

Господь укажет с высоты...

1887

Ответ

Ты спрашиваешь: отчего

Так пошло все и так ничтожно,

Что превосходства своего

Не сознавать нам невозможно?..

– Нет, я такой же, как и все –

Такая ж спица в колесе,

Которое само не знает

И не ответит – хоть спроси, –

Зачем оно в пыли мелькает,

Вертясь вокруг своей оси...

Зачем своей железной шиной,

Мирской дорогою катясь,

Оно захватывает грязь,

Марая спицы липкой глиной,

И почему не сознает

То колесо, кого везет?

Кто держит вожжи – кто возница?

Чье око видит с высоты,

Куда несется колесница?

Какие кони впряжены?

Откуда?!

Откуда же взойдет та новая заря

Свободы истинной — любви и пониманья?

Из–за ограды ли того монастыря,

Где Нестор набожно писал свои сказанья?

Из–за кремля ли, смявшего татар

И посрамившего сарматские знамена,

Из–за того кремля, которого пожар

     Обжег венцы Наполеона?

Из–за Невы ль, увенчанной Петром,

Тем императором, который не жезлом

Ивана Грозного владел, а топором:

На запад просеки рубил и строил флоты,

К труду с престола шел, к престолу от труда

     И не чуждался никогда

Ни ученической, ни черновой работы?—

     Оттуда ли, где хитрый иезуит,

Престола папского орудие и щит,

     Во имя нетерпимости и братства,

Кичась, расшатывал основы государства?

Оттуда ли, где Гус, за чашу крест подняв,

Учил на площадях когда–то славной Праги,

Где Жижка страшно мстил за поруганье прав,

Мечом тушил костры и, цепи оборвав,

     Внушал страдальцам дух отваги?

Или от Запада, где партии шумят,

Где борются с трибун народные витии,

Где от искусства к нам несется аромат,

Где от наук целебно–жгучий яд,

     Того гляди, коснется язв России?..

……………….

     Мне, как поэту, дела нет,

Откуда будет свет, лишь был бы это свет —

Лишь был бы он, как солнце для природы,

     Животворящ для духа и свободы,

И разлагал бы все, в чем духа больше нет.

Памяти Ф.И. Тютчева

Оттого ль, что в божьем мире

   Красота вечна,

У него в душе витала

   Вечная весна;

Освежала зной грозою

   И, сквозь капли слез,

В тучах радугой мелькала,—

   Отраженьем грез!..

Оттого ль, что от бездушья,

   Иль от злобы дня,

Ярче в нем сверкали искры

   Божьего огня,—

С ранних лет и до преклонных,

   Безотрадных лет

Был к нему неравнодушен

   Равнодушный свет!

Оттого ль, что не от света

   Он спасенья ждал,

Выше всех земных кумиров

   Ставил идеал...

Песнь его глубокой скорбью

   Западала в грудь

И, как звездный луч, тянула

   В бесконечный путь!..

Оттого ль, что он в народ свой

   Верил и — страдал,

И ему на цепи братьев

   Издали казал,—

Чую: дух его то верит,

   То страдает вновь,

Ибо льется кровь за братьев,

   Льется наша кровь!..

1876

Песня

Выйду - за оградой

Подышать прохладой.

Горе ночи просит,

Горе сны уносит...

Только сердце бредит:

Будто милый едет,

Едет с позвонками

По степи широкой...

Где ты, друг мой милый,

Друг ты мой далекий?

Ночь свежее дышит -

Вербою колышет,

Дрожью пробирает.

Соловей рыдает.

Высыхайте, слезы!

Улетайте, грезы!

Дальний звон пронесся

За рекой широкой...

Где ты, друг мой милый,

Друг ты мой далекий?

Зорька выплывает -

Заревом играет.

Я через куртину

Проберусь в долину...

Я лицо умою

Водой ключевою...

Вон и домик виден

На горе высокой...

Где ты, друг мой милый,

Друг ты мой далекий?

1859

Песня цыганки

Мой костер в тумане светит;

Искры гаснут на лету...

Ночью нас никто не встретит;

Мы простимся на мосту.

Ночь пройдет – и спозаранок

В степь далеко, милый мой,

Я уйду с толпой цыганок

За кибиткой кочевой.

На прощанье шаль с каймою

Ты на мне узлом стяни:

Как концы ее, с тобою

Мы сходились в эти дни.

Кто–то мне судьбу предскажет?

Кто–то завтра, сокол мой,

На груди моей развяжет

Узел, стянутый тобой?

Вспоминай, коли другая,

Друга милого любя,

Будет песни петь, играя

На коленях у тебя!

Мой костер в тумане светит;

Искры гаснут на лету...

Ночью нас никто не встретит;

Мы простимся на мосту.

1853

Письма к музе

Ты как будто знала, муза,

Что, влекомы и теснимы

Жизнью, временем, с латынью

Далеко бы не ушли мы.

Вечный твой Парнас, о муза,

Далеко не тот, где боги

Наслаждались и ревниво

К бедным смертным были строги.

И, восстав от сна, ни разу

Ты на девственные плечи

Не набрасывала тоги,

не слыхала римской речи,

И про римский Капитолий

От меня ж ты услыхала

В день, когда я за урок свой

Получил четыре балла.

Вместе мы росли, о муза!

И когда я был ленивый

Школьник, ты была малюткой

Шаловливо-прихотливой.

И уж я не знаю, право

(Хоть догадываюсь ныне),

Что ты думала, когда я

Упражнял себя в латыни?

Я мечтал уж о Пегасе,-

Ты же, резвая, впрягалась

Иногда в мои салазки

И везла меня, и мчалась -

Мчалась по сугробам снежным

Мимо бани, мимо сонных

Яблонь, лип и низких ветел,

Инеем посеребренных,

Мимо старого колодца,

Мимо старого сарая,

И пугливо сердце билось,

От восторга замирая.

Иногда меня звала ты

Слушать сказки бедной няни,

На скамье с своею прялкой

Приютившейся в чулане.

Но я рос, и вырастала

Ты, волшебная малютка,

Дерзко я глядел на старших,

Но с тобой мне стало жутко.

В дни экзаменов бывало,

Не щадя меня нимало,

Ты меня терзала, муза,-

Ты мне вирши диктовала.

В дни,когда, кой-как осилив

Энеиду, я несмело

За Горациевы оды

Принимался,- ты мне пела

Про широку степь,- манила

В лес, где зорю ты встречала,

Иль поникшей скорбной тенью

Меж могильных плит блуждала.

Там, где над обрывом белый

Монастырь и где без окон

Терем Олега,- мелькал мне

На ветру твой русый локон.

И нигде кругом - на камнях -

Римских букв не находил я

Там, где мне мелькал твой локон,

Там, где плакал и любил я.

В дни, когда над Цицероном

Стал мечтать я, что в России

Сам я буду славен в роли

Неподкупного витии,-

Помнишь, ты меня из классной

Увела и указала

На разлив Оки с вершины

Исторического вала.

Этот вал, кой-где разрытый,

Был твердыней земляною

В оны дни, когда рязанцы

Бились с дикою ордою;-

Подо мной таились клады,

Надо мной стрижи звенели,

Выше - в небе - над Рязанью -

К югу лебеди летели,

А внизу виднелась будка

С алебардой, мост да пара

Фонарей, да бабы в кичках

Шли ко всенощной с базара.

Им навстречу с колокольни

Несся гулкий звон вечерний;

Тени шире разрастались -

Я крестился суеверней...

Побледнел твой лик, и, помню,

Ты мне на ухо пропела:

«Милый мой! скажи, какая

Речь в уме твоем созрела?

О, вития! здесь не форум -

Здесь еще сердцам народа

Говорит вот этот гулкий

Звон церковный, да природа...

Здесь твое - quousque tandem

Будет речью неуместной,

И едва ль понятен будет

Стих твой - даже благовестный!»

Время шло - и вот из школы

В жизнь ушел я, и объяла

Тьма меня; но ты, о муза,

Друг мой,свет мой, не отстала.

Помнишь,- молодо-беспечны

И отверженно-убоги,

За возами шли мы полем

Вдоль проселочной дороги,-

Нас охватывали волны

Простывающего жара,

Лик твой рдел в румяном блеске

Вечереющего пара,

И не юною подругой,

И не девушкой любимой -

Божеством ты мне казалась,

Красотой невыразимой

Я молчал - ты говорила:

«Нашу бедную Россию

Не стихи спасут, а вера

В божий суд или в мессию.

И не наши Цицероны,

Не Горации - иная

Вдохновляющая сила,-

Сила правды трудовая

Обновит тот мир, в котором

Славу добывают кровью.-

Мир с могущественной ложью

И с бессильною любовью»...

С той поры, мужая сердцем,

Постигать я стал,о муза,

Что с тобой без этой веры

Нет законного союза...

1877

Плохой мертвец

Схоронил я навек и оплакал

   Мое сердце — и что ж, наконец!

Чудеса, наконец!— Шевелится,

   Шевелится в груди мой мертвец...

Что с тобой, мое бедное сердце?

   — Жить хочу, выпускай на простор!

Из–за каждой хорошенькой куклы

   Стану я умирать, что за вздор!

Мир с тобой, мое бедное сердце!

   Я недаром тебя схоронил,

Для кого тебе жить! Что за радость

   Трепетать, выбиваться из сил!

Никому ты не нужно — покойся!

   — Жить хочу — выпускай на простор!

Из–за каждой хорошенькой куклы

   Стану я умирать, что за вздор!

По горам две хмурых тучи...

По горам две хмурых тучи

Знойным вечером блуждали

И на грудь скалы горючей

К ночи медленно сползали.

Но сошлись - не уступили

Той скалы друг другу даром,

И пустыню огласили

Яркой молнии ударом.

Грянул гром - по дебрям влажным

Эхо резко засмеялось,

А скала таким протяжным

Стоном жалобно сказалась,

Так вздохнула, что не смели

Повторить удара тучи

И у ног скалы горючей

Улеглись и обомлели...

1859

* * *

— Подойди ко мне, старушка,

Я давно тебя ждала.—

И косматая, в лохмотьях,

К ней цыганка подошла.

— Я скажу тебе всю правду;

Дай лишь на руку взглянуть:

Берегись, тебя твой милый

Замышляет обмануть...—

И она в открытом поле

Сорвала себе цветок,

И лепечет, обрывая

Каждый белый лепесток:

— Любит — нет — не любит — любит.—

И, оборванный кругом,

«Да» сказал цветок ей темным,

Сердцу внятным языком.

На устах ее — улыбка,

В сердце — слезы и гроза.

С упоением и грустью

Он глядит в ее глаза.

Говорит она: обман твой

Я предвижу — и не лгу,

Что тебя возненавидеть

И хочу и не могу.

Он глядит все так же грустно,

Но лицо его горит...

Он, к плечу ее устами

Припадая, говорит:

— Берегись меня!— я знаю,

Что тебя я погублю,

Оттого что я безумно,

Горячо тебя люблю!..

1856

Подросла

1

Моя мать от нужды и печали

Вся изныла, тая

Свое горе; а я

Подросла, и не знаю, мила ли

Мне семья?..

Как вечор я ушла за грибами...-

Ничего не видать...

И я стала плутать,-

И пришлось мне в слезах за скирдами

Ночевать...

Жарко пышет заря золотая;

Выползают ужи...

Никого вдоль межи...

А я песни пою, утопая

Вся во ржи...

И в прохладный поток я бросаюсь,

И ныряю, и рву

Водяную траву,

И пугливо в тростник забираюсь,

И-ау!..

Только эхо, как звонкая нота,

Замирает вдали,

И, спугнув на мели

Куличка, в камышах шепчет кто-то:

- Не шали!

Ах, не скоро,усталая, злая,

Ворочусь я домой.

Что мне делать с родной?!

Как сказать ей: не знаю, родная,

Что со мной!

2

О вы, летние дни, золотые!

Я люблю солнца жар...

Полюби мой загар,

Полюби мои кудри густые,-

Божий дар...

Не гроза ли идет мне навстречу?

За лесистым холмом

Глухо катится гром,-

Но и в бурю тебя я замечу

Под дождем.

Не дразни только ты ретивое

Мое сердце,- оно

И досады полно,

И тревоги, и летнего зноя...

И смешно!..

«Угорел!» - на тебя намекая,

Мне шепнула сестра,-

И ушла я вчера,

И бродила всю ночь, как шальная,

До утра.

И сама я не знаю, родная,

Для чего я ушла...

Не с ума ль я сошла -

От того, что, тебя огорчая,

Подросла!..

Но, скажи, разве легче мне будет,

Если вдруг мой загар

Побледнеет от чар,

А он вдаль улетит и забудет

Свой угар?!.

1890

* * *

Полонский здесь не без привета

Был встречен Фетом, и пока

Старик гостил у старика,

Поэт благословлял поэта.

И, поправляя каждый стих,

Здесь молодые музы их

Уютно провели все лето.

1890

Полярные льды

У нас весна, а там – отбитые волнами,

Плывут громады льдин – плывут они в туман –

Плывут и в ясный день и – тают под лучами,

     Роняя слезы в океан.

То буря обдает их пеной и ломает,

То в штиль, когда заря сливается с зарей,

Холодный океан столбами отражает

     Всю ночь румянец их больной.

Им жаль полярных стран величья ледяного,

И – тянет их на юг, на этот бережок,

На эти камни, где нам очага родного

     Меж сосен слышится дымок.

И не вернуться им в предел родного края,

И к нашим берегам они не доплывут;

Одни лишь вздохи их, к нам с ветром долетая,

     Весной дышать нам не дают...

Уж зелень на холмах, уж почки на березах;

Но день нахмурился и – моросит снежок.–

Не так ли мы вчера тонули в теплых грезах...

      А нынче веет холодок.

1871

После праздника

Вчера к развалинам, вдоль этого ущелья,

Скакали всадники - и были зажжены

Костры - и до утра был слышен гул веселья -

Пальба, и барабан, и вой зурны.

Из уст в уста ходила азарпеша,

И хлопали в ладоши сотни рук,

Когда ты шла, Майко, сердца и взоры теша,

Плясать по выбору застенчивых подруг.

Сегодня вновь безлюдное ущелье

Глядит пустыней,- мирная пальба

Затихла - выспалось похмелье -

И съехала с горы последняя арба!

Не все же праздновать!- веселый пир народный

Прошел, как сон... Так некогда любовь

Моя прошла - пыл сердца благородный

Простыл, давно простыл;-но не простыла кровь!

Как после праздника в глотке вина отраду

Находит иногда гуляка удалой,

Так рад я был внимательному взгляду

Моей Майко, плясуньи молодой!

Что ж медлю я... Бичо! ты, конюх мой проворный!

Коня!!- Ее арбу два буйвола с трудом

Везут.- Догоним... Вот играет ветер горный

Катибы бархатной пунцовым рукавом.

1849

Последний вздох

«Поцелуй меня...

Моя грудь в огне...

Я еще люблю...

Наклонись ко мне».

Так в прощальный час

Лепетал и гас

Тихий голос твой,

Словно тающий

В глубине души

Догорающей.

Я дышать не смел –

Я в лицо твое,

Как мертвец, глядел –

Я склонил мой слух...

Но, увы! мой друг,

Твой последний вздох

Мне любви твоей

Досказать не мог.

И не знаю я,

Чем развяжется

Эта жизнь моя!

Где доскажется

Мне любовь твоя!

1864

Последний разговор

Соловей поет в затишье сада;

Огоньки потухли за прудом;

Ночь тиха.– Ты, может быть, не рада,

Что с тобой остался я вдвоем?

Я б и сам желал с тобой расстаться;

Да мне жаль покинуть ту скамью,

Где мечтам ты любишь предаваться

И внимать ночному соловью.

Не смущайся! Ни о том, что было,

Ни о том, как мог бы я любить,

Ни о том, как это сердце ныло, –

Я с тобой не стану говорить.

Речь моя волнует и тревожит...

Веселее соловью внимать,

Оттого что соловей не может

Заблуждаться и, любя, страдать...

Но и он затих во мраке ночи,

Улетел, счастливец, на покой...

Пожелай и мне спокойной ночи

До приятного свидания с тобой!

Пожелай мне ночи не заметить

И другим очнуться в небесах,

Где б я мог тебя достойно встретить

С соловьиной песнью на устах!

1845

* * *

Посмотри — какая мгла
В глубине долин легла!
Под её прозрачной дымкой
В сонном сумраке ракит
Тускло озеро блестит.
Бледный месяц невидимкой,
В тесном сонме сизых туч,
Без приюта в небе ходит
И, сквозя, на всё наводит
Фосфорический свой луч.

Поцелуй

И рассудок, и сердце, и память губя,

Я недаром так жарко целую тебя -

   Я целую тебя и за ту, перед кем

   Я таил мои страсти - был робок и нем,

   И за ту, что меня обожгла без огня,

   И смеялась, и долго терзала меня.

   И за ту, чья любовь мне была бы щитом,

   Да, убитая, спит под могильным крестом.

Все, что в сердце моем загоралось для них,

Догорая, пусть гаснет в объятьях твоих.

1863

Поэту–гражданину

О гражданин с душой наивной!

Боюсь, твой грозный стих судьбы не пошатнет.

Толпа угрюмая, на голос твой призывный

   Не откликаяся, идет,

   Хоть прокляни — не обернется...

И верь, усталая, в досужий час скорей

Любовной песенке сердечно отзовется,

   Чем музе ропщущей твоей.

   Хоть плачь — у ней своя задача:

Толпа–работница считает каждый грош;

Дай руки ей свои, дай голову,— но плача

   По ней, ты к ней не подойдешь.

   Тупая, сильная, не вникнет

В слова, которыми ты любишь поражать,

И к поэтическим страданьям не привыкнет,

   Привыкнув иначе страдать.

   Оставь напрасные воззванья!

Не хныкай! Голос твой пусть льется из груди,

Как льется музыка,— в цветы ряди страданья,

   Любовью — к правде нас веди!

   Нет правды без любви к природе,

Любви к природе нет без чувства красоты,

К познанью нет пути нам без пути к свободе,

   Труда — без творческой мечты...

* * *

Пришли и стали тени ночи

На страже у моих дверей!

Смелей глядит мне прямо в очи

Глубокий мрак ее очей;

Над ухом шепчет голос нежный,

И змейкой бьется мне в лицо

Ее волос, моей небрежной

Рукой измятое, кольцо.

Промедли ночь! густою тьмою

Покрой волшебный мир любви!

Ты, время, дряхлою рукою

Свои часы останови!

Но покачнулись тени ночи,

Бегут, шатаяся, назад.

Ее потупленные очи

Уже глядят и не глядят;

В моих руках рука застыла,

Стыдливо на моей груди

Она лицо свое сокрыла...

О солнце, солнце! Погоди!

1842

ПТИЧКА

Пахнет полем воздух чистый...

В безмятежной тишине

Песни птички голосистой

Раздаются в вышине.

Есть у ней своя подруга,

Есть у ней приют ночной,

Средь некошеного луга,

Под росистою травой.

В небесах, но не для неба,

Вся полна живых забот,

Для земли, не ради хлеба,

Птичка весело поет.

Внемля ей, невольно стыдно

И досадно, что порой

Сердцу гордому завидна

Доля птички полевой!

Пчела

Пчела, погибшая с последними цветами,

Недаром чистыми янтарными сотами

Ты, с помощью сестер, свой улей убрала.

Ту руку, что тебя все лето берегла,

Обогатила ты сладчайшими дарами.

А я, собравши плод с цветов господней нивы,

Я рано, до зари, вернулся в сад родной;

Но опрокинутым нашел я улей мой...

Где цвел подсолнечник – растут кусты крапивы,

И некуда сложить мне ноши дорогой...

1855

* * *

Развалину башни, жилище орла,

Седая скала высоко подняла,

И вся наклонилась над бездной морской,

Как старец под ношей ему дорогой.

И долго та башня уныло глядит

В глухое ущелье, где ветер свистит;

И слушает башня – и слышится ей

Веселое ржанье и топот коней.

И смотрит седая скала в глубину,

Где ветер качает и гонит волну,

И видит – в обманчивом блеске волны

Шумят и мелькают трофеи войны.

Рассказ волн

Я у моря, грусти полный,

Ждал родные паруса.

Бурно пенилися волны,

Мрачны были небеса,

И рассказывали волны

Про морские чудеса.

Слушай, слушай: «Под волнами

Там, среди гранитных скал,

Где растет, сплетясь ветвями,

Бледно-розовый коралл;

Там, где груды перламутра

При мерцающей луне,

При лучах пурпурных утра

Тускло светятся на дне,

Там, среди чудес природы,

Током вод принесена,

Отдыхать от непогоды

На песок легла она.

Веют косы, размываясь,

Чуден блеск стеклянных глаз.

Грудь ее, не опускаясь,

Высоко приподнялась.

Нити трав морских густою

Сетью спутались над ней

И нависли бахромою,

Притупляя блеск лучей.

Высоко над ней горами

Ходят волны, и звучит

Над кипящими волнами

Звонкий голос нереид.

Но напрасно там, в пространстве,

Слышны всплески, крик и стон -

Непробуден в нашем царстве

Вашей девы сладкий сон...»

Так рассказывали волны

Про морские чудеса,-

Бурно пенилися волны,

Мрачны были небеса,

И глядел я, грусти полный:

«Чьи мелькают паруса?!»

1845

* * *

Рассказать ли тебе, как однажды

Хоронил друг твой сердце свое,

Всех знакомых на пышную тризну

Пригласил он и позвал ее.

И в назначенный час панихиды,

При сиянии ламп и свечей,

Вкруг убитого сердца толпою

Собралось много всяких гостей.

И она появилась — все так же

Хороша, холодна и мила,

Он с улыбкой красавицу встретил;

Но она без улыбки вошла.

Поняла ли она, что за праздник

У него на душе в этот день,

Иль убитого сердца над нею

Пронеслась молчаливая тень?

Иль боялась она, что воскреснет

Это глупое сердце — и вновь

Потревожит ее жаждой счастья —

Пожелает любви за любовь!—

В честь убитого сердца заезжий

Музыкант «Marche funebre» играл,

И гремела рояль — струны пели,

Каждый звук их как будто рыдал.

Его слушая, томные дамы

Опускали задумчивый взгляд,—

Вообще они тронуты были,

Ели дули и пили оршад.

А мужчины стояли поодаль,

Исподлобья глядели на дам,

Вынимали свои папиросы

И курили в дверях фимиам.

В честь убитого сердца какой–то

Балагур притчу нам говорил,

Раздирательно–грустную притчу,—

Но до слез, до упаду смешил.

В два часа появилась закуска,

И никто отказаться не мог

В честь убитого сердца отведать,

Хорошо ли состряпан пирог?

Наконец, слава богу, шампанским

Он ее и гостей проводил —

Так, без жалоб, роскошно и шумно

Друг твой сердце свое хоронил.

1864

С колыбели мы, как дети...

С колыбели мы, как дети,

Вплоть до смертного одра,

Ждем любви, свободы, славы,

Счастья, правды и добра.

Но в любви мы пьем отраву,

Но свободу продаем...

Клеветой марая славу,

Мы добро венчаем злом!-

Счастьем вечно недовольны,

Правдой вечно смущены,

В тишину мы просим бури,

В бурю просим тишины.

1884

Сатар

Сатар! Сатар! Твой плач гортанный –

Рыдающий, глухой, молящий, дикий крик –

Под звуки чианур и трели барабанной

Мне сердце растерзал и в душу мне проник.

Не знаю, что поешь; я слов не понимаю;

Я с детства к музыке привык совсем иной;

Но ты поешь всю ночь на кровле земляной,

И весь Тифлис молчит – и я тебе внимаю,

Как будто издали, с востока, брат больной

Через тебя мне шлет упрек иль ропот свой.

Не знаю, что поешь – быть может, песнь Кярама,

Того певца любви, кого сожгла любовь;

Быть может, к мести ты взываешь – кровь за кровь, –

Быть может, славишь ты кровавый меч Ислама –

Те дни, когда пред ним дрожали тьмы рабов...

Не знаю, – слышу вопль – и мне не нужно слов!

1851

Священный благовест торжественно звучит...

Священный благовест торжественно звучит -

Во храмах фимиам, - во храмах песнопенье;

Молиться я хочу, но тяжкое сомненье

Святые помыслы души моей мрачит.

И верю я - и вновь не смею верить,

Боюсь довериться чарующей мечте,

Перед самим собой боюсь я лицемерить,

Рассудок бедный мой блуждает в пустоте;

И эту пустоту ничто не озаряет,

Дыханьем бурь мой светоч погашен,

Бездонный мрак на вопль не отвечает,

А жизнь - жизнь тянется как непонятный сон.

1840

Серые годы

Все эти годы серые,

День изо дня,

Влачил почти без веры я

В сны бытия.

Не так и жить хотелось мне,

Как мне жилось,

И уж давно не пелось мне

Без прежних грез.

И все, чем сердце грелося,

Чтя красоту,

В мишурный блеск оделося

И в суету.

И суета наскучила,

И отошло

Все, что когда-то мучило,-

И обожгло...

Один лишь крик подавленный

Оставил след,

Недугами отравленный

На склоне лет.

Лишь смерть, свой вечный лик тая,

Пока я жил,

Подслушает все то, что я

В груди таил.

Разбудит - безответного -

На ужас снов.

И со всего заветного

Сорвет покров...

1895

Слепой тапер

Хозяйка руки жмет богатым игрокам,

При свете ламп на ней сверкают бриллианты...

В урочный час, на бал, спешат к ее саням

Франтихи-барыни и франты.

Улыбкам счету нет. Один тапер слепой,

Рекомендованный женой официанта,

В парадном галстуке, с понурой головой,

Угрюм и не похож на франта.

И под локоть слепца сажают за рояль...

Он поднял голову - и вот, едва коснулся

Упругих клавишей, едва нажал педаль -

Гремя, бог музыки проснулся.

Струн металлических звучит высокий строй,

Как вихрь несется вальс - подбрякивают шпоры,

Шуршат подолы дам, мелькают их узоры,

И ароматный веет зной...

А он - потухшими глазами смотрит в стену,

Не слышит говора, не видит голых плеч -

Лишь звуки, что бегут одни другим на смену,

Сердечную ведут с ним речь.

На бедного слепца слетает вдохновенье,

И грезит скорбная душа его - к нему

Из вечной тьмы плывет и светится сквозь тьму

Одно любимое виденье.

Восторг томит его - мечта волнует кровь:

Вот жаркий летний день - вот кудри золотые -

И полудетские уста, еще немые,

С одним намеком на любовь...

Вот ночь волшебная,- шушукают березы -

Прошла по саду тень - и к милому лицу

Прильнул свет месяца - горят глаза и слезы...

И вот уж кажется слепцу:

Похолодевшие, трепещущие руки,

Белеясь, тянутся к нему из темноты -

И соловьи поют - и сладостные звуки

Благоухают, как цветы...

Так образ девушки, когда-то им любимой,

Ослепнув, в памяти свежо сберечь он мог;

Тот образ для него расцвел и - не поблек,

Уже ничем не заменимый.

Еще не знает он, не чует он, что та

Подруга юности - давно хозяйка дома

Великосветская - изнежена, пуста

И с аферистами знакома!

Что от него она в пяти шагах стоит

И никогда в слепом тапере не узнает

Того, кто вечною любовью к ней пылает,

С ее прошедшим говорит.

Что, если б он прозрел, что, если бы, друг в друга

Вглядясь, они могли с усилием узнать -

Он побледнел бы от смертельного испуга,

Она бы - стала хохотать!

1876

* * *

Слышу я, моей соседки

Днем и ночью, за стеной,

Раздается смех веселый,

Плачет голос молодой –

За моей стеной бездушной

Чью–то душу слышу я,

В струнных звуках чье–то сердце

Долетает до меня.

За стеной поющий голос –

Дух незримый, но живой,

Потому что и без двери

Проникает в угол мой,

Потому что и без слова

Может мне в ночной тиши

На призыв звучать отзывом,

Быть душою для души.

1865

Смерть малютки

Свою куклу раздела малютка

И покрыла ее лоскутком;

И сама нарядилась, как кукла,

И недетским забылася сном.

И не видит малютка из гроба -

В этот солнечный день, при свечах,

Как хорош ее маленький гробик,

Под парчой золотою, в цветах.

А уж как бы она любовалась,

Если б только могли разбудить!

Милый друг, будем плакать, как дети,

Чтоб недетское горе забыть...

1854

Сны

1

Затворены душные ставни,

Один я лежу, без огня -

Не жаль мне ни ясного солнца,

Ни божьего белого дня.

Мне снилось, румяное солнце

В постели меня застает,

Кидает лучи по окошкам

И молодость к жизни зовет.

И - странно!- во сне мне казалось,

Что будто, пригретый лучом,

Лениво я голову поднял

И стал озираться кругом;

И вижу - толпа за толпою

Снует мимо окон моих.

О глупые люди! куда вы?-

Я думаю, глядя на них.

И сам наконец я за ними

Куда-то спешу из ворот...

И жжет меня полдень, и пыльный

Кругом суетится народ.

И ходят послушные ноги,

И движутся руки мои;

Без мысли язык мой лепечет,

И сердце болит без любви.

И вот уж гляжу я на запад,

Усталою грудью дыша...

Когда-то закатится солнце!

Когда-то проснется душа!

Проснулся: затворены ставни,

Один я лежу, без огня -

Не жаль мне ни ясного солнца,

Ни божьего белого дня!..

  2

Мне снилось, легка и воздушна,

Прошла она мимо окна;

И слышу я голос: мой милый!

Спеши! я сегодня одна!..

Слова эти были так нежны

И так нетерпенья полны,

Что сердце мое встрепенулось,

Как птичка навстречу весны.

И радостным сердца движеньем

Себя разбудил я... увы!

Глядела в окно мое полночь,

И слышались крики совы.

И долго лежал я-и дума

Была, как свинец, тяжела.

Неужели в это окошко

Она меня громко звала?

Неужели в это окошко

Другим я когда-то смотрел?

Был ветрен, и молод, и весел,

И многого знать не хотел?

  3

Уж утро!- но, боже мой, где я?

В своем ли я нынче уме?

Вчера мне казалось так живо,

Что я засыпаю в тюрьме;

Что кашляет сторож за дверью

И что за туманным стеклом

Луна из-за черной решетки

Сияет холодным серпом;

Что мышка подкралась и скоблет

Ночник мой, потухший в углу,

И что все какая-то птичка

С надворья стучит по стеклу.

Уж утро!- но, боже мой, где я?

Заснул я как будто в тюрьме,

Проснулся как будто свободный,-

В своем ли я нынче уме?

  4

  Подсолнечное царство

Клонит сон - стихи, прощайте!

Погасай, моя свеча!

Сплю и слышу, будто где-то

Ходит маятник, стуча...

Ходит маятник, и сонный,

Чтоб догнать его скорей,

Как по воздуху, иду я

Вдаль за тридевять полей...

И хочу я в тридесятом

Государстве кончить путь,

Чтоб хоть там свободным словом

Облегчить больную грудь.

И я вижу: в тридесятом

Государстве на часах

Сторожа стоят в тумане

С самострелами в руках.

На мосту собака лает,

И в испуге через сад

Я иду под свод каких-то

Фантастических палат.

Узнаю родные стены...

И тайком иду в покой,

Где подсолнечного царства

Царь лежит с своей женой.

Кот мурлычет на лежанке;

Светит лампа - царь не спит -

И седая из подушек

Борода его торчит.

На глаза колпак напялив,

Шевелит он бородой

И ведет такие речи

Обо мне с своей женой:

«Сокрушил меня царевич;

Кто мне что ни говори,-

А любя стихи да рифмы,

Не годится он в цари.

Я лишу его наследства».

А жена ему в ответ:

«Будет, бедненький, по царству

Он скитаться, как поэт».

«Но,- сказал отец,- дозволим

Мы за это, так и быть,-

Нашей фрейлине с безумцем

Одиночество делить:

У нее в лице любовью

Дышит каждая черта -

У него в стихах недаром

Все любовь да красота».

«Но,- ответила царица,-

Наша фрейлина горда

И отвергнутого нами

Не полюбит никогда».

Ах!- кричу я им,- лишите

Вы меня всего, всего...

Все-то ваше царство вряд ли

Стоит сердца моего!..

Но ужель она, чьи очи

Светят раем,- так горда,

Что отвергнутого вами

Не полюбит никогда?..

  Тишь и мрак

5

Я спал - и гнетущего страха

Волненье хотел превозмочь,

И видел я сон - будто светит

Какая-то странная ночь.

Дымясь, неподвижные звезды

В эфире горят, как смола,

И запахом ладана сильно

Ночная пропитана мгла.

И месяц, холодный, как будто

Мертвец, посреди облаков

Стоит над долиной, покрытой

Рядами могильных холмов.

Недвижно поникли деревья;

Далеко стоит тишина:

Природа как будто не дышит

В объятиях мертвого сна.

И весь я вниманье - и сердцем

Далеко я в ночь уношусь,

И жду хоть единого звука -

И крикнуть хочу и - боюсь!

И вдруг с легким треском все небо

Подвинулось - звезды текут -

И катится месяц, как будто

На нем гроб тяжелый везут.

И темные тучи печальным

Над ним балдахином висят.

И красные звезды, как свечи,

Повитые крепом,горят.

И катится месяц все дальше

И дальше в бездонную ночь -

И звезды за ним в бесконечность

Уходят из глаз моих прочь...

Их след, как дымок от фосфора,

Как облачко, в черной дали

Расплылся - и мрак непроглядный

Одел мертвый череп земли.

И стал я блуждать в этом мраке

Один - как слепец. Не ночной -

Могильный был мрак, и повсюду

Была тишина и покой.

Такой был покой и такая

Была тишина, что листок

В лесу покачнись - или капля

Скатись - я услышать бы мог.

То весь замирал я - и долго

Стоял неподвижно - то бил

Я в землю ногами, не видя

Ни ног, ни земли; - то ходил,

Кружась, как помешанный,- падал -

Лежал - сам с собой говорил -

Вставал - щупал воздух руками -

И вдруг - чью-то руку схватил...

И мигом я понял, что это

Была не мужская рука,

У ней были нежные пальцы,

Она была стройно легка.

И так эту руку схватил я,

Как будто добычу поймал,

И так я был рад, что, казалось,

На время дышать перестал.

«Ага! не один я - не все мы

Пропали!- я думал.- Есть грудь

Другая, которая может

И закричать и вздохнуть».

«О, кто ты?- шептал я,- хоть слово

Скажи мне - хоть слово!- и мне

Оно будет музыкой в этой

Могильной, немой тишине...

Откуда ты шла?- Где застигла

Тебя эта тьма?- говори!

Мне звуки речей твоих будут

Сиянием новой зари».

Молчанье - молчанье - ни слова,

Ни вздоха... Одна лишь рука

Незримая руку мне жала

И трепетала слегка.

Напрасно порывисто, жадно

Уста я устами ловил,

Напрасно лобзал ее в очи

И плечи слезами кропил.

Она предавала все тело

Мучительным ласкам моим;

А я - я шептал: «Умоляю,

Порадуй хоть словом одним».

Молчанье, молчанье - и вот уж

Я сам перестал говорить,

Я помню, во сне, как безумец,

Готов был ее укусить!!

Но в эту минуту, рванувшись,

Как змей ускользнула она,

И стало опять - мрак во мраке -

И в тишине-тишина...

С простертыми долго руками

Ходил я, рыдая, стеня,

Шатаясь - и тьму обнимал я,

И тьма обнимала меня.

Споткнувшись на что-то, я поднял

Какую-то книгу - раскрыл

Страницы - и лег с ней на землю -

И лбом к ней припал - и застыл.

Из книги, мне чудилось, буквы

Всплывали - и ярче огня

Сверкали и в жгучие строки

Слагались в мозгу у меня.

И страшные мысли читал я

В невидимой книге - как вдруг

На слове  очнулся -

И оглянулся вокруг.

О боже мой! где я!!- сквозь щели

Затворенных ставень сквозят

Лучи золотые, то солнца

Глаза золотые глядят.

Глядят и смеются - и сердце

Очнулось - и, жизни привет

Почуя, взыграло, как будто

Впервые увидело свет...

1856-1860

Солнце и Месяц

Ночью в колыбель младенца

Месяц луч свой заронил.

«Отчего так светит Месяц?» –

Робко он меня спросил.

В день–деньской устало Солнце,

И сказал ему господь:

«Ляг, засни, и за тобою

Все задремлет, все заснет».

И взмолилось Солнце брату:

«Брат мой, Месяц золотой,

Ты зажги фонарь – и ночью

Обойди ты край земной.

Кто там молится, кто плачет,

Кто мешает людям спать,

Все разведай – и поутру

Приходи и дай мне знать».

Солнце спит, а Месяц ходит,

Сторожит земли покой.

Завтра ж рано–рано к брату

Постучится брат меньшой.

Стук–стук–стук!– отворят двери.

«Солнце, встань – грачи летят,

Петухи давно пропели –

И к заутрене звонят».

Солнце встанет, Солнце спросит:

«Что, голубчик, братец мой,

Как тебя господь–бог носит?

Что ты бледен? что с тобой?»

И начнет рассказ свой Месяц,

Кто и как себя ведет.

Если ночь была спокойна,

Солнце весело взойдет.

Если ж нет – взойдет в тумане,

Ветер дунет, дождь пойдет,

В сад гулять не выйдет няня

И дитя не поведет.

1841

Соловьиная любовь

В те дни, как я был соловьем,

      Порхающим с ветки на ветку,

Любил я поглядывать зорким глазком

      В окно, на богатую клетку.

      В той клетке, я помню, жила

      Такая красавица–птичка,

Что видеть ее страсть невольно влекла,

      Насильно тянула привычка.

      Слезами во мраке ночей

      Питал я блаженные грезы,

И пел про любовь я в затишье аллей,—

      И звуки дрожали, как слезы.

      И к месяцу я ревновал...

      И часто к затворнице сонной

Я страстные вздохи свои посылал

      По ветру, в струе благовонной.

      Нередко внимала заря

      Моей серенаде прощальной —

В тот час, как, проснувшись, малютка моя

      Плескалася в ванне хрустальной.

      Однажды гроза пронеслась...

      Вдруг, вижу,— окно нараспашку,

И клетка, о радость! сама отперлась,

      Чтоб выпустить бедную пташку.

      И стал я красавицу звать

      На солнце, в зеленые сени —

Туда, где уютные гнезда качать

      Слетаются влажные тени.

      «Покинь золотую тюрьму!

      Будь голосу бога послушна!»—

Я звал... но к свободе, бог весть почему,

      Осталась она равнодушна.

      Бедняжка, я видел потом,

      Клевала отборные зерна —

Потом щебетала — не знаю о чем —

      Так грустно и так непритворно!

      О том ли грустила она,

      Что крылышки доля связала?

О том ли, что, рано промчавшись, весна

      Навек мои песни умчала?

1856

Стансы

Не нужны божьим небесам

Явленья призрачные... Вечность -

Одно спасет и сохранит,-

Божественную человечность.

Земля земную втянет плоть,-

В мрак унесет ее химеры,-

Одна бессмертная любовь

Нам оправдает силу веры.

Но вера скудная моя

Могучих крыл не отрастила:

Страшна ей вечность впереди

И омерзительна могила.

Быть человеком не легко,-

Труднее, чем создать поэму,

Сломить врага, воздвигнуть храм,

Надеть в алмазах диадему!..

1890

Старик

Старик, он шел кряхтя, с трудом одолевая

   Ступеньки лестницы крутой,

А чудо–девушка, наверх за ним взбегая,

   Казалось, веяла весной.

Пронесся легкий шум шагов, и ветер складок,

   И длинный локона извив...

О, как тогда себе он показался гадок,

   Тяжел, ненужен и ворчлив.

Вздохнув, поник старик, годами удрученный;

Она ж исчезла вдруг за дверью растворенной,

   Как призрак, смеющий любить,

Как призрак красоты, судьбой приговоренной

   Безжалостно любимой быть.

Постой, красавица! Жизнь и тебя научит

   Кряхтеть и ныть, чтоб кто–нибудь

Мог перегнать тебя, когда тебя измучит

   Крутой подъем – житейский путь!..

Май 1884

Старый орел

Еще на солнце я гляжу и не моргаю,

И вижу далеко играющих орлят -

Отлет их жадными глазами провожаю,

И знать хочу - куда они летят...

Но я отяжелел - одрях - не без кручины

Сижу один я на краю стремнины,

У разоренного гнезда,

И только изредка, позабывая годы,

На отдаленный шум их крыл и клич свободы:

«Сюда, сюда! старик, сюда!»

Я поднимаю машущие крылья,

Хочу лететь насколько хватит сил.

Увы! напрасные усилья!

Я только с камней пыль сметаю взмахом крыл -

И, утомленный, вновь дремлю, сомкнув зеницы,

И жду, когда в горах погаснет красный день,-

За мной появится блуждающая тень

Моей возлюбленной орлицы...

1863

Старый сазандар

Земли, полуднем раскаленной,

Не освежила ночи мгла.

Заснул Тифлис многобалконный;

Гора темна, луна тепла...

Кура шумит, толкаясь в темный

Обрыв скалы живой волной...

На той скале есть домик скромный,

С крыльцом над самой крутизной.

Там, никого не потревожа,

Я разостлать могу ковер,

Там целый день, спокойно лежа,

Могу смотреть на цепи гор:

Гор не видать – вся даль одета

Лиловой мглой; лишь мост висит,

Чернеет башня минарета,

Да тополь в воздухе дрожит.

Хозяин мой хоть брови хмурит,

А, право, рад, что я в гостях...

Я все молчу, а он все курит,

На лоб надвинувши папах.

Усы седые, взгляд сердитый,

Суровый вид; но песен жар

Еще таит в груди разбитой

Мой престарелый сазандар.

Вот, медных струн перстом касаясь,

Поет он, словно песнь его

Способна, дико оживляясь,

Быть эхом сердца моего!

«Молись, кунак, чтоб дух твой крепнул,

Не плач; пока весь этот мир

И не оглох и не ослепнул,

Ты званый гость на божий пир.

Пока у нас довольно хлеба

И есть еще кувшин вина,

Не раздражай слезами неба

И знай – тоска твоя грешна.

Гляди – еще цела над нами

Та сакля, где, тому назад

Полвека, жадными глазами

Ловил я сердцу милый взгляд.

Тогда мне мир казался тесен;

Я умирал, когда не мог

На празднике, во имя песен,

Переступить ее порог.

Вот с этой старою чингури

При ней бывало на дворе

Я пел, как птица после бури

Хвалебный гимн поет заре.

Теперь я стар; она – далеко!

И где?– не ведаю; но верь,

Что дальше той, о ком глубоко

Ты, может быть, грустишь теперь...

Твое мученье – за горами,

Твоя любовь – в родном краю;

Моя – над этими звездами

У бога ждет меня в раю!»

И вновь молчит старик угрюмый;

На край лохматого ковра

Склонясь, он внемлет с важной думой,

Как под скалой шумит Кура.

Ему былое время снится...

А мне?.. Я не скажу ему,

Что сердце гостя не стремится

За эти горы ни к кому;

Что мне в огромном этом мире

Невесело; что, может быть,

Я лишний гость на этом пире,

Где собралися есть и пить;

Что песен дар меня тревожит,

А песням некому внимать,

И что на старости, быть может,

Меня в раю не будут ждать!

Сумасшедший

Кто говорит, что я с ума сошел?!

Напротив...- я гостям радешенек... Садитесь!..

Как это вам не грех! неужели я зол!

Не укушу - чего боитесь!

Давило голову - в груди лежал свинец...

Глаза мои горят - но я давно не плачу -

Я все скрывал от вас... Внимайте! наконец

Я разрешил мою задачу!..

Да, господа! мир обновлен.- Века

К благословенному придвинули нас веку.

Вам скажет всякая приказная строка,

Что счастье нужно человеку.-

Народы поднялись и обнажили меч,

Но образумились и обнялись как братья.

Гербы и знамена - все надо было сжечь,

Чтоб только снять печать проклятья.

Настало царствие небесное - светло -

Просторно...- На земле нет ни одной столицы,

Тиранов также нет - и все как сон прошло:

Рабы, оковы и темницы -

Науки царствуют - виденья отошли,

Одни безумцы ими одержимы...

Чу! слышите - поют со всех концов земли

Невидимые херувимы.

Ликуйте! вечную приветствуйте весну!

Свободы райской гимн из сердца так и рвется -

И я тянусь, тянусь, как луч, в одну струну -

Что, если сердце оборвется!!.

1859

Татарская песня

Посв. Г. П. Данилевскому

Он у каменной башни стоял под стеной;

И я помню, на нем был кафтан дорогой;

   И мелькала, под красным сукном,

   Голубая рубашка на нем...

Презирайте за то, что его я люблю!

   Злые люди, грозите судом —

Я суда не боюсь и вины не таю!—

   Не бросай в меня камнями!..

   Я и так уже ранена...

Золотая граната растет под стеной;

Всех плодов не достать никакою рукой;

   Всех красивых мужчин для чего

   Стала б я привораживать! Но